В обятьях зверя (СИ) - Страница 208

Он по-хозяйски осмотрел ее с ног до головы, и такой взгляд оскорбил бы любую другую девушку, но эту — только раззадоривал. Девушка действительно была хорошая собой: стройная, высокая — наверное, даже выше самого Деймона, пусть и за счет каблуков, — с четко очерченными ключицами, густыми черными, как смоль, волосами, рассыпавшимися по оголенным плечам, и пронзительно яркими серо-голубыми глаза, точь-в-точь как у самого Деймона — она очень напоминала ему Меган Фокс. Ее уверенность в себе и дерзость во взгляде распаляла азарт внутри, однако Деймон чувствовал, что это не то желание, которое он испытывал по отношению к девушкам. В груди была какая-то необъяснимая тяжесть, но он все равно, кривовато улыбнувшись, ответил:

— С удовольствием.

Девушка победоносно улыбнулась и, сверкнув глазами, присела рядом с Деймоном за барную стойку, а тот заказал ей один из самых дорогих коктейлей.

— Меня, кстати, зовут Лив, — сказала она, пока они с Деймоном ждали заказ.

— Деймон, — кивнул он.

— И часто такие красавцы засиживаются допоздна в местных пабах? — спросила Лив, внимательно посмотрев Деймону в глаза, склонив голову чуть набок.

— Не чаще, чем в Лондоне случаются ливни.

— Это понятие растяжимое, — заметила девушка.

— Так и я вряд ли похож на человека, который ждет открытия Национальной галереи с утра у ее входа, — ответил Деймон.

— По правде сказать, ты и на англичанина не похож.

— Верно, — Деймон цокнул языком.

— Канада? — спросила Лив. — Хотя, у тебя явно не канадский акцент.

Деймон усмехнулся и этим дал ей понять, что ее догадки верны.

— Ты больше похож на жителя Лос-Анджелеса или Лас-Вегаса.

— Почти. Город, который никогда не спит.

— Нью-Йорк… — протянула Лив, и Деймон молча кивнул. — Ну и как тебе здесь?

— Скотч — отвратительнейшая вещь, — сказал Деймон, указав на полупустую бутылку. — А все остальное можно пережить.

— И что же предпочитают американцы? — Лив вальяжно устроилась на стуле, положив ногу на ногу. — Бурбон?

— А ты хорошо осведомлена об американской культуре, — усмехнулся Деймон.

В этот момент бармен подал Лив готовый коктейль, и Деймон, заплатив за него и за свой виски, встал со своего места.

— Хорошего вечера, — вскользь бросил он своей новой знакомой, собираясь уходить.

Лив изумленно посмотрела на него, скептически подняв бровь: такого поворота она явно не ожидала.

— Издеваешься?

Деймон усмехнулся.

— Знаешь, я, правда, не лучший собеседник, если ты об этом. Я очень занудный, — протянул он, поморщившись и прищурив глаза, — и немного пьяный.

Деймон показал соответствующий жест, соединив большой и указательный пальцы правой руки, а затем, вновь улыбнувшись, забрал свою кожаную куртку с соседнего места и направился к выходу, оставив Лив в полном недоумении. Сейчас Деймон понимал одно: спастись от того, что он переживает сейчас, женщины ему не помогут.

Когда Деймон вышел из паба, на улице бушевал ливень. Кожа мгновенно покрылась мурашками, а по телу разошлась ледяная дрожь, но надевать куртку не было никакого смысла: она бы не спасла. Улица горела вывесками пабов и магазинов и десятками фар проносившихся мимо автомобилей. Тысячи капель, падавшие на землю в свете фонарей, были похожи на миллионы огненных искр. Деймон глубоко, как только мог, вдохнул холодный ночной воздух, чувствуя, как капли дождя стекают по телу. Лондонцы, которым не посчастливилось попасть под такой ливень, кутаясь в воротники осенних пальто, которые нисколько не грели, и прячась под зонтами, смотрели на Деймона, который стоял неподалеку от паба, никак не пытаясь укрыться, как на сумасшедшего, но он какое-то время, словно закованный в цепи, не мог даже пошевелиться. Сердце вновь начало биться быстрее, и Деймон открыл глаза спустя полминуты, когда волосы и почти вся одежда на нем были влажными насквозь. Выдохнув, почувствовав, как к щекам, несмотря ни на что, приливает тепло, он, не чувствуя под собой ног, жадно хватая ртом воздух, бросился в дождливую ночь, к улицам, которые никогда не знал, толком не понимая, куда идет.

Soundtrack: Пропаганда — Он меня вчера провожал домой

Ты еще роднее вчера мне стал.©

— Елена, ты… — Энзо на мгновение замолчал, стараясь подобрать слова. — Великолепно выглядишь, — немного смутившись, выдохнул он, увидев Елену, когда они встретились, как и договаривались, в пятницу в половину шестого вечера.

— Спасибо, — Елена застенчиво улыбнулась и, кажется, по обыкновению покраснела. — Тебе тоже очень идет этот костюм.

Энзо с улыбкой кивнул в знак благодарности за комплимент.

— Можем ехать? — спросил он.

— Да, конечно, — Елена кивнула, и Энзо, подав ей руку, открыл перед ней дверь автомобиля такси, которое заблаговременно заказал.

Оказавшись в салоне автомобиля, Елена почувствовала, как у нее похолодели руки. Каким будет для нее этот вечер? Правильно ли она поступила, согласившись на предложение Энзо провести его вместе? Она не знала. Однако, наверное, именно сейчас она дошла до своеобразной черты, когда начинало казаться, что новый день подведет к грани с безумием, когда вырваться из этого проклятого замкнутого круга хотелось невообразимо сильно. Наверное, и предложение Энзо она приняла лишь в надежде, что, быть может, этот вечер поможет ей хотя бы на время забыть о том, что рвало душу на куски на протяжении всех этих дней.

— Ты читала «Венецианского купца»? — спросил Энзо по дороге в «Маджестик»***.

— Конечно, — ответила Елена. — Из всех комедий Шекспира эта — моя любимая. В первый раз я прочитала ее, кажется, классе в седьмом. Я читала, просто захлебываясь, и так мечтала оказаться там, в Венеции или в Бельмонте… Как сейчас помню, это была совсем старая книга, в ветхом переплете, и я читала, боясь, наверное, даже дышать на нее.

— Я очень люблю старые книги, — признался Энзо. — С самого детства. Помню, как забирался в библиотеку деда и доставал их с самых верхних полок, готов был часами рассматривать страницы. Это ведь целая история… Уму непостижимо, что сейчас я могу читать книги, например, десятых, двадцатых годов прошлого века, которые читали мои деды и прадеды. Полустертые буквы, шрифт совсем непохож на современный… Мне казалось, что даже страницы шелестят по-другому. Хотя, возможно, последнее я уже себе нафантазировал, — усмехнулся итальянец. — Хотя моей любви к старым изданиям это не умаляет.

— Знаешь, — вдруг задумчиво сказала Елена, — сейчас я, к своему стыду, даже не могу вспомнить, когда в последний раз читала бумажную книгу. В обычном переплете. Только планшеты и электронные книги…

— Ну, это не так страшно, — пожал плечами Энзо. — В конце концов, каждый читает так, как ему удобно. В отпуск, согласен, десятитомное издание не потащишь, — рассмеялся он.

Слово за слово, постепенно, Елена и Энзо разговаривались, и Сент-Джон, видя в Елене некоторое напряжение, старался, как мог, его снять: был приветливым, улыбался, шутил. Со временем Елена, казалось, перестала смущаться, но успокоиться окончательно все-таки не смогла: пока она все же чувствовала какой-то необъяснимый внутренний барьер и дрожь, ощущала себя не в своей тарелке.

Бродвей, как это бывало всегда, горел тысячами огней и кипел жизнью, быть может, даже совершенно непохожей на жизнь Нью-Йорка, начинавшейся там именно сейчас, когда на город опускался вечер. И пусть теперь Бродвей был пристанищем далеко не только для самых знаменитых нью-йоркских театров, двухтысячные так и не смогли вытеснить здесь той завораживающей атмосферы двадцатых — времен мюзиклов и джаза, которые затерялись в этих огромных улицах навсегда. И эти винтажные афиши, которыми пестрели мерцавшие многоэтажки, переливавшиеся аккорды музыки, которая, казалось, вот-вот сольется с кровью, этот особый воздух Бродвея, ясно давали понять: никогда не смогут. Бродвей не подчинялся никаким законам и был неподвластен привычкам: он ведь даже нарушал планировку Манхэттена — Бродвей извивался, «гуляя» волнами поперек острова. Дух свободы, не знающей никаких границ, пропитывал Бродвей насквозь. Когда Елена и Энзо добрались до знаменитого театра «Маджестик», разговоры, наверное, на минуту или даже больше прекратились. В этот момент, с замиранием сердце рассматривая массивные колонны, сильно измененные временем, но от этого нисколько не потерявшие величественности и какой-то загадочности фрески, которыми были отделаны стены, поднимая взгляд к казавшемуся бескрайним куполу с затейливым орнаментом, переплетавшимся в таинственные узоры, и сюжетами древнегреческих мифов, ребята чувствовали, наверное, одно: им казалось, что они оказались на другой планете, в мире, где все еще дышало античностью; в мире, которому были чужды нью-йоркская суета и время стеклянных небоскребов. Здесь остановилось время Шекспира, и сейчас, когда оно было так невыразимо близко, от осознания этого сердце замирало. Можно не быть любителем искусства, с трудом отличать барокко от классицизма, но остаться равнодушным, побывав под куполом этого гиганта, напоминающим небесный свод, невозможно.