В объятиях тени - Страница 3

Я резко вырвала руку, прежде чем он успел притянуть ее к себе.

— Ну хватит!

Казанова удивленно замигал и вновь взял меня за руку. На этот раз от его прикосновения я вздрогнула и почувствовала, как внутри разлилась жаркая волна.

В голову внезапно полезли мысли о душной испанской ночи, запахе жасмина, ощущении теплой золотистой кожи на моем теле. Я закрыла глаза и судорожно сглотнула, пытаясь отогнать навязчивые видения, но они стали еще реальнее. Кто-то мягко толкнул меня, и я повалилась на пышную перину, погрузившись в ее ласкающие волны, чувствуя прохладное прикосновение шелковых простыней. На грудь упала волна густых мягких кудрей, сильные руки принялись нежно и вместе с тем властно ласкать мое тело, будоража кровь, заставляя бешено стучать сердце.

И вдруг, без всякого предупреждения, видение исчезло, и вместо приятного, расслабляющего тепла я ощутила невыносимый жар. На какое-то мгновение мне показалось, что прикосновение Казановы действительно вызовет ожог, но он отпустил мою руку до того, как я почувствовала боль. Я открыла глаза, мы по-прежнему сидели в баре, и обо всем, что со мной только что происходило, напоминали лишь мое разгоряченное лицо да бешено стучащее сердце.

Казанова вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Тот, кто назначил этот гейс, знал свое дело, — сказал он и знаком велел официанту наполнить бокалы. — Просто из любопытства, скажи, кто это сделал? До сих пор я считал, что могу прорвать любую защиту.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила я, потирая руку в том месте, где к ней прикасались его пальцы, и бросая на него гневные взгляды. Меня не впечатлила ни эта внезапная вспышка страсти — в конце концов, я тоже кое-что смыслю в таких вещах, — ни ее болезненное завершение.

— Я говорю о гейсе. Не знал, что на тебя уже заявлены права, иначе я бы ни за что…

— Какой еще «гес»?

Казанова повторил слово по буквам, но мне оно ни о чем не говорило. Официант принес напитки; я сделала большой глоток, и настроение вмиг упало.

— Перестань дурачиться, Кэсси, ты отлично знаешь, кто я. Или ты думала, я не замечу? — раздраженно спросил Казанова и вдруг с изумлением посмотрел на меня. — Ты что, в самом деле ничего не знаешь?

Я обиженно уставилась на него. Опять какие-то загадки, только этого мне сейчас и не хватало.

— Слушай, либо выкладывай, о чем речь, либо…

— Кто-то, очевидно могущественный маг или вампир-хозяин, наложил на тебя клеймо-заклятие, — сказал Казанова и тут же спохватился: — То есть не клеймо, а скорее знак — что-то вроде «Руками не трогать». Причем высотой с милю.

Я почувствовала, как по шее снова побежали мурашки. Вспомнился тихий, вкрадчивый голос, который говорил мне, что теперь я принадлежу только ему, отныне и во веки веков. Мне захотелось его убить.

— И что он означает?

— Гейс — это своего рода запрет, он накладывается на поведение человека, — пояснил Казанова, заметив мою растерянность. — Ты знаешь историю о Мелюзине?

В памяти всплыли смутные детские воспоминания.

— Какая-то сказка. Французская, что ли. Она, кажется, была наполовину феей, а потом превратилась в дракона.

Казанова вздохнул и укоризненно покачал головой.

— На Мелюзине лежало заклятие — каждую субботу она превращалась в полуженщину-полузмею. Она согласилась выйти замуж за Раймондина из Лузиньяна только после того, как на него был наложен гейс, запрещавший ему видеться с женой по субботам. Супруги жили долго и счастливо, пока однажды один из кузенов Раймондина не стал его уверять, что по субботам его жена проводит время с другим мужчиной. Раймомдин решил это проверить. В результате гейс был нарушен, Мелюзина превратилась в дракона, а Раймомдин навечно потерял любовь всей своей жизни.

— Ты хочешь сказать, что это подлинная история?

— Об этом я ничего не знаю. Просто пытаюсь тебе объяснить, как действует гейс. — Рука Казановы потянулась было к моей руке, но зависла в воздухе. — Твой гейс самый сильный из всех, известных мне, к тому же явно поставлен уже давно. Крепко держится.

— Что значит — давно?

— Много лет, — подумав, ответил Казанова. — Может быть, десять, а может, и того больше. Учти, десять лет это не просто годы, это измеренная в процентах часть твоей жизни. Тебе сколько — двадцать или около того?

— Завтра будет двадцать четыре.

Демон пожал плечами.

— Ну нот, значит, примерно половину своей жизни ты кому-то принадлежишь.

Кровь бросилась мне и лицо.

— Я никому не принадлежу, — резко выпалила я, но Казанова никак не отреагировал на мою ярость. — А что еще делает гейс, кроме того, что отпугивает людей?

Лучше бы я об этом не спрашивала.

— Дюрахт гейс — это сильное магическое заклятие, одно из самых сильных. В Средние века некоторые маги параноики, женившись на обычной смертной женщине, использовали его в качестве «пояса верности». А еще я слышал, что его накладывали на некоторых новобрачных, дабы преодолеть их излишнюю стыдливость. — Немного подумав, Казанова продолжил: — Насколько я знаю, это заклятие позволяет его создателю знать о тебе все, поэтому ты никогда не сможешь обмануть его. Кроме того, он всегда знает, где ты находишься, в смысле, в каком городе, а может быть, и еще точнее.

Тут я вспомнила одного негодяя, который вполне мог устроить мне эту пакость. Я вспомнила, как он говорил, что однажды разыскал меня с помощью разведывательной сети Сената. Может, так оно и было, а может, и нет. Интересно, сколько раз он обманывал меня?

— И последнее, но самое главное: заклятие устроено так, что ваша тяга друг к другу с каждой новой встречей только усиливается. Иными словами, со временем ты просто не захочешь от него сбежать.

По спине пробежал холодок.

— Вот, значит, как. Выходит, я больше не смогу чувствовать по-настоящему?

Как он мог так низко пасть? Он же прекрасно знает, как я ненавижу контроль над своими мыслями и чувствами!

Этим негодяем был, без сомнения, Мирча, пятисотлетний вампир, знаменитый тем, что приходился старшим братом самому Дракуле. Кроме того, он был моей первой любовью. Меня мало занимали его родственники и то, что он являлся хозяином первого уровня и сенатором. Меня занимало другое: его темно-карие глаза, в которых иногда, когда он смеялся, вспыхивали веселые искорки, его темно-каштановые волосы, рассыпавшиеся по широким плечам, и его умопомрачительные грешные губы, самые сексуальные из всех, что мне доводилось видеть. Помимо всего прочего, из всех вампиров Тони только Мирчу почтительно именовал «хозяин». Задумайся я об этом раньше, я бы усомнилась в искренности своего красавчика.

— Дюрахт не порождает никаких эмоций, — пояснил Казанова. — Это всего лишь любовное заклятие, оно просто усиливает уже возникшие чувства. Поэтому мне кажется странным, что кто-то применил его к одиннадцатилетнему ребенку. Или тебе тогда было двенадцать?

Я молча кивнула; дело в том, что мне это странным как раз не казалось. До того как убежать с моим отцом, моя мать считалась наследницей пифии. Тот факт, что после побега она лишилась своего титула, ничего не значил ни для нее, ни тем более для меня, поскольку наследницу выбирает вовсе не состарившаяся пифия, а Высший совет. За последнюю тысячу лет, за исключением нескольких случаев, он выбирал именно ту, которую сам же заранее назначил. Мирча и здесь отличился — наплел мне, что я стану исключением, и ни словом не обмолвился о том, что я по-прежнему оставалась одной из первых кандидаток в пифии.

Не знаю почему, но наследница должна оставаться действенной до тех пор, пока не свершится обряд посвяще Видимо, Мирча решил до поры до времени не рисковать, дабы моя детская привязанность к исключила меня из списка претенденток, а просто взял да и поставил на мне снос клеймо. Мерзавец.

— Ты говорил, что это заклятие вызывает разные там чувства, — сказала я, вспомнив тот день, когда встретилась с Мирчей, будучи уже взрослой. — Имеются в виду только мои чувства?