В начале было воспитание - Страница 64

8. Во всех трех случаях «последний акт бессловесной драмы» внушал людям возмущение и ужас. Но ни в одном из случаев общество не заинтересовалось предысторией этой драмы.

9. «Последний акт драмы» привлек, конечно, внимание к бывшей жертве родительского насилия. Ей удалось впервые после рождения заявить о себе. (Кристиана Ф. в данном случае является исключением, т.к. в период полового созревания ей встретились два человека, готовых ее выслушать.) Но, во-первых, это было не то внимание, которое могло спасти человека, во-вторых, было уже поздно.

10. Если родители временами и обращались ласково с Кристианой Ф., Адольфом и Юргеном, то лишь потому, что видели в них свою собственность. Они упорно не хотели воспринимать детей такими, какими они были на самом деле. Жажда ласки, которую испытывали все трое, была еще одним фактором, который предопределил ход «бессловесной драмы».

Я выбрала эти три судьбы еще и потому, что каждая из них дает возможность проанализировать формы поведения, свойственные представителям определенных социальных групп. Понять, что именно ощущают наркоманы, убийцы, самоубийцы и политики определенного типа, можно лишь тогда, когда мы тщательно проанализируем их детство в каждом конкретном случае. Ведь они всего лишь хотят добиться понимания обществом их проблем, но делают это в такой форме, что общественность проникается крайней антипатией к ним. Трагедия человека, страдающего синдромом навязчивого повторения, помимо всего прочего, заключается также и в том, что он надеется обрести, наконец, нечто лучшее, чем то, что он имел в детстве, но своими действиями постоянно воссоздает реальную ситуацию детских лет.

Если человек не может откровенно рассказать о совершенном над ним физическом насилии из-за того, что за давностью происшедшего уже фактически не помнит о нем, он рано или поздно начнет вести себя демонстративно жестоко. У Кристианы это нашло выражение в жажде самоуничтожения, а Гитлер и Барч занялись истреблением других людей. Если у такого человека есть дети, вопрос о выборе жертвы даже не стоит, ибо дома можно практически безнаказанно проявлять жестокость. Но пример Гитлера наглядно свидетельствует, что при отсутствии детей скрытая в подсознании ненависть, вырвавшись наружу, может заставить человека уничтожить миллионы людей, и пораженным невиданными по размаху зверствами жертвам, равно как и судьям, остается лишь беспомощно разводить руками. С момента зарождения у Гитлера идеи истреблять людей, как вредных насекомых, прошло много лет, и необходимые для этого технические средства достигли небывалого совершенства. Тем более важной должна представляться психоаналитику попытка понять, где лежат истоки такой лютой, неутолимой ненависти. Я, отдав должное стремлению объяснить данный феномен с исторических, социологических и экономических позиций, напомню лишь, что и создатель газовых камер, и эсэсовец, загонявший туда детей, а потом со спокойной совестью открывавший газовый кран, были когда-то детьми. До тех пор, пока общественность остается безучастной к происходящему ежедневно физическому и духовному насилию над детьми, от последствий которого страдают все слои общества, мы по-прежнему будем блуждать в лабиринте, и никакие, с самыми добрыми намерениями разработанные планы ядерного разоружения нас не спасут.

При составлении конспекта второй части книги у меня и в мыслях не было заниматься изучением проблемы сохранения мира на Земле. Я лишь хотела поделиться с родителями своим двадцатилетним опытом занятий практическим психоанализом и объяснить им, что именно он лег в основу моего негативного отношения к педагогике. Не желая ничего рассказывать о своих пациентах, я выбрала судьбы трех людей, представлять которых общественности нет никакой нужды, поскольку они либо хорошо известны, либо сами рассказали о себе. Но написание книги сродни авантюрному путешествию, когда сам не знаешь, куда попадешь.

Я могу лишь затронуть проблему сохранения мира на Земле, т.к. я себя не чувствую в этой области достаточно компетентной. Но исследование жизни Гитлера и попытка, основываясь на методах психоанализа, объяснить его преступления перенесенными в детстве унижениями не могли остаться без последствий. Я просто была вынуждена вплотную заняться вышеупомянутой проблемой и в результате поняла, что есть основания как для оптимизма, так и для пессимизма.

На грустный лад меня настраивает мысль о том, что, как бы нам это ни было неприятно, мы очень сильно зависим не только от государственных и общественных институтов, но и от поступков и настроения отдельных личностей, которые прошли ту же школу воспитания, что и большинство населения, и потому вполне способны увлечь за собой народные массы. Люди, сознанием которых в детстве манипулировали «в педагогических целях», в зрелом возрасте вряд ли поймут, что их вновь используют в чьих-то интересах. Человек с задатками вождя, в котором массы видят отца, в сущности (как и кое-кто из строгих, не терпящих возражения отцов), лишь ребенок, желающий отомстить за совершенное над ним насилие. Народ нужен ему только как средство для осуществления собственной заветной цели — отмщения.

Именно зависимость «великого вождя» от собственного детства и невозможность предсказать, к нему приведет реализация колоссального потенциала ненависти, накопившегося в подсознании, делают его особенно опасным для общества.

Не следует забывать, однако, что есть и повод для осторожного оптимизма. Из всего прочитанного о детстве преступников, в том числе и Гитлера, я могу сделать следующий вывод: ни один из них не являлся изначально неким извергом, которого педагоги напрасно пытались наставить на «путь добра». Повсюду я видела перед собой лишь беззащитных детей, над которыми взрослые жестоко измывались, зачастую делая это во имя «высоких идеалов». Таким образом, мой оптимизм обусловлен надеждой на то, что общество в конце концов перестанет мириться с жестоким обращением с детьми, если признает, что:

а) данная система воспитания предназначена не для блага ребенка, а исключительно для удовлетворения потребностей самих воспитателей и утоления их жажды власти и мести, и что ни о каком благе ребенка даже речи не идет;

б) жертвами этой системы являются не только несчастные, подвергшиеся истязаниям дети, но в конечном итоге все мы.

Если человек действительно хочет простить тех, кто измывался над ним, он вовсе не должен сдерживать свою ярость. Только когда он признает, что с ним поступили несправедливо, назовет насилие насилием и позволит себе открыто возмутиться и возненавидеть, ему откроется путь к подлинному прощению. Достаточно вспомнить о причиненном тебе в раннем детстве зле, эмоционально воспринять его и перестать сдерживать гнев и ненависть, как через какое-то время для них не найдется места в твоей душе. На смену им придут горечь и боль, за которыми последует понимание смысла многих поступков родителей. Лишь после внимательного изучения их детства и избавления от ненависти, накопившейся в подсознании, может постепенно вызреть чувство подлинного сострадания к ним. Никакие предписания и заповеди здесь не помогут, такое чувство само возникает в исцеленной от яда ненависти душе. Солнце не нужно силой вытаскивать на небо, когда рассеялись облака: оно просто светит.

Если взрослый человек сумел пробиться к истокам поведения родителей и понять, какими конкретными обстоятельствами было обусловлено их жестокое обращение с ним, то со временем он без помощи священников или педагогов поймет, что физическое насилие над ним не доставляло родителям никакой радости, и что они поступали так вовсе не из желания продемонстрировать мощь или от избытка жизненных сил. Просто они не могли поступать по-другому, т.к. сами были жертвами традиционной системы воспитания.

Многие люди не в состоянии понять элементарную вещь: любой насильник одновременно является жертвой. Совершенно ясно, что человек, с детства чувствовавший себя сильным и свободным, никогда не будет унижать других. Приведу выдержку из дневниковых записей Пауля Клее.