В начале было воспитание - Страница 35

«С каждой неделей мы становились все более агрессивными. Ежедневные стрессы, вызванные лихорадочными поисками денег на героин и необходимостью постоянно прятаться от родителей и лгать им, окончательно подорвали мои нервы. Я уже не могла себя контролировать, даже находясь в своей компании» (S.133).

Наверное, глядя со стороны, можно было бы заметить, как в сознании Кристианы вновь всплыл образ отца, о чем свидетельствует незамысловатый искренний рассказ о Максе-Заике, иллюстрирующий весь трагизм ситуации и стоящий многих научных трудов по психоанализу. Кристиана пишет:

«Детлеф рассказал мне печальную историю о Максе-Заике. Ему было уже под сорок, родился он в Гамбурге и работал где-то подсобным рабочим. Его мать была проституткой. В детстве она и ее сутенеры страшно избивали его. Поэтому он заикался, а побои доставляли ему сексуальное удовлетворение. По-другому он уже не мог его получить.

Мы отправились к нему на квартиру и я сразу же потребовала денег, хоть он и был нормальным клиентом, с которым можно было быть спокойной. Он дал мне 150 марок и я тут же от гордости воспряла духом. Еще бы! Так классно заиметь за один раз столько денег!

Я сняла рубашку и он дал мне плетку. Все было, как в кино. Я была сама не своя и сперва наносила удары не в полную силу. Он захныкал и начал умолять причинить ему боль. И тут я как начала его хлестать! Он орал „Мамочка!“ и еще бог знает что. Я не слушала и старалась даже не смотреть на него. Раз только мельком взглянула и увидела, как красные полосы на его спине набухли, и в нескольких местах лопнула кожа. Эта мерзость продолжалась почти час.

Когда он дошел до исступления, я накинула рубашку и пулей вылетела на лестницу. Меня тошнило. У подъезда меня прямо-таки вывернуло наизнанку. Я не плакала и не испытывала к себе никакого сострадания. Где-то в душе я понимала, что сама довела себя до такого состояния и что теперь сижу в полном дерьме. Я пошла на вокзал. Детлеф уже был там. Я коротко рассказала ему, что в одиночку поработала с Максом-Заикой (S.125).

Он стал нашим с Детлефом постоянным клиентом. Иногда мы ходили к нему вдвоем, иногда по одному. Макс был всегда на высоте. Он любил нас обоих, но, к сожалению, уже не мог платить нам по 150 марок за вечер. Ведь подсобный рабочий получал не очень много. Но уж сорок марок — столько стоила одна доза — он всегда мог наскрести. Как-то он даже разбил свою свинью-копилку, извлек оттуда какую-то мелочь и набрал все-таки сорок марок. Если я очень спешила, то забегала к нему, забирала двадцать марок и говорила, что приду завтра и что пусть он готовит оставшуюся сумму. Если у него были деньги, он соглашался.

Макс всегда ждал нас. Меня он угощал моим любимым персиковым соком, а для Детлефа всегда заранее ставил в холодильник его любимое блюдо — пудинг с манной крупой. Он готовил его сам. Кроме того, у него был богатый выбор йогуртов „Данон“, т.к. он знал, что после работы я очень любила поесть йогурт или шоколад. Нанесение ему побоев стало для нас чем-то совершенно обыденным. Исполнив свои обязанности, я с аппетитом ела, пила и немного болтала с нашим „подопечным“.

Он худел прямо на глазах, т.к. действительно тратил на нас последние марки и уже не мог купить себе достаточное количество еды. Он очень привык к нам и при разговоре почти не заикался (S.126).

Довольно скоро он вылетел с работы и ухитрился совсем опуститься, так ни разу и не попробовав наркотиков. Мы полностью доконали его. Он умолял нас хоть изредка приходить к нему. Но такие дружеские визиты не в стиле наркоманов. Во-первых, они относятся к другим людям без особого тепла, а во-вторых — и это главное, — они целыми днями заняты поисками денег, и на все остальное их не хватает. Когда Макс со слезами на глазах обещал чуть позже достать денег и щедро расплатиться с нами, Детлеф прямо заявил ему: „Наркоман — это как бизнесмен. Он ежедневно должен думать о выручке. Он не может просто так по дружбе давать кредиты“» (S.128).

В данной ситуации Кристиана и ее друг Детлеф вели себя как чрезмерно занятые на работе родители, научившиеся извлекать для себя пользу из зависимого положения ребенка. Трогательный же набор йогуртов — это в каком-то смысле воспоминания о «счастливом детстве». Вполне можно представить себе мать, сперва жестоко избившую ребенка, а потом пытающуюся накормить его. Кристиана никогда бы не вынесла даже одной встречи с Максом, если бы не ее, мягко говоря, довольно своеобразные отношения с отцом. Его образ глубоко проник в ее подсознание. И избивала она клиента не только за деньги, но еще и из подспудного желания заставить кого-нибудь расплачиваться за ее собственное убожество. Это позволило ей почувствовать себя сильной за счет других, дало шанс выжить, но одновременно убило в ней жизнерадостного, впечатлительного, умного, полного жизненных сил, но зависимого от родителей ребенка.

«Когда у кого-нибудь из нас была ломка, то другой мог в конец извести его, несмотря на то, что иногда мы бывали нежными друг с другом, как дети. Такие отношения у меня были не только с девушками, но и с Детлефом. Ты, глядя на другого, видишь, какое ты ничтожество. Ты себя ненавидишь за то, что ты убожество и потому тебе хочется унижать другого, чтобы доказать себе, что ты не такой уж пропащий человек.

Эта агрессивность проявлялась, конечно, и по отношению к другим людям (S.137).

Когда я еще не употребляла героин, я постоянно всего боялась: отца, потом друга моей матери, этой мерзкой школы и учителей, коменданта дома, полицейских на улицах, контролеров в метро. Теперь же я чувствовала себя так, как будто со мной ничего не могло случиться. Я даже не боялась переодетых в гражданское полицейских, которые иногда шпионили на вокзале. Всегда, когда была облава, мне удавалось сохранять хладнокровие и уходить от полиции» (S.195).

Внутренняя пустота и душевная холодность делают в результате жизнь совершенно бессмысленной и заставляют все чаще думать о смерти:

«Наркоманы умирают в полном одиночестве. В основном это происходит в вонючем сортире. Я тоже искренне хочу умереть и, собственно говоря, ничего другого не жду. Я не знаю, зачем я живу. Я и раньше этого толком не знала. Зачем наркоман вообще живет на свете? Чтобы погубить себя и других? Сегодня я подумала, что умереть стоит хотя бы ради матери.

Я все равно толком не знала, жива ли я еще или уже умерла (S.216).

Но ведь я очень боюсь смерти. Дурацкий страх перед ней сводит меня с ума. Я хочу умереть, но перед каждой дозой испытываю непонятный страх перед смертью. Ведь я еще по-настоящему не жила» (S.221).

Кристиане несказанно повезло. Сотрудники журнала «Штерн» Кай Херман и Хорст Рик два месяца терпеливо слушали ее исповедь. На решающей стадии пубертатного периода, после таких кошмарных переживаний и полного душевного одиночества девочке посчастливилось встретить людей, которые не только с пониманием и сочувствием отнеслись к ней, но и дали ей возможность высказаться, поведать историю своей жизни.

Чуткого читателя после знакомства с рассказом Кристианы наверняка охватит такое отчаяние и бессилие, что он постарается поскорее забыть эту историю, которая, вероятно, даже покажется ему придуманной. Но он не сможет этого сделать, т.к. в душе поймет, что это чистая правда. Если же он постарается осмыслить прочитанный текст и попробует найти ответ на вопрос о причине произошедшего, то обнаружит, что не только наркомания и алкоголизм, но и другие внешние абсурдные формы человеческого поведения не могут быть объяснены с помощью традиционной жизненной логики. Если случай сводит нас с наркоманом, разрушающим тело и душу, то мы пытаемся повлиять на него разумными доводами или — что гораздо хуже — воспитательными мерами. Это свойственно также многим специалистам в области групповой психотерапии. На их сеансах подросток попадает «из огня да в полымя», т.к. ему навязывается определенная точка зрения. А ведь без самостоятельных поисков ответа на вопрос, что именно заставило его употреблять наркотики и что подсознательно он хочет сказать обществу, нельзя избавится от пагубной страсти. Привожу довольно любопытный пример.