В мире животиков. Детская книга для взрослых, взрослая книга для детей - Страница 50

— Ну? — спросил его зверец. — И че?

— Я, понимаете… — залепетал Антошку, ужасно стыдясь своего все еще пискливого голоса и жалкого самооправдания. — Я, видите, решил немного полетать… да… и вот прилетел.

— И че? — снова спросил зверец.

У всякого зверца перед тем, как он переходит к решительным действиям — будь то ужин или просто легкое избиение слабейшего, — есть обычай поговорить, потянуть время, чтобы жертва от страха достаточно размягчилась и не представляла трудностей при последующем пищеварении. Но словарный запас зверцов ограничен, и потому они редко выходят за пределы магической фразы «И че?».

— Ниче, — сказал зверек еще тише. — Летел и вот прилетел. Я пойду теперь, да?

И он повернулся было, лихорадочно пытаясь при этом вспомнить, в какую сторону надо идти (снизу-то все выглядит совсем не так, как сверху), но его остановил резкий окрик:

— Стоять!

Может быть, припустись зверек со всех лап, это его и спасло бы, хотя в темном зверцовом лесу, да еще ночью, наверняка нашлась бы на его бедную душу какая-нибудь другая нечисть. Но бегать Антошка считал все-таки ниже своего достоинства. Он покорно остановился и уставился в землю.

На крик товарища постепенно стали сползаться другие зверцы, для которых нет большего наслаждения, чем групповое глумление.

— Это че? — спросил один из них у того, первого, который обнаружил нашего героя.

— Прилетел вот, — кивнул первый зверец на Антошку.

— На крыльях, че ли? — сострил второй зверец, и прочие захохотали. У зверцов простой, здоровый юмор, столь присущий гармоничным, цельным натурам. Веселее всего им становится, если кто пукнет. С особенной радостью они принялись наступать толстыми, когтистыми задними лапами на уцелевшие Антошкины шарики. Шарики жалобно лопались. Зверцы оглушительно хохотали.

«Так вот и меня», — подумал Антошка.

— Он че, не видел, че ли, куда летит, или че? — спросил третий зверец.

— Да че они видят-то, у них вся рожа мехом заросла, — сказал четвертый.

Снова грянул отвратительный, визгливый хохот с шакальими обертонами. Шерсть у зверцов, как уже было сказано, короткая и жесткая, и потому они ненавидят все пушистое.

— И че с ним делать?

— Отпустите, говорит. Не буду, говорит, — соврал первый зверец, хотя Антошка не говорил ничего подобного.

Последовавший взрыв хохота был громче, дольше и омерзительнее двух предыдущих.

— Конечно не будет, — стонал, катаясь по земле, самый молодой зверец — из тех, что еще не участвуют в жестоких развлечениях старших, но охотно подзуживают их и измываются над жертвой громче прочих. — Конечно не будет! Он теперь вообще ничего не будет! Шашлык из него будет! Во дурак, а?

— Сам ты дурак, — громко и решительно пискнул Антошка, и среди общего хохота тот из зверцов, что выполз на поляну вторым, вдруг быстро подкатился к Антошке и бросил через толстое зверцовое бедро.

— Рот закрой, — сказал он с типичным для зверцов стремительным переходом от добродушного якобы веселья к суровой крутизне. — Развякался. Не у себя дома.

Это зверек понимал очень хорошо. Родной зверьковый городок представлялся отсюда недосягаемо милым местом. Он попытался встать, но сильно получил под дых и рухнул снова.

— Че делать-то с ним? — спросил первый зверец.

Зверцы вообще не очень изобретательны по части развлечений, не то судьба их жертв была бы поистине ужасна. К счастью, им приходят в голову только самые простые варианты — поколотить, припахать или сожрать. Случаются и изощренные, продвинутые зверцы, но таких, на Антошкино счастье, поблизости не случилось. Этих боятся даже родственники.

— Че делать, че делать… В яму его, нехай сети плетет, — сплюнул сквозь зубы третий зверец. — Будет плохо плести — сожрем на хрен.

— Может, выкуп попросим? — предложил самый маленький зверец, наслушавшийся зверцовых преданий о похищениях, выкупах и кровавых шантажах.

— Какой с них выкуп, — еще раз сплюнул третий зверец. — Выкуп можно с этих брать… с дур ушастых. Молока там или творогу… А за этого кой хрен дадут? В яму, нехай вкалывает.

Зверька еще попинали для разнообразия, чтобы он понимал свое новое место в жизни, и спихнули в глубокую сырую яму, вырытую среди леса. Туда же ему кинули фляжку с тухлой водой и полкочана гнилой капусты, украденной, видимо, с огородика какой-нибудь зверюши — сами зверцы ничего растить не умеют.

Разумеется, будь на месте зверька даже самая маленькая зверюша, она не дала бы проделать с собой ничего подобного. Зверюши, если их кто ударит, тут же отважно кидаются защищаться, хотя бы против них и дрались десять безжалостных противников: зверюшам кажется, что в их лице оскорблена сама вера в Бога, заповедавшего никогда не драться без крайней необходимости и не нападать первыми. А за своего Бога зверюша, как известно, вломит так, что мало не покажется. В том-то все и дело, что зверюшам есть во что верить, а потому силы их в трудный момент удесятеряются. Для зверьков же все истины относительны, поэтому им по большей части остается либо терпеть, либо скрежетать зубами и выкрикивать угрозы. Антошка, конечно, ужасно ругался, но писклявая эта ругань была так забавна, что только потешала зверцов.

— Ну погодите, сволочи! — пискнул Антошка со дна ямы, вытирая кровавые сопли.

Ответом ему был хриплый гогот, и зверцы расползлись по норам.

Антошке никогда еще не приходилось ночевать в сыром лесу под открытым небом, тем более на исходе лета, тем более в яме. Но сильнее холода его мучила беспомощность, злость, горькая обида — и, как ни странно, раскаяние. Он вспомнил, как в прошлом году в их городок пришла с корзиночкой учительных брошюр небольшая аккуратная зверюша и стала раздавать прохожим душеспасительные книжки с картинками. Сначала некоторые зверьки их брали, хотя и скептически фыркая:

— Ну, и что мне пользы от этой писанины?

— Вы только почитайте! — горячо говорила зверюша, для убедительности даже вставая на цыпочки. Она вся раскраснелась и размахивала лапками. — Это очень, очень полезная книга! Тут про то, как надо заботиться о своей душе… и вообще! Но не подумайте, здесь и масса полезных советов: например, как заварить целебную траву… и как поставить примочку… и что следует делать, чтобы вас не искушали дурные сны…

Но тут налетела буйная ватага молодых зверьков, в числе которых был и Антошка: они закружились вокруг зверюши в неприличном хороводе, вырвали у нее из лап корзиночку с душеполезными брошюрами, выпотрошили ее, вывалив прямо в дорожную пыль тонкие книжки с яркими картинками, показали зверюше длинный нос и унеслись с топотом и гиканьем. Один Антошка несколько раз оглянулся и с довольно-таки неприятным чувством увидел, как сразу побледневшая и притихшая зверюша некоторое время стояла, зажмурившись, изо всех сил сдерживая слезы, а потом, произнеся тихое «эхе-хе», стала собирать свои книжки. Некоторые из них порвались, и зверюша их гладила, словно прося прощения за то, что не сумела защитить. Конечно, при желании она могла бы вступить с молодыми зверьками в драку и даже, чего не бывает, довольно сильно отмутузить хотя бы одного из них, но, видимо, это была невоинственная зверюша. Главное же — ей, по-видимому, было жалко глупых молодых зверьков, которые не ведают, что творят, не каждый день едят досыта и вдобавок одеты Бог знает во что. Зверюши вообще отличаются врожденной способностью жалеть тех, кто их обидел, — так высоко в своем духовном развитии не забирается даже самый благочестивый зверек.

«А ведь что плохого она нам сделала? — с тоской подумал Антошка. — Ну, хотела раздать свои дурацкие книжки… Так от книжки разве вред? Не хочешь — не читай… И не дурацкие вовсе они были, я одну потом подобрал, там было про любовь к родителям… И чего мы тогда на нее налетели?».

Антошка понял вдруг, что зверюша перед толпой зверьков должна чувствовать себя примерно так же, как зверек перед толпой зверцов, — так же беспомощно, униженно и жалко; к тому же она девочка, да еще и явившаяся в город добровольно, с благотворительной целью, и у Антошки предательски защипало в носу. Он даже поймал себя на том, что думает: «Ахти, бедный я зверек!» — но это было уже совершенно непростительно.