В мире фантастики и приключений. Выпуск 6. Вторжение в Персей - Страница 2
В рассказе Пола Андерсона «Поворотный пункт» американские космонавты, попавшие на планету Джорил, населенную миролюбивыми дикарями, обладающими огромным интеллектуальным потенциалом, ставят под сомнение целесообразность дальнейшего развития контактов. Первое, что приходит им в голову, опасность последующего захвата и порабощения джорильцами Земли. Не лучше ли, пока не поздно, уничтожить обитателей зоны, куда опустился звездолет? Или, может быть, для предотвращения «угрозы» стерилизовать всех джорильцев? В конце концов космонавты принимают более «гуманное» решение — взять с собой на Землю удивительно смышленую девочку Миерну: «Строго говоря, дорогая ты моя малышка, ну и грязную же шутку мы с тобой сыграем! Подумать только — вырвать тебя из этой патриархальной дикости и швырнуть в горнило гигантской бурлящей цивилизации! Ошеломить нетронутый мозг всеми нашими техническими штуками и бредовыми идеями, до которых люди додумались не потому, что умнее, а потому, что занимались этим немного дольше вас. Распылить десять миллионов джорильцев среди наших пятнадцати миллиардов! Конечно, вы клюнете на это. Вам с собой не совладать, да и соблазн велик. А когда вы наконец поймете, что происходит, будет поздно отступать, вы окажетесь на крючке».
Когда буржуазные фантасты переносят в далекое будущее поклонение золотому тельцу («Кимон» Клиффорда Саймака), неотвратимую угрозу безработицы («Пурпурные поля» Роберта Крэйна) или гибель цивилизации после третьей мировой войны («Нулевой потенциал» Уильяма Тэнна), то это не значит, конечно, что они действительно хотели бы увековечить социальную несправедливость и политические противоречия наших дней. Напротив, каждый из этих авторов в прозрачной аллегорической форме обнажает все худшие стороны современной капиталистической действительности. Подобные произведения для того и пишутся, чтобы выразить критическое отношение к существующему порядку вещей. Но вся беда в том, что в этих фантастических аллегориях и сатирических образах почти невозможно уловить каких бы то ни было жизнеутверждающих позитивных идей.
Нам хотелось бы в связи с этим обратить внимание читателей на одно любопытное явление. В своих публицистических высказываниях американские и английские фантасты несравненно более дальновидны и даже «революционны», нежели в произведениях, которые они сами создают.
На страницах «Иностранной литературы», 1967 г., № 1, опубликованы ответы на весьма элементарный вопрос редакции: почему вы избрали в своем творчестве жанр научной фантастики?
А. Азимов отвечает так: «Поскольку фантастика повествует о будущем, о других мирах и, может быть, о других системах мышления, в ней вполне возможны такие движения мысли, которые нам, живущим в этом мире и в эту эпоху, чужды (и подчас даже не столько чужды, сколько непривычны!). А это значит, что научная фантастика свободнее, чем любая другая область литературы».
Фриц Лейбер утверждает: «Научная фантастика учит смелее, глубже, острее видеть и воспринимать предельные развития явлений больших и малых, материальных и бестелесных, устоявшихся и едва пробивающихся, почти бесспорных и почти невозможных… Научная фантастика позволяет созерцать весь мир, больше того, всю Вселенную. Она дает нам возможность освободиться от национальных и идеологических ограничений».
Как это ни парадоксально, но именно «освободиться от национальных и идеологических ограничений» в своем фантастическом видении будущего западные писатели как раз и неспособны, хотя искренне убеждены, что в воображаемых путешествиях по Времени — Пространству достигли той самой философской и духовной свободы, которой лишены те, кто пригвожден к реальной действительности.
«Современный мир похож на летящий вперед экспресс, в котором нет машиниста и все пассажиры сидят против хода поезда! — восклицает Деймон Найт, президент Общества научных фантастов США. — Пожалуй, одни фантасты вот уже без малого век смотрят не назад, а вперед. Мы не пророки и не можем с точностью определить будущее. Но мы, по крайней мере, можем сказать: „Возможности таковы. Выбирайте“.
Увы, возможности выбора будущего, предложенные человечеству западными фантастами, более чем ограничены: избежать угрозы глобальной термоядерной войны или, на худой конец, попытаться из тлена и радиоактивного пепла воссоздать какую-то новую цивилизацию; вступить в ожесточенное сражение с мыслящими механизмами, поправшими власть человека, этими чудовищами, символизирующими мировой технический прогресс, развивающийся экспоненциально; довериться безупречной логике электронного „сверхмозга“, заменившего собой все правительства и общественные институты Земли; укрыться от электрических вихрей, машинного грохота, все нарастающего напряжения и неведомых опасностей, сопровождающих приход неведомого будущего, за чахлым заборчиком давно уже утерянной буколики. Или, наконец, окончательно потеряв веру в разум и здравый смысл человечества, надеяться, что спасение придет извне, что какие-то высокоразумные и абсолютно справедливые существа из иных звездных систем вторгнутся на Землю и помогут людям навести порядок в их собственном доме.
Существуют еще и другие варианты „моделирования“ как приближенного, так и далекого будущего, которыми располагают западные фантасты, но принципиального отличия от приведенных выше они не имеют.
Облик Грядущего в произведениях современной фантастической литературы Запада тревожит воображение, представляя мир растерянным и непрочным.
Трилогия Алексея Толстого „Хождение по мукам“ кончается описанием того неоспоримо главного, что произошло на Восьмом Всероссийском съезде Советов, где принимался план ГОЭЛРО.
Тогда, может быть впервые, строители новой России — делегаты съезда, а вместе с ними герои трилогии и сам ее автор осознали величие и масштабность предстоящих работ, определенных Коммунистической партией и ее вождем В. И. Лениным.
В пятиярусном зале Большого театра было холодно, как в погребе. Докладчик — Глеб Максимилианович Кржижановский, в шубе, с кием в руке, стоял перед картой Европейской России, свешивавшейся с колосников в глубине сцены.
„Поднимая кий, он указывал на будущие энергетические центры и описывал по карте окружности, в которых располагалась будущая новая цивилизация, и кружки, как звезды, ярко вспыхивали в сумраке огромной сцены. Чтобы так освещать на коротенькие мгновения карту, понадобилось сосредоточить всю энергию московской электростанции, даже в Кремле, в кабинетах народных комиссаров, были вывинчены все лампочки, кроме одной — в шестнадцать свечей.
Люди в зрительном зале, у кого в карманах военных шинелей и простреленных бекеш было по горсти овса, выданного сегодня вместо хлеба, не дыша, слушали о головокружительных, но вещественно осуществимых перспективах революции, вступающей на путь творчества…“[2]
Толстой не только с большой художественной силой воссоздал и донес до наших дней атмосферу вдохновенной убежденности и энтузиазма бойцов революции, впервые ощутивших себя инженерами и прорабами будущего общественного устройства, но и очень точно охарактеризовал перспективы революции как головокружительные, но одновременно и вещественно осуществимые.
Многомиллионный народ на территории, составляющей одну шестую земного шара, приступил к практическому решению грандиозной задачи превращения своей страны — экономически отсталой, почти нищей, обескровленной долголетней войной — в первое в мжре государство социализма. „У нас есть материал, — писал В. И. Ленин, — и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, — чтобы создать действительно могучую и обильную Русь“[3].
Итак, пятьдесят лет тому назад, в результате самого революционного взрыва в истории человечества, начался великий поход в будущее.
По мере наступления движения приходилось очищать настоящее от прошлого и подчинять это настоящее задачам грядущего дня. Поход в будущее был одновременно и поиском, неустанным, напряженным поиском во всех сферах экономики, социологии, психологии и нравственности. Новый общественный строй создавался, по существу, на гладком месте, так как был беспрецедентен по отношению ко всей истории возникновения и распада различных социальных формаций.