В мареве Атолла (Сборник НФ) - Страница 37

— Только не бегство, только не бегство! — молила она ломая руки. — Обещай мне не торопиться. Дай честное слово!

Здарг дал слово… и нарушил его немедленно. Не было возможности не торопиться. Здарг понял, что Ридда утром, не откладывая, оповестит Астреллу о заговоре. Стало быть, раздумывая и медля, Здарг предаст доверившихся ему дляков.

Как только Ридда ушла, Здарг прошелся по комнате раз, другой, все взвесил, решился и снял трубку видеофона, чтобы позвонить Гвингу.

Ридда вышла от своего любимца измочаленная и заплаканная, с грязными потеками краски, смытой слезами с ресниц.

Было уже очень поздно — около часу ночи по нашим понятиям — и очень темно, потому что собственной луной Астрелла еще не обзавелась. Придерживая пальцами виски, Ридда брела по каменистым тропинкам. У нее разыгралась мигрень.

Казалось, кто-то залез в мозг и никак не может выбраться, давит на череп изнутри, то ли сверлит кость буравчиком, то ли проломить старается. И всю дорогу Ридда думала только о головной боли: скорее бы добраться до дому, принять снотворное, вытянуться в постели, дождаться, чтобы дурман заглушил боль.

На все это ушло полчаса («Проклятые полчаса!» — писала она позже в воспоминаниях). Когда боль растворилась, Ридда подумала, что дляки трепыхаются последнюю ночку, завтра поутру их всех приберут к рукам, голубчиков… И вдруг отчетливо поняла, что и Здарг это понял тоже, совесть заставит его предупредить Гвинга, и побег состоится именно в эту ночь.

Рывком сбросив одеяло, Ридда схватила видеофон.

Но кому звонить? Ласаху? Разве этот мягкотелый может сопротивляться кому-нибудь? Бонгру? Этот пожестче, но и похитрее, предпочитает жар загребать чужими руками. Эх, мужчины, мужчины, нет на свете мужчин! Напрасно смелость называют мужеством.

Ридда вызвала охрану космодрома.

— Да, к ракете прошла группа, — сонным голосом сказал дежурный. — Но сам президент провожал их. Он и сейчас с ними.

— Задержите! — закричала Ридда не своим голосом. — Любыми средствами не допустите взлета, Здарга похитили.

Его увели силой.

— Есть задержать. Есть, не допустить. — Дежурный испуган. Боится, что ему придется отвечать за недосмотр.

— И осветите ракетодром. И меня подключите к селектору.

Я хочу видеть, как вы шевелитесь там.

Когда экран осветился, Ридда увидела обширное ровное поле, единственное ровное поле на скалистой Астрелле.

По нему метались лучи, освещая суетливые фигурки.

И вдруг фигурки ложатся все разом.

— Дежурный, в чем дело? Почему охрана залегла?

— Нарушители отстреливаются, госпожа Ридда. Оказывают вооруженное сопротивление.

Действительно, экран исчерчен резкими светлыми линиями.

Так выглядят трассы смертоносных лучей фотонных пистолетов.

Оторвавшись от экрана, Ридда сама звонит в милицию, в штаб ополчения, разыскивает командиров десяток, связных.

А минуты идут. Фигурки все еще лежат. Приподнимаются на миг и тут же падают. Над их головами ходят, скрещиваясь, как бы фехтуют лучевые шпаги. Фехтуют, пожалуй, все ленивее. То ли батареи в пистолетах иссякают, то ли иссякает живая сила. Некоторые из сражающихся уже не поднимают головы.

Но вот появилась подмога. По полю мчится машина, за ней другая. Новые фигурки раскатываются горошинами. Расцветают букеты лучей. Все они упираются в кучку беглецов.

Дляки, видимо, поняли безнадежность своего дела. Кто-то рослый поднялся на их стороне, кричит, размахивая руками.

Сдается или зовет в атаку — не разберешь. Луч чиркнул по нему, рослый рухнул разом, как подпиленный. Преследователи поднялись с жидким «ура!», уцелевшие дляки подняли руки.

Круглое лицо дежурного заслонило экран. Круглые глаза смотрели растерянно, пухлые губы шлепали беззвучно, не сразу сумели выговорить:

— Госпо-спожа Ридда. Там убитые. Там Здарг убитый.

Ридда завизжала и кулаком ударила по экрану. Трубка лопнула с треском.

Здарг еще не был мертв, но приближался к смерти. Умирал тяжело, страшно и неаккуратно, как умирают рассеченные лучом надвое. Могучее тело еще боролось, руки судорожно удерживали бесчувственную парализованную нижнюю половину, глотка взывала: «Я Здарг. Я ранен. Ко мне! Доктора Здаргу!» Слова перемежались звериным воем боли. И снова: «Я Здарг. Доктора. Ранен Здарг!» Кто-то побежал за врачом, может быть, тот самый, который раскроил Здарга. Кто-то пытался перевязать рану, стянуть артерии. Но кровь лилась наружу и внутрь… и с кровью уходила сила. Крик становился все глуше; Здарг уже не вопил, а подвывал, не требовал, а просил: «Доктора… пожалуйста! Здаргу плохо… худо Здаргу…» Стон переходит в хрип, в шепот. И выплывает из самых глубин мозга последняя мольба, последняя надежда, самая сокровенная: «Мама, бо-бо!» Так ушел из жизни Здарг, величайший из ученых планеты Вдаг, самый волевой, самый напористый, самый непреклонный. Ушел непреклонный в тот день, когда заколебался.

Проклятая обязанность у биографов. Вынуждены мы описать смерть своего героя.

Целый месяц Астрелла была в трауре: ни единой песни, ни кино, ни концертов, по ночам свет вполнакала. У женщин заплаканные лица, у мужчин нахмуренные. Даже молодожены были не очень счастливы в тот месяц.

Астреллиты искренно любили Здарга. Ему были благодарны за избавление от скудной жизни на Вдаге, им восхищались как ученым и как мыслителем, без зависти признавали превосходство. Здарг был выше корысти и выше зависти. После смерти он стал эталоном добродетели.

В разгаре траура начался суд над убийцами Здарга. Обвинялись трое: Гвинг и два его спутника, захваченные на космодроме. Удивляться тут нечему. Луч не пуля, на нем не написано, из какого ствола он вылетел. В сражении все водили лучом направо-налево, установить, кто именно скосил Здарга, было невозможно. Здарга любили. Считаться даже нечаянным убийцей никому не хотелось. Говорилось уже не раз, что астреллиты очень склонны к самообману. Они легко уговаривают себя, что виноваты другие: «Кто угодно, только не я».

Охранники хором и по одиночке уверяли, что их лучеметы в этот момент бездействовали. Чей же работал? Видимо, лучемет беглецов. Так к обвинению в похищении Здарга было добавлено еще и обвинение в умышленном убийстве: дляки прятались за спину Здарга и в ярости убили его, видя неизбежность поражения.

Выгораживая себя, дали нужные показания и спутники Гвинга. Испуганные до тошноты, не глядя в сердито гудящий зал, они каялись, проклиная зачинщика. И кто-то припомнил, будто бы Гвшзт говорил, что Здарга надо увезти силой, если он будет колебаться, что его присутствие — залог их безопасности.

Стало быть, похитил, считал заложником, заложника убил.

Только Гвинг не испугался. Сутулый и корявый стоял на помосте, сверлил единственным глазом враждебные лица. Он ничего не смягчал, ни на кого не сваливал, себя не выгораживал.

Да, он хотел похитить ракету, чтобы бежать от своры эгоистов.

Нет, Здарга не собирался похищать, но думал, что Здарг колеблется, сам будет благодарен, если его увезут силой. Нет, не считал Здарга заложником, но понимал, что присутствие Здарга — залог их безопасности, может, и говорил такие слова.

Конечно, эти полупризнания были приняты за признание вины.

И держался Гвинг вызывающе, почти грубо. Он оскорбил Ридду, оскорбил Бонгра, назвал его эстетствующим циником, а Ласаха — юродивым. И оскорбил всех талантов Астреллы, сказавши в заключительном слове:

«Я ничего не прошу у вас, ханжи. Вы сами убили Здарга нечаянно, но убили бы его умышленно, если бы он повернул Астреллу назад. Все ваши словеса о чистоте и нравственности — болтовня, вы цените только свои тухлые домишки, вонючий ужин и мягкую постель. И меня вы убьете, потому что я ваша совесть, а совесть — неприятное чувство, раздражающее, жевать мешает спокойно».

И крикливая совесть была уничтожена. Гвинга казнили, соучастники его отделались домашним арестом. Впрочем, через год их амнистировали.

«Король умер!» За этим следует: «Да здравствует король!» Здарга похоронили, оплакали, отомстили, кто-то должен был занять его место. Ридда была законным заместителем, но Ридда отказалась. Она даже не явилась на общее собрание астреллитов, просила Бонгра зачитать ее послание. Ридда писала, что недостойна управлять Астреллой, потому что не сумела уберечь Здарга, подавлена и понимает свою вину. Вина же ее в том, что она допускала и даже поощряла длячество, вместо того чтобы вырвать самые корни этого ядовитого дерева. Корнем же длячества является, по ее мнению, творческое бесплодие, нескромный гигантизм, заменяющий недоступную бездари оригинальность. И Ридда настаивала, чтобы в дальнейшем гигантизм не допускался, чтобы даже в Устав Астреллы в параграф третий внесли слова: «Целью истинных талантов является прогресс науки… качественный, а не количественный».