В ловушке гарпий - Страница 43

Слышу, как хлопает дверца “ситроена”. Мимо меня кто-то проходит, слышны только шаги. Щелкает в замке ключ. Табличка исчезает из поля зрения, значит — открыли дверь. В дальнем конце гостиной горит настольная лампа, бросая мутно-зеленый свет. Кто-то толкает меня, затем в спину упирается дуло пистолета.

— Вперед!

Я подчиняюсь, дверь бесшумно захлопывается за моей спиной.

Вхожу в комнату, мой охранник дышит мне в затылок.

— Налево, к креслу! — приказывает он.

Сажусь, кладу руки на подлокотники, ладонями ощущая прохладную кожу кресла. Сопровождавшая меня горилла встает сзади, перебрасывает через меня веревку и привязывает к креслу.

Глаза привыкают к сумраку, взгляд выхватывает предметы обстановки. Два свободных кресла, стол с хрустальным стеклом, оттоманка, покрытая дорогой шкурой, наверное, леопарда. В дальнем углу — бар, зеркала и вазы из тончайшего фарфора. Огромная стеклянная дверь, ведущая в сад.

Мужчина обходит кресло, становится передо мной и начинает с любопытством рассматривать. И я рассматриваю его.

Рост средний, возраст — немногим больше тридцати. Интеллигентное, загорелое лицо, на котором выделяются модно подстриженные бакенбарды. Костюм сидит на нем как влитой. Двигается ловко, в манере чувствуется уверенность.

Петер ван Гроот собственной персоной — таким он и выглядит на фотографии. И голос узнаваем — такой же суровый и неприятный, какой я слышал в машине.

— Ну, — говорит он, налюбовавшись мною. — Надеюсь, вам удобно в этом кресле. Поскольку беседа наша будет долгой и, я надеюсь, содержательной.

Я молчу. Коротко рассмеявшись, он добавляет:

— Конечно, это зависит от вас! Должен сразу предупредить: я люблю разговорчивых! Причем когда они не упрямятся.

Он поворачивается ко мне спиной, подходит к бару, достает бутылку и две рюмки, которые тут же наполняет.

— Хотите глоточек? — интересуется он. — Это ободряет даже в вашем положении. Коньяк, могу вас заверить, добрый, из Кипра.

— Не остроумно, — говорю я каким-то чужим голо- сом. — Издеваться над связанным противником легко, это может каждый. Да и коньяк предлагают в этих случаях не так уж редко.

Он предупреждающе поднимает руку.

— Один момент! Вы, как всегда, спешите с выводами!

Он обходит кресло, ослабляет узел веревки. Теперь руки у меня почти свободны, хотя я и привязан. Гроот подает мне рюмку и усаживается в кресло напротив.

— Пейте смело! — с усмешкой бросает он, замечая мое замешательство. — В нем нет никакой фармацевтики, уверяю вас!

Он подносит рюмку к губам, вдыхает аромат напитка, и по его лицу пробегает довольная гримаса.

Я не ручаюсь, что в коньяке нет примесей. В рюмку можно заранее сыпануть нужной отравы. Например из тех, что подавляют волю, способность сопротивляться натиску. Человек превращается в послушную марионетку. Но сейчас эхо не имеет значения. Я знаком с этим Петером ван Гроотом не только по фотографии. Но иногда лучше умереть с помутнившимся сознанием, ни о чем не думая и не жалея.

Поднимаю, насколько это возможно, рюмку, и меня обдает ароматом раскаленной солнцем земли, виноградников и моря.

— Ну а теперь, — предлагает ван Гроот, — мы можем спокойно побеседовать. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все об этом случае с вашим доктором. Подробно — я человек терпеливый. И не забудьте такую важную подробность, как то, что вам удалось узнать о его экспериментах. Эта тема меня особенно интересует.

— Вы действительно полагаете, что я вам все выложу?

— Разумеется! — смеется ван Гроот. — Я требую от вас не так уж многого, только то, что я рано или поздно все равно узнаю. Ваш рассказ сэкономит мне дней десять плюс мелкие неприятности с сослуживцами. А вы за это получите жизнь И спокойно уйдете отсюда, а завтра полетите домой.

Похоже, что я не смог удержаться от гримасы, потому что да продолжает:

— Улетаете, сохранив все ваши знания при себе. Впрочем, я уверен, что вы сообщили все, что раскопали здесь, по надежным каналам. Скажете, я не прав?

Я предпочитаю промолчать

— Ну вот видите, — криво улыбается ван Гроот, — вы ничего не теряете! И мне незачем будет… избавляться от вас, раз я получу нужные сведения. К чему поднимать на ноги всю местную полицию только из-за того, что вы исчезли. Я не спешу покидать Кронсхавен без необходимости.

Он прав. Цена моей жизни — предательство. Ван Гроот замолкает, прислушиваясь к каким-то своим мыслям. Потом отпивает глоток коньяка и снова кривит губы:

— Не верите? Правильно! Я тоже вам не верю. Чтобы перейти к взаимному доверию, предлагаю сначала сообщить мне, докопались ли вы до всех сведений самостоятельно, или вам кто-то помог в этом?

Он, оказывается, болтлив. Чувствует себя хозяином положения. А мне нужно выиграть время, и я стараюсь растягивать каждую минуту.

— Мне помогли, — наконец признаюсь я.

— Ну вот и хорошо! — Ван Гроот воодушевленно поднимает рюмку. — Вот мы и начали говорить. А когда двое таких людей, как мы с вами, начинают беседовать, появляется надежда на то, что они в конце концов договорятся обо всем. И хорошо. Могу я задать вам первый вопрос?

— Все равно, их очередность не имеет значения.

— О нет, вы ошибаетесь! — качает головой ван Гроот. Он снова становится задумчивым, как будто прислушивается к чему-то. Потом он поднимается, берет мою рюмку и направляется в сторону бара, где стоит бутылка, и наполняет рюмки.

Я медленно поворачиваю голову, делая вид, что наблюдаю за его движениями.

И понимаю, что где-то поблизости находится еще кто-то. Может быть — в прихожей. Я услышал подозрительный шорох и весь внутренне собрался.

Но ван Гроот ничего не слышит. Он бросает на рюмки рассеянный взгляд, зачем-то доливает еще по капле… С его языка готова сорваться очередная сентенция, он даже уже скривил губы в улыбке.

С треском распахнулась настежь входная дверь. В ней появляется коротышка с автоматом наизготовку В глазах его хищный блеск.

Ван Гроот прирастает к месту. Не выпуская рюмки, он медленно поднимает руки. Темные капли заливают его безукоризненный серый пиджак.

— К стене, — командует коротышка. — И без фокусов!

Ему достаточно одного взгляда, чтобы понять, что я не могу ни поднять руки, ни двинуться с места.

— Туда! — показывает он ван Грооту место дулом автомата.

Ван Гроот послушно делает несколько шагов, двигаясь, как сломанная механическая кукла. Поднятыми руками он опирается на стену.

В этот момент со стороны сада доносятся тихие шаги. На террасе появляется человек, рука его ложится на ручку двери Но дверь не поддается. Не задумываясь, человек плечом выбивает стекло.

Крупные куски с противным звоном летят на пол, человек, пригнувшись, перешагивает через каркас двери.

В новом посетителе я узнаю Макса. Макса из радиологической лаборатории. Он пересекает комнату, для порядка бросив на меня взгляд, чтобы увериться в том, что крепко привязан, и встает за спиной у ван Гроота. Пистолет в его правой руке упирается в спину бельгийца, а левая рука ловко обшаривает его пиджак и брюки. Макс извлекает из кобуры, надетой у ван Гроота под пиджаком, его пистолет и небрежно сует оружие в свой карман.

— Так, — произносит он наконец, — думаю, что мы поспели вовремя. Можешь повернуться! — бросает он ван Грооту. — Я должен задать тебе пару вопросов.

Не опуская рук, ван Гроот поворачивается к Максу. Я сижу неподвижно — ничего другого мне и не остается. Я только зритель этой зловещей сцены, которая пока не имеет ничего общего со мной.

— Вам придется дать объяснения папе Джакомо! — тихо говорит ван Гроот с угрозой. Его тон не очень вяжется с поднятыми руками.

Лицо Макса искажает гримаса. Взгляд у него сейчас не утомленный, а откровенно злой.

— Вот как! А я только что собирался спросить тебя, кто твой хозяин. Значит, папа Джакомо? Ну и что ты успел выжать у этого типа в кресле?

“Тип” — это, конечно, я, а чтобы в этом не оставалось сомнений, Макс тычет в мою сторону пистолетом.