В Калифорнии морозов не бывает - Страница 6

– В твоем возрасте я думала точно так же… – Александра вздохнула. – И потом еще долго так же думала. Да все, наверное, так же думают хоть когда-нибудь, хоть раз в жизни, хоть от плохого настроения, хоть от обиды. Мы с тобой, Славка, совсем не исключение. Мы с тобой среднестатистические женщины со среднестатистическими представлениями о среднестатистических мужиках. Так что заканчивай страдать и собирайся к Лерке.

– Не хочу, – скучным голосом сказала Славка. – Передумала. Они все козлы. То есть карьеристы. И мне посуду еще мыть надо. А колонка не фурычит. Придется в ведре греть. В общем, некогда мне.

– Но ты же обещала, – напомнила Александра. – Придется идти. Лерке действительно нужна твоя помощь. А посуду я сама помою, чего там посуды-то? Как это ты тогда сказала? А, да – отмазки.

Не ищи отмазки, Славка. Пообещала – делай. Не собираешься делать – не обещай.

– Я знаю… Ладно, пойду, что ж теперь… – Славка еще немножко поскучала и вдруг оживилась: – А кому не нравится мое имя, тот пусть свою дочку рожает и ее табачной фабрикой называет. Да? Ну вот, я Лерке так и скажу. Кося, я твои мокасины надену, ладно? И джинсы. И свитер. Лерка сдохнет. А потом в новом костюме приду, и она опять сдохнет. А при гостях буду называть ее Валерой. И тогда пусть ее Вовка сдохнет. Ну, чего ты сидишь? Снимай штаны скорей, мне уже идти пора, а ты сидишь! Халат пока надень, там в тумбочке халаты теплые… А, да, ты же халаты не любишь! Ну, тогда мой спортивный костюм возьми, если хочешь. Кажется, он в большом шкафу. Или в ванной. Давай, давай, раздевайся, нечего тормозить! Воду не грей, часа через полтора нормальный напор будет, колонку зажжешь – и нуль проблем. А лучше – ну ее, эту посуду, потом помоем, а ты отдыхай себе изо всех сил. В ванне посиди. С Моней поиграй. И не закармливай его, он и так уже жирный, как не знаю кто. Все время что-нибудь выпрашивает – не потому, что голодный, а от жадности. Совсем зверь обнаглел. Его обед – на плите, в желтой кастрюле. Твой обед – в холодильнике. Я грибного супчику наварила, из шампиньонов. Мы ведь любим из шампиньонов, правда? Я тоже пообедать приду. Если успею. Кося! Ну, где ты там?!

Александра все еще сидела за кухонным столом, спокойно допивала чай и с удовольствием прислушивалась к тому, как Славка мечется где-то в глубине дома, стуча ящиками столов, хлопая дверцами шкафов, время от времени что-то роняя и безостановочно говоря. «Летает, как стриж перед дождем», – говорила в таких случаях романтичная Славкина бабуля. «Шарахается, как ошпаренная кошка», – говорила бесцеремонная Славкина мать. «В ее годы мы все вели себя точно так же», – говорила Александра. Врала. Она в Славкины годы вела себя как немая свежезамороженная килька. И терпеть не могла всякие званые вечера. Наверное, это было единственное различие между ней и Славкой.

Славка ввалилась в кухню полуголая и с ворохом каких-то одежек в руках. Недовольно сказала:

– Сидишь. Конечно! Тебе-то никуда идти не надо. А ребенок – хоть пропадай… Все самой приходится делать, все самой! Вот, спортивный костюм я тебе сама нашла. И свитер другой в твоей сумке нашла. Я лучше его надену, ты ведь не против, правда? А штаны снимай, они прямо как раз под этот свитер. Ну, пойдем переодеваться, что ты все время сидишь и сидишь…

– Пойдем, – согласилась Александра, со вздохом поднимаясь из-за стола. – Славка, из тебя получится классическая свекровь. Или теща. Еще более классическая. Прямо из анекдотов. Склочничаешь и склочничаешь, никакого покоя от тебя нет. Ой, замучаешь ты невестку, ой замучаешь… И зятя тоже замучаешь.

– Ну, это когда еще будет! И потом, может быть, не так уж и замучаю. Я же на тебя похожа? Ну вот. Так что вряд ли замучаю.

Славка сунула Александре в руки часть одежек и пошла впереди нее в большую комнату, к шкафу с зеркалом. Потому что зеркало подтверждало их похожесть, и обеих это радовало. Александра с некоторым смущением подозревала, что ее это радует больше. Но надеялась, что и Славку тоже радует. Славка тут же оправдала ее надежды: влезая в джинсы Александры и поглядывая в зеркало на то, как Александра влезает в старые спортивные штаны, довольным голосом сказала:

– Все-таки хорошая у нас фигура, правда, Кося?

– Вообще-то у нас две фигуры, а не одна, – учительским тоном заметила Александра, стараясь не показать, как она довольна тем, что Славка оправдала ее ожидания.

– Хе, какая разница? Все равно одинаковые. И вообще, может, это у нас в глазах двоится… Все! Я побежала. Если что – звони. Моню не закармливай. Посуду не мой. Жди меня. Я скоро.

И унеслась, как стриж перед дождем. Как ошпаренная кошка. Как нормальная двадцатидвухлетняя девчонка, которой и положено так носиться. Как Александра никогда не носилась в ее возрасте. Потом, правда, тоже никогда не носилась. Но это ведь не такое уж существенное различие между ними, правда?

Александра немножко посмотрела вслед своему двадцатидвухлетнему двойнику – ну, почти двойнику, – постояла на открытой веранде, с удовольствием рассматривая желтеющие верхушки берез и стойкие хризантемы на клумбе за будкой Мони, подышала свежим осенним воздухом и вернулась в дом.

Она вернулась в дом. Вот что было в этих ее поездках «на отдых» самое главное – она возвращалась домой. Никакое жилье никогда не казалось ей более родным, чем этот дом, построенный почти сто лет назад совсем не для нее. И даже не для Славки. И даже не для Славкиной бабушки. Дом был построен для большой небедной купеческой семьи. Потом в нем жили несколько семей бедных пролетариев, потом он, естественно, стал рассыпаться. Потом его обитатели почти все ушли на войну или сгинули в лагерях, потом он почти сгорел, а потом его у единственного оставшегося в живых ответственного квартиросъемщика выменял на двухкомнатную квартиру со всеми удобствами Славкин дед, легендарный Михаил Яковлевич, царство ему небесное. Михаил Яковлевич был директором какого-то закрытого завода и членом бюро обкома партии, поэтому ему разрешили произвести такой странный и подозрительный обмен. Ведь правда подозрительно: мог бы выбить себе квартиру получше или даже вторую – для детей, а он вместо этого свою отдал за какую-то развалюху. Никому не приходило в голову, что Михаил Яковлевич просто хочет свой дом. Родной дом. Не казенную квартиру, пусть даже и с видом на обком, а безоговорочно свой дом, который он сам сделает таким, каким захочет, и который у него никто не сумеет отобрать. И у его жены. И у его детей. И у его внуков. Говорят, Михаил Яковлевич строил, перестраивал, благоустраивал и усовершенствовал свой дом чуть ли не до последнего дня жизни. Михаил Яковлевич умер двадцать три года назад. Последние двадцать три года никто ничего в доме не перестраивал и не усовершенствовал. А дом вел себя как молодой, ни половицами не скрипел, ни трубами не ржавел, ни проводкой не искрил… Еще сто лет простоит. Но даже и не это самое главное. Самое главное – это то, что Михаил Яковлевич, царство ему небесное, достиг своей цели – сделал дом безоговорочно своим для всех, кто в нем живет. Родным. И для Александры, почти двадцать лет назад впервые поселившейся в этом доме, этот дом сразу стал родным. Сразу – и навсегда. Наверное, даже их с Максимом квартиру она не считала родной до такой степени. Нет, там ей было тоже хорошо, зачем Бога гневить… Но здесь было лучше. Поэтому она при всем своем отвращении к любым поездкам приезжала сюда часто. Хотя бы раз в месяц, хотя бы на пару дней. Здесь был настоящий отдых, глубокий, до самого донышка души, никакие санатории с этим не сравнятся. И работалось здесь очень хорошо.

Да, кстати, о работе. Надо разложить вещи и наконец-то посмотреть, что за нетленку она в этот раз с собой привезла. Вчера, убегая с работы, она схватила, не глядя, верхнюю папку из той стопки, которая считалась срочной. В эту стопку попадали новые романы уже более-менее известных издательству авторов. Или – не известных никому, кроме начальства. Время от времени какие-нибудь племянницы финансового директора или тетки главного юриста сочиняли что-нибудь гламурное или, напротив, концептуальное и систематическим чтением своих рукописей по телефону доводили своих родичей до такого отчаяния, что те подсовывали опусы племянниц и теток редакторам издательства. Вот этих племянниц и теток, будь они хоть сестрами или бывшими одноклассницами, Александра не любила. Правда, однажды ей удалось из этого болота безумной графомании выловить тетку, которую вполне можно издавать. Но и это оказалось напрасным трудом: тетку издали, а писать она больше не стала. Стала шарахаться по всяким тусовкам с первой – и единственной – книжечкой и жаловаться всем, как безобразно мало платят в этом издательстве настоящим писателям. Уже несколько лет прошло, а она все шарахается. И в Интернете свой сайт слепила, рассказывает всему миру о своей творческой лаборатории. Хоть бы уж эта папка оказалась не из тех, которые влезают в издательство по генеалогическому древу…