В каком году что случалось с поэтами(СИ) - Страница 8

Выходит первая книги стихов Хикмета. До этого он напечатал несколько стихов только в полулегальном журнале, который к тому же вскоре запретили. Сборник выходит на турецком языке... в Баку. Таким образом дорога к литературе для Хикмета оказалась тесно переплетена с политикой. И тут же поэт получает награду. По возвращению в Турцию его через несколько лет сажают за "экстремизм" на 28 лет 4 месяца и 14 дней, даже не удосужившись подыскать хоть для приличия статьи, по которой его надо посадить.

-- Мы не могли оставить его на свободе, ибо он оказывал влияние на массы, - писал в своих мемуарах причину расправы тогдашний министр внутренних дел Шюкрю Кая. Кстати, одним из регулярных обвинений Хикмета было обвинение в том, что он пишет на подачки из-за границы. Так что и с этой стороны бакинский сборник не прошел для поэта даром.

27 лет. Буало прилагает все усилия, чтобы приписаться в поэтический цех. Он уже перепортил кучу бумаги и извел бутылки чернил. Его стихи ходят в списках по всему Парижу. Он завсегдатай всех поэтических салонов и сборищ, близкий знакомец всех поэтических знаменитостей. Дружит с Лафонтеном и Моьбером. Знакомится с Расином и правит его "Фиваиду" (Расин "плохо" знал французский язык и еще хуже технику стиха. Тот самый Расин, который идет за образец поэтического совершенства. Как такое возможно? Никак. Я сам удивляюсь, но так пишут французские исследователи, а как с ними поспоришь?)

Но толку то. Шаплен в очередной раз прокатывает Буало и его брата, не внося их в гратификационный список. В тогдашней Франции гонораров не платили, и поэты сущесвовали тремя способами: либо это были аристократы типа Сен-Эвримона, которым до лампочки были все эти финансовые проблемы, либо жили на содержании богатых дворян, как Лафонтен, либо получали королевскую пенсию, то есть как бы числились на государственной службе по поэтическому ведомству. Поэта либо писателя, если его считали достойным, заносили в специальный гратифакационный список и после подписания списка королем поэт получал твердое жалованье из казны. Так что хотя славы Буало и не занимать, но он все еще не поэт. По официальному курсу.

Первый свой сборник стихов издает Бернс. Поэт он уже знаменитый на всю Шотландию. Его песни не только распевает народ, но и с удовольствием читают в аристократических салонах и гостиных, но, подобно Марциалу, он мог бы сказать, что его кошелек об этом не знает.

Солидные эдинбургские издатели, еще более солидные и более высокомерные, чем лондонские, как это всегда и водится в провициях, говорили только Ф, называя его песни шотландским бредом. И если Бернс все-таки пробился в печать, то заслуг издателя Крича, самого успешного в Шотландии, в этом не было ни капли. Он-то свысока смотрел на Бернса, а вот один тамошний лорд души не чаял в поэте, и попросил издателя все же рассмотреть стихи Бернса на предмет печатания. Лорд этот был потомков Стюартов, и Крич, вопреки голосу своего паскудного издательского "я" охотно согласился на просьбу, ибо просьбы людей подобных лорду Гленкерну это посвыше приказания. Мораль: если хочешь напечататься -- заведи влиятельных друзей. Ни один издатель, успешный по крайней мере, ни открыл еще ни одного имени в литературе.

Назым Хикмет стоит перед политическим выбором, который одновременно оказывается поэтическим. Два его стихотворения были написаны на пластинку. Каким-то образом пластинка попала президенту Турции Ататюрку. Стихи того проняли за живое. "Жаль, что он коммунист, а такие стихи пишет", -- сказал президент и пригласил Хикмета в свою резиденцию. Но Хикмет на встречу с президентом не явился, таким образом тюрьмы, ссылку и коммунистические идеи предпочтя славе, достатку и прославлению великой Турции.

- Я не русалка Эфталия! -- ответил тогда поэт на приглашение. Эфталия была знаменитой эстрадной певицей, которую влиятельные лица часто приглашали к себе на виллы над Босфором.

28 лет. Вертится как уж на сковородке Лафонтен. Его зачисляют в коллегию адвокатов, и он начинает получать, ничего не делая, небольшое жалованье. Кроме того, брат Клоде отказывается от какой-то из своих частей наследства (там весьма запутанные отношения, но, похоже, наследство состояло из разных частей) в пользу брата. Судьба Лафонтена -- это судьба поэта в развитом обществе, где с одной стороны производилось масса образованных людей, но недостаточно средств для их поддержания. И приходилось на что только не идти, чтобы заниматься поэзией. Лафонтен предпочел путь приживильщика.

Беранже упорно работает над стилем. Он переписывает классиков. "Аталию" Расина он переписал два раза. Это, кстати, по поводу одного известного со времен Анакреонта анекдота. Про Беранже, как и про того, как и про Есенина, про Беллмана, про Бернса было распространено мнение, что он ни грамма не работал над своими песнями, а сочинял их экспромтом во время пьянок на спор или по просьбе друзей. Может, конкретные песни так и рождались, но не будь предварительной работы над стихом (рифмами, размером, метафорами), поэт только бы выкидыши и производил на свет.

Похоже, уже прочная слава поэта-песенника никак его не удовлетворяет, и он чего только не пробует, чтобы ускользнуть от этой стези. Знакомство с Мольером - результат стремлений обогатить свои знания -- до того увлекло его, что он сам принялся за комедии. Он набросал несколько таких произведений, среди них своих "Гермафродитов", сатиру на женщин-мужчин и мужчин-женщин,- явление весьма распространенное в дни Директории. Однако он не замедлил почувствовать, что слава Мольера не для него, и отказался от своих драматических попыток.

Бернс составляет сборник "Песни Каледонии", куда собирает всех тогдашних поэтов, таких же бедолаг, каким он сам был недавно, то есть известных и популярных в народной среде, но совершенно отстраненных от литературы, сочиняющих свои стихи чаще голосом, а не на бумаге. Бернс писал одному из таких непризнанных литературным миром поэтов Джону Скиннеру: "Я часто мечтал и непременно постараюсь образовать нечто вроде дружественного союза всех настоящих сынов каледонской песни. Мир, занятый прозаическими делами, может и не заметить многих из нас, но моя заповедь: "Чти самого себя!""

29 лет. Ариосто поступает на службу к кардиналу д'Эсте брату владетельного герцога. Он отвечает за организацию празденств и развлечений. Видать, кардинал веселился не очень, если Ариосто благославлял эту службу и если она ему наконец-то предоставила досуг, достаточный для работы над таким громадным трудом, как поэма "Обезумевший Роланд".

Элюар. вполне респектабельный дадаист -- таких вычурников тогда во Франции лелеяли -- вечно чем-то недоволен и находится в постоянном челоческом кризисе, не теряя при этом писучести, выпускает на этот раз книгу стихов Mourir pour ne pas mourir ("умереть, чтобы не умирать" или "умирать, чтобы не умереть" или "умереть, чтобы не умереть" -- любой из вариантов годится), которую аннонсирует как прощальную и держит свое слово. На следующий день после подписания сборника в печать он садится на корабль в Марселе и пускается в кругосветное путешествие, никого не предупредив. Через полгода его верная жена отыскала его в Сайгоне, больного и без денег.

30 лет. Появляются в печати первые стихи Державина: перевод с немецкого "Ироды Вивлида и Кавну" и ода на брак великого князя Павла Петровича. Как многие поэты и писатели начинали свой путь с переводов. То что во многих современных литературах переводы отданы на откуп профессиональной касте переводчиков -- это наносит громадный вред литературе. Переводы не только материально поддерживают начинающих поэтов и писателей, когда они только становятся на ноги, но и много способствуют выработке собственного стиля и набивке поэтической руки.

Беранже наконец-то после поисков в разрых жанрах определяет свой путь. "Я вполне счастлив, мои литературные претензии ограничиваются песнями или, по крайней мере, попытки в других родах до того сохраняются мною в секрете, что я остаюсь вполне неизвестным. Дело в том, что я не печатаю даже песен, какие бы похвалы ни вызывали они у моих друзей".