В исключительных обстоятельствах - Страница 3

Первым из кабины выпрыгнул Пермяков и, махнув рукой, исчез в снегу. Потом, опершись о гусеницу, спрыгнул Левашов. Где-то впереди виднелось слабое свечение — там был вокзал. Рядом с протоптанной дорожкой из сугроба торчала жестяная вывеска киоска. А сам киоск, как стеклянный погреб с банками, мерзлыми, звонкими пирожками, с растрескавшимися бутылками, из которых торчал розовый напиток «Горный воздух»; был где-то внизу. Электричество в киоске не выключили, и он слабо светился под снегом. Невдалеке время от времени вспыхивал красный фонарь светофора. Желтый и зеленый были занесены. Со стороны клуба железнодорожников, который словно нависал над привокзальной площадью, доносился скрежет — надорванные листы кровельного железа бились, как мерзлое белье на веревке. Оторвавшись, они черными птицами летели над вокзалом, над перроном и бесшумно падали в сугробы где-то среди маленьких корейских домиков.

Вспарывая унтами снег, Левашов прошел вдоль деревянного вокзала. У фонаря над входом ветром переломило провод, и лампочка мигала, мигала, будто морзянкой настойчиво и безнадежно звала на помощь.

По железной лестнице, прилепившейся к стене вокзала, Левашов поднялся на второй этаж и вошел в кабинет начальника. Усатый, седой и энергичный, он быстро кивнул Левашову и снова повернулся к собеседнику. Левашов улыбнулся про себя, заметив, как у начальника сразу изменился тон — он стал игривым и снисходительным.

— Ну что ты паникуешь, Денисов? Отличная погода! Бодрит! Молодит! Посмотри на меня — разве нет? — Начальник приосанился и быстро взглянул на Левашова.

— Да уж молодит, — хмуро ответил Денисов. — Не знаешь, куда девать бодрость-то... Я вот подумал...

— Рейс отменить? Чего ради?! Ну снежок выпал! ну ветерок подул! А ты испугался? Ну?! Послушай-ка, Денисов... Дорога в порядке. Полчаса назад пришел состав из Макарова. И потом, снег идет только на юге. Доберешься до Долинска, а там тебе зеленая улица! Подумай о наших показателях, Денисов! Один отмененный рейс — и прости-прощай все премии, вся слава и почет! — Начальник улыбнулся, его короткие усы вытянулись, стали тоньше, а упавшая на лоб негустая седая прядь придала ему выражение молодое и отчаянное.

— О славе да почете и без меня есть кому подумать. — Денисов посмотрел на лужу, которая растеклась от его валенок, смущенно переставил ноги в сторону, потом, не выдержав, поднялся и пересел на соседний стул.,

— И еще, — продолжал начальник — завтра я доложу в управление, что в чрезвычайно сложных погодных условиях безукоризненно провел состав по длиннейшей трассе острова опытный машинист Денисов. Ты слышишь? Безукоризненно! — Начальник поднял указательный палец, словно бы сам удивляясь той славе, которая свалится завтра на плечи опытного машиниста Денисова.

— Да будет тебе языком-то молоть, — непочтительно сказал машинист и махнул рукой. Его, видно, нисколько не смущало присутствие постороннего. — Зарядил — в управление доложу, в управление доложу... Докладывай, если тебе больше нечего доложить...

— Ну хорошо, — сказал начальник. — Уж и пошутить с тобой нельзя... Больно ты серьезным стал, Денисов, никак на мое место метишь? — Заметив, как поморщился машинист, начальник снова стал серьезным. — Скажи, пожалуйста, кого мне послать в этот рейс? Ну говори, кого? Чтобы и дорогу знал, и опыт был бы у него в такую погоду поезда водить... Ну? Предлагай кого-нибудь...

— Господи! — воскликнул Денисов и посмотрел на начальника чуть ли не с сожалением. — Да не за тем я пришел! Не надо меня уговаривать, не девчонка я... Мне сказано, я сделал. Чего ты меня уговариваешь, чего обижаешь?

— Я тебя обижаю?! — ужаснулся начальник.

— Конечно. Если ты меня уговариваешь, значит, ты считаешь, что я могу поступить и так, и этак, могу поехать, могу отказаться, могу подумать и снова согласиться. Ты это брось, — строго сказал Денисов. — Я вот чего пришел...

— Ну?! Я слушаю.

— Где я живу, ты знаешь...

— Знаю. Что дальше?

— А то дальше, что жена у меня дома остается. Отрыть бы надо жену-то... когда занесет. Такая вот просьба. — Денисов поднял голову и в упор посмотрел на начальника. — Так как?

— Ну и паникер ты, Денисов! Ну, паникер! Посмотри в окно — снег-то кончается! Луна в окно смотрит. Звезды ясные!

— Не знаю, может, и луна в окно смотрит, а может, кто фонарь за луну принял. Не о том я... Я вот что... Если засыплет мою-то... отрыть надо. Потому сама не сможет. С крышей нас всегда заносит. С трубой. Ты небось уж и забыл, как это бывает, потому запиши себе на бумажке-то... На всякий случай. Я понимаю, у вас тут без меня хлопот будет, но ты все же запиши.

— Хорошо, Денисов. Не беспокойся. Управление в снегу оставим, а жену твою вызволим.

Денисов молча поднялся, как-то раздумчиво подошел к двери, потоптался, будто хотел еще что-то сказать, но, так и не сказав ничего, вышел. На секунду в комнату из темноты ворвалось холодное облако снежинок, но дверь захлопнулась, и снежинки осели, растаяли.

— Я вас слушаю, товарищ Левашов. — Начальник энергично вышел из-за стола и протянул руку.

— Вы, оказывается, помните меня...

— Что вы! — начальник всплеснул ладошками. — Ведь мы на острове. Людей не так уж много, а тех, кто постоянно пользуется услугами железнодорожного транспорта, я знаю наперечет. Вас я запомнил по тому совещанию, помните? Когда несколько наших проводников оказались замешанными...

— Помню. Из вашего разговора я понял, что рейс на Тымовское не отменяется? — Левашов пристроился у теплой батареи.

— И не отменится.

— Поезд выходит точно по расписанию?

— Да. Выходит. А вот будет ли он идти по расписанию, сказать трудно. Заносы.

— Сколько будет пассажиров?

— Около двухсот.

— Купированных вагонов в составе много?

— Не то два, не то три. Я могу уточнить...

— Не надо. Все билеты, конечно, проданы?

— Есть билеты.

— И общие, и плацкартные, и купейные?

— Да. Знаете, товарищ Левашов, мне хочется спросить у вас, зачем все эти... чисто наши сведения? Но я не решаюсь... — начальник виновато улыбнулся.

— В поезде едет один... один нехороший человек. Мне нужно его найти. Вот я и хочу знать, среди скольких пассажиров придется искать. Оказывается, из двухсот. Я хочу знать, трудно ли ему будет уехать этим поездом, если он билета заранее не купил. Оказывается, уехать легко. Он подходит к кассе и берет билет. Допустим, вот вы, человек, хорошо знающий порядки на железной дороге, решили скрыться от правосудия... В каком вы вагоне поедете?

— Я?! Хм... Я бы не поехал поездом. Я бы... ушел в подполье. Да, думаю, что это было бы лучше всего.

— А если бы вам все-таки нужно было уехать? Причем именно поездом, поскольку ни на чем другом уехать вы не сможете?

— Если я правильно понимаю психологию... нехорошего человека, как вы выражаетесь, — начальник в задумчивости подергал себя за усы, почесал подбородок, поудобней уселся в кресле, — думаю, что он будет стремиться произвести хорошее впечатление и в то же время постарается, чтобы его видели поменьше... Если он не ограничен в средствах...

— Он не ограничен в средствах, — Левашов начал терять терпение.

— Тогда, разумеется, он, то есть я, поехал бы в купейном вагоне.

— Я тоже, — сказал Левашов, поднимаясь.

— Ну что ж... Счастливого пути. Надеюсь, вас не затруднит позвонить мне как-нибудь и сказать... и сказать — правильно ли я понимаю психологию нехорошего человека.

— Скажите, вы знаете бригадира поезда?

— Да, разумеется! В свое время мы с ним...

— На него можно положиться?

— Как на меня! — заверил начальник.

Выйдя, Левашов остановился на лестничной площадке. Состава, стоящего внизу, он не увидел. Только размытые контуры вагонов шевелились, при слабом свете задыхающихся в снегу лампочек. А дальше — взбудораженная темнота, наполненная снегом и воем урагана. Где-то совсем рядом загнанно и сипло кричали невидимые паровозы, из занесенных динамиков изредка доносились отдельные невнятные слова — диспетчер пытался отдавать какие-то распоряжения.