В исключительных обстоятельствах - Страница 100

— Вы чего хмуритесь, Крымов?

— Это вам показалось, Виктор Павлович. Впрочем, какие-то основания есть...

— Какие?

— Да так... Всякие... Чего в жизни не бывает.

...Поначалу разговор не клеился. Они молча шли по бульвару. Был тот утренний час поздней осени, когда хозяевами бульвара становились дети, пенсионеры, пришедшие погреться на солнышке, склониться над шахматной доской, «забить козла» или попросту посудачить о том, о сем. Спокойное, неяркое осеннее солнце пробивалось сквозь облака и высвечивало серебристые лужицы на асфальте.

— Как у тебя дела на работе? — спросил Бутов.

— Не блестяще, — ответил Сергей. — Я вам как-то говорил, что с заместителем редактора международного отдела, Агафоновым у меня холодная война идет. Невзлюбил меня и при удобном случае пакости чинит...

— Какие такие пакости?

Сергей сразу не ответил, помолчал. На душе у него мерзко, но потом какая-то неведомая сила заставила его буквально выпалить все, что накипело в последние дни.

...За обеденным столом сидели Виктор Агафонов и Константин Михайлович Перцов, секретарь партбюро, когда к ним подсел Крымов. Агафонов тут же ринулся в «атаку».

— Сергей, а партбюро знает о твоих былых дружках? Говорят, они у тебя были такие, что упаси боже... Один в местах не столь отдаленных пребывает, а другого, англичанина, попросту выдворили из нашей страны.

Сергей вопрошающе посмотрел на Перцова: «Что скажете? Требуются объяснения?» Но тот молча, невозмутимо продолжал расправляться с цыпленком. Однако Агафонов не унимался.

— Что молчишь, Крымов? Я это не случайно... Не любопытства ради... Сегодня в редакцию заглянул наш автор, недавно вернулся из Англии. Вы его знаете, Константин Михайлович... Вадим Куроедов, экономист... — И снова обращаясь к Крымову: — В Лондоне он с тем твоим другом, англичанином Дюком, лицом к лицу столкнулся, они вместе аспирантуру проходили. Англичанин интересовался, как господин Крымов поживает. Вадим приметил тебя здесь и сразу вспомнил Дюка и удивленно опросил: «Каким ветром этого молодого человека к вашему берегу прибило?» И между прочим заметил, что видел тебя в «Метрополе». И намекал на какие-то твои задушевные беседы за бутылкой шампанского со странными, мягко выражаясь, людьми...

Выплеснуто это было с изрядной порцией яда, с туманными намеками на уроки, которые не пошли впрок, и с явным желанием заинтересовать Перцова.

А тот с тем же непроницаемым лицом спросил:

— Ну и что?

— Не понял тебя, Константин Михайлович. Что значит «ну и что?» Ты считаешь нормальным... Отказываюсь понимать...

— Да и я тебя не очень понял. Видимо, мы по-разному на профессию журналиста смотрим. Журналист перестает быть журналистом, когда он начинает собственной тени бояться, если он с оглядкой — «как бы чего не вышло» — нужные для работы связи устанавливает... Между прочим, и с теми, из другого стана, если тема требует. А если обстоятельства так складываются, что надо дать бой, что же, вступай в бой. Я имею в виду идеологию. В кусты уходить — нехитрое, брат, дело... Полагаю, что встречи в ресторане, на которые ты столько тумана напустил, имеют прямое отношение к творческим делам Крымова. И скоро мы будем иметь возможность прочесть нечто любопытное... Не так ли, Сергей?

— Хочу надеяться... Впрочем, боюсь, что... — И Сергей с тревогой посмотрел на Агафонова. Взгляды их перекрестились, как рапиры, и в злых агафоновских глазах нетрудно было прочесть: «Поживем, увидим, разговор еще не окончен».

Все трое молча встали из-за стола и разошлись. Через час Перцов позвонил Крымову.

— Если можешь, загляни...

Разговор начался без всяких преамбул.

— Все, что касается, выражаясь языком Агафонова, твоих былых дружков, мне известно. По причинам, о которых знать тебе не надобно, в свое время не счел нужным предавать огласке эти не лучшие страницы твоей биографии. А что касается намеков на какие-то беседы в «Метрополе», то здесь хочу рассчитывать на твою откровенность.

— Вы не ошибетесь в этих расчетах. Все, что сказал Агафонов, это и правда и в то же время одна лишь видимость правды. Искусное переплетение домысла и правды — хорошо отработанный прием клеветников, который может ошарашить хоть кого. Действительно имевшие место факты интерпретированы недобрым человеком с предвзятостью.

...Сергея природа наделила даром отличного рассказчика, рассказывал он всегда увлекательно, с метко схваченными деталями и даже умело переданной интонацией. Но сейчас он не стал вдаваться в подробности и коротко поведал Бутову все, что было сообщено им секретарю партбюро. И про Полякова, и про Аннет, и про Луи Бидо, и про таинственно исчезнувшего Кастильо.

Что сказать теперь Крымову? Бутов не помнит кто, но кто-то очень мудро заметил: справедливость — это первое, что постигает молодой человек в школе моральных ценностей. И сейчас его, полковника, нещадно давило ощущение чего-то недосказанного им в пору последних редких встреч с Сергеем Крымовым. Но это все «за кадром». А в «кадре» — Сергей, разбитной, веселый, ершистый, со своими мироощущениями, с далеко не уравновешенным характером — экспансивным и даже слегка взбалмошным. И сейчас несколько задорно он объявляет:

— Вот и все те сложности, о которых я хотел сообщить вам, Виктор Павлович.

— Ну какие же это сложности... Досадные житейские коллизии, иногда возникающие по собственной вине, а иногда... — Он запнулся, подыскивая нужные слова. — Что поделаешь, Крымов, эхо твоего прошлого, оно может еще не раз дать знать о себе. И это все надо воспринимать спокойно. За все надо платить. Но если обстоятельства потребуют, то я тоже голос подам... Лишних гирь на чаши весов бросать не следует. А, что касается «Метрополя», то тут уж будем надеяться, что уроки прошлого, вопреки злопыхательским прогнозам Агафонова, пошли Крымову впрок. Так?

— Я не понял вас, Виктор Павлович. О каких уроках речь? Кого вы имеете в виду? Журналиста Луи Бидо? Участницу Сопротивления Аннет? Полякова?

Воцарилось недолгое угрюмое молчание. Бутов ответил не сразу.

— Как вам сказать, Крымов? Скажу расхожие слова — доверяй, но проверяй.

Сергей насупился, и это, конечно, не ускользнуло от пристального взгляда полковника. В душе его на какое-то мгновение зазвенела жалостливая струна, и он более чем участливо сказал:

— Ну будет тебе, Крымов, сразу и сник.

— Нет, нет, я не сник, Виктор Павлович! Вы меня многому научили. Между прочим и такому — людям нужно верить, постараться понять человека, поддержать хорошее, поставить заслон плохому. Надо уметь видеть в людях доброе... Вы ведь увидели в Крымове? — Он выпалил все это скороговоркой, задыхаясь от волнения.

Крымов мог бы долго философствовать на эту тему. В редакции в таких случаях говорили: «Сергей опять на любимого конька сел. Романтик!» Он старался воспринимать людей такими, какими ему хотелось видеть их, за что не раз дорого расплачивался. Бутов знал это и с явным интересом слушал.

— Вы не согласны, Виктор Павлович?

Бутов вскользь обронил:

— Согласен. Только б от земли, от земных реальностей не оторваться,

Сергею показалось, что в словах этих промелькнул оттенок недоверия, и он резко повернул голову в сторону собеседника:

— Постараюсь... Кое-кто из коллег насмешливо называет меня взбалмошным романтиком. Ну что же... Но согласитесь, что романтический настрой в конечном счете отличнейшим образом сосуществует с острым интересом к сложнейшим реалиям жизни.

Высказав все, что ему хотелось сказать о добром в людях и о том, как скучна жизнь без романтики, Сергей снова вышел на знакомую орбиту.

— Я верю Полякову, хочу верить Аннет Бриссо, а что касается Луи Бидо... Поживем — увидим. Думаю, что шарахается в таких случаях тот, кто сам себе уже не верит.

— Шарахаться, конечно, не надо. И тем не менее сочту нужным повторить — доверяй и проверяй. Уметь проверять человека так же важно, как и уметь доверять. — Бутов достал из кармана несколько фотографий, отыскал среди них ту, на обороте которой было написано «Луи Бидо» и протянул Сергею. — Взгляните, пожалуйста, на этот фотодокумент. Узнаете?