В городе Ю. (Повести и рассказы) - Страница 111

Сердце екнуло: то! Не скажу, чтобы радостное было чувство, скорее — наоборот… Тишина. Зной. Мухи бубнят. Паутина светится на кладбищенских крестах.

— Выходим.

Бывший дом попа, как Коля-Толя объяснил. Поп сбежал отсюда лет десять назад — и не по политическим там мотивам, а просто семья не захотела здесь жить… И епархия почему-то отказалась от этой церкви. Уже полуразрушенная — в глубине, в зарослях, краснеет кирпичом. Вокруг нее — витые чугунные кресты в крапиве. Ближе к дому сменяются современными — деревянными, простыми, обходят дом с флангов. Тишина. Зной.

Здесь!

Что — здесь?

…С сельсоветом по поводу дома не возникло проблем…

Однако часто не приходилось там бывать: проклятая работа — заказ Щ-427, «Нырок». Замаскированная под обычный шельфоразведчик. Но обладающая одним неожиданным свойством: умением нырять на шестьсот метров. И «рогом», которым берет пробы грунта, нечаянно зацепляться за трансатлантический корабль. Любопытно все же: о чем они там говорят?

Все просто вроде бы, если не считать, что прошлая, Щ-426, зацепилась «рогом» за кабель, да так и не отцепилась. А вклиниваться в разговоры по кабелю, просить помощи — нет такого приказа.

Обычной лодке проще: выкинул на кабеле радиобуй, и пошел через спутник на гигагерцах! А с шестисот метров не выкинешь!

Так и задохнулись!

Какую же связь им поставить? Нет такой связи!

Ночью, вернувшись, сидел на крыльце, смотрел на темную долину, волнами спускающуюся к далекому поселку Плодовому. Вдруг оттуда замаячил зеленый огонек и, то исчезая, то появляясь, стал вроде бы ко мне приближаться.

Печень екнула… Кто бы это ко мне?

Она?

Кто-то круто едет — таксисту велел не мелочиться, счетчик не включать, и видно — из города едет: у нас тут нет такси…

Она?

Вывернув из-за последнего бугра, такси осветило фарами дом…

Геныч!

Геныч пожаловал!

После крушения Последнего Оплота Социализма — все сюда! Ромка тут уже давно, хирургом.

Обнялись с Генычем.

— Ты, говорят, шале купил? — Геныч хмуро спрашивает.

— Смотри!

— Рухнуть есть где?

— Найдем!

Таксист, недовольный, уехал. А Геныч действительно рухнул.

На следующий день была пыльная, скучная суббота. Покидали в автоприцеп гулкие бидоны, поехали на реку за водой. Геныч долго удивлялся моей жизни, потом сказал:

— Ну ты, Санчо, даешь! Пыль! Слепни! Глухомань! Кладбище! Только такой толстокожий, как ты, здесь может жить!

Всегда бесчувственным меня считал. Он — чувственный!

Привезли, естественно, не только воду. Тут и пошел душевный разговор.

Про то, как в Африке на пули напоролся, я рассказал.

— И ты мог подумать, что это я?! — Геныч вспылил.— Что я могу своего друга…— Вскочил, забегал по избе.— Видеть тебя действительно не хотел. Специально в горы уехал! Но чтобы…

— Ну, извини.

— Надо же — с нефом перепутал! — все повторял.

Чтобы Геныча успокоить, раз пять гонял машину в лабаз за новыми порциями. Все казалось, этого-то хватит?! Но не хватало!

— Ты мог подумать, что я могу?! — Снова поехало.— В друга стрелять!..

— Ну… один-то раз было… вроде бы…— не выдержал я.

— Когда?! — Геныч взвился.

— Ну… на Троне Генсека…

— …Ты мог подумать?! Эта сука бешеная в тебя палила! Еле потом обезоружил ее! Как гремучая змея — всех ненавидит!.. Кстати, тут видел ее!

— Где?

— На станции — где же еще? На поезд садилась! Вся расфуфыренная — не узнает! Спросил, как к тебе проехать, и не ответила!

— Так она ж и не знает! — радостно вскричал я.

— Да…— Геныч презрительно на меня поглядел.— Она тебе таких подлянок накидала…

— Когда?!

— А ты все к ней неровно дышишь!

— Погоди.

Выскочил в темные сени и там бешеный танец сплясал: все-таки никто на этом свете так ее не чувствует, как я!

Потом снова на станцию помчался… видимо, за выпивкой? Или зачем?

Душа как-то летела впереди машины, мысли все были о Ней… опомнился вдруг над самым обрывом, вдарил по тормозам. Тело удержал на самом краю, а душа от страха улетела. Высота… простор… далекое сипенье флейты… Приближается…

Стоп! Мне туда не надо! Она — здесь!

С высоты вижу лучики: такие же пьяницы, как я, едут в Плодовое за вином. Рывком возвращаюсь. Понимаю, что снова на земле, потому что слышу, как забытая бутылка, скатившись с заднего сиденья, разбилась и теперь, булькая, льется.

Фу!

Потом услышал, как тихо камешки струятся с обрыва из-под колеса. Медленно, осторожно попятился, развернулся… Во! На краю ходим!

На бешеной скорости ворвался в Плодовое. Встречный грузовик мне фарами помигал: мол, сбавь скоростянку! Засада! ГАИ!

Дикое ликование охватило меня. Жизнь идет!

В общем, укушались с Генычем крепко! И воскресенье под тем же флагом прошло…

В понедельник утром Геныч заходит ко мне наверх.

— Слушай, Санчо, не обижайся, но только такой толстокожий, как ты, может среди покойников жить! Я лучше на базе в общагу попрошусь!

— Ладно.

Вывел свой драндулет, поехали на базу. На площадке у стадиона работяги демонтируют какой-то ангар: много чего пришло в ветхость в связи с конверсией. Сдирают тонкие, светлые, словно поющие листы меркурина и швыряют в канаву, в грязь! Не выдержал, подошел.

— Мужики! Отличная кровля на мою избу!

— Договоримся! — говорит бригадир.— А лестница не нужна тебе?

— Какая лестница?

— Винтовая. Из того же материала. На второй этаж.

— Покажите!

Геныч, махнув рукой, убыл.

А я с помощью товарищей начал грузить.

Стали с Колей-Толей крыть дом. После работы — и до темноты. Какая-то кулацкая жилка у меня все же оказалась! И лестницу установили: точно из прихожей на второй этаж, в будуар!

Но этим наша дружба с Колей-Толей не ограничилась.

В субботу — только вздремнул после обеда — радостный голос:

— Принимай, хозяин, гостей!

Выхожу на крыльцо. Коля-Толя в строгом костюме. За ним торжественно одетые люди стягивают с кузова грузовика гроб!

Странно как-то вышло: словно я, поселившись тут, сам священником сделался и кладбище заработало. Но я-то чем виноват? Открыл, конечно, окно, поставил им Бетховена.

Все родственники покойного оказались, естественно, у меня — и постепенно нажрался я с ними так, что ничего не помню!

Проснулся среди ночи от ужаса. Выхожу в сени и вижу, как ступени винтовой лестницы проседают по очереди: Он поднимается!

Просыпаюсь — снова солнце. Тишина. В избе — никого. Выползаю на крыльцо, и вдруг — с пыльной дороги сворачивает черная «волга». Алехин вылезает. Сам пожаловал!

Загорелый, в белом костюме. Смеется:

— Вы что — и отпевать уже начали?

Оборачиваюсь — и цепенею: гроб с покойником стоит на козлах! Так отметили — похоронить забыли.

— Извините,— говорю,— мелкие погрешности. Заходите, если есть время.

Стоит, щурится. Любуется моей крышей.

— Должен вас порадовать: ваша крыша во всех сводках иностранных разведок уже числится как военный объект!

Развел я ручонками: а что делать? Объясняю ему: разбирали на базе огромный ангар из меркурина, мужики прямо бросают листы в полынь — и тут подхожу я, весь в белом!..

— Ясно,— улыбается.

Заходим внутрь.

— О! Винтовая лестница оттуда же!

— Может быть, вы скажете…— С похмелья злоба колотит.— Где в наших краях можно добыть что-нибудь не стратегическое?

— Полностью с вами согласен,— смеется.— Но не беспокойтесь: я не из ОБХСС.

«А откуда же ты? — думаю.— ГРУ? КГБ? Да нет, как-то они мелкими сошками перед тобою выглядят! С чем приехал?»

Ого! С коньяком!

— У меня к вам серьезный разговор…

Ну что ж, самое время! И обстановка подходящая…

— Надеюсь, вы понимаете, что все, что было прежде,— лишь подход к настоящему вашему предназначению? Даже не увертюра?

— Да знаете ли… мне как-то и предыдущего вполне хватило!