В горах Северного Урала - Страница 4

Откуда-то сверху раздается насмешливый голос:

— Плыви, молодчик, ко мне… Покупались и будет. Влезай, посушись, жолоб-то здесь.

Мы спешим на зов. Мелькает тусклый огонек шахтерки. Нам он кажется ярким — это наш маяк, наше спасение.

— Чего боитесь? Выше горла вода не будет. Знаю я этот четвертый уклон, — воды не должно там быть большой…

— Спасибо и за это купание, — недовольно цедит Котов.

— Чего «спасибо». Сам, поди, полез в нашу реку.

Мы жадно хватаемся за лестницу и по ходовому поднимаемся к десятому штреку.

Рядом с трапом тянутся широкие чугунные трубы. Они вздыхают, дрожат, трясутся от водяного напора.

— Насосы-то пошли работать в три глотки. По семнадцати литров в секунду хлебают. Живо выкачают… — Тычет в трубы шахтер и лезет вперед.

На десятом штреке мы выливаем из сапог воду, отдыхаем. Реш молча улыбается, очки сползают на кончик чуть вздернутого носа. Мы с доктором злобно жмемся. Нам кажется, что Реш смеется над нами. Ведь впереди еще несколько километров подземного пути, а так хочется скорее на волю, к теплу, к солнцу. Реш, видимо, понимает наши желания. Он обещает итти прямым путем.

Мы опять шагаем по подземным улицам. И опять Реш идет неуверенно. Его шахтерка как-то странно скользит по стенам штольни. Куда он ведет нас? Почему встречаются старые забытые вагонетки? Ржавые колеса и рельсы красноречиво доказывают, что узкоколейная линия давно бездействует. Реш спотыкается о ветхие шпалы. Над головами свисает щепами крепежный лес. Местами путь засыпан глыбами черного отсырелого угля и камнями.

— Где мы?

— Десятый штрек… — тихо говорит Реш. — Здесь был обвал… Давно это, уже много месяцев. Мы, кажется, пошли не в ту сторону…

Реш смущенно поворачивает обратно. Мы торопливо следуем за ним. Тревога сжимает сердце. Как на зло сзади слышится сухой, резкий треск деревянных стропил. Где-то с грохотом скатываются камни. Мы бежим. Реш едва успевает за нами.

Впереди мелькают огни. Скорей к ним. Там люди. Под землей нет человека без огня, каждый шахтер имеет свою лампочку. Лампа — принадлежность шахтерского костюма, как шаровары и обувь. Можно работать полуголым, без рубахи, но без лампочки обойтись невозможно.

Мы вышли и столкнулись с каменщиками. Они здесь кладут перемычку. Каждый штрек имеет несколько таких перемычек — они необходимы на случай пожара.

— Зачем туда ходили? — Удивленно спрашивает пожилой шахтер, с лицом избитым оспой. У него на щеках такие выбоины, что в них смело можно уложит горошину.

— К седьмому… Ходовой искали…

— Ходовой за нами, а там завал. Давно обвалилось. Никто не ходит.

Мы присаживаемся и снова курим. Каменщики откладывают работу, тоже завертывают цыгарки.

Пока в Кизеловском угольном районе работают только старые шахты. За минувший хозяйственный год они дали 1400 тыс. тонн угля. Но пятилетний план положил на Кизел-район обязательство заложить и пройти еще шесть новых шахт.

Каждая шахта, по предварительному расчету, должна дать по 50 тыс. тонн угля — итого 3 млн. тонн. А вместе со старыми — около 5 млн. тонн.

Но в наше время бурного строительства проекты и расчеты одно, а темп, размах страны, воля пролетариата — другое. Совсем недавно долгие опыты обогащения кизеловского угля дали превосходный кокс. По качеству кизеловский кокс не уступает донецкому и кузнецкому. А этот фактор ломает и уральскую пятилетку по черной металлургии. Урал смело может отказаться от кузнецкого кокса и, пользуясь своим собственным, может довести выплавку металла с 3,5 млн. тонн до 8,5 млн. тонн.

Это выдвигает Кизел на одно из первых мест. Кизел-уголь одна из твердых опор социалистического строительства.

Кокс Кизела один из мощных резервов индустриализации СССР.

На узкоколейном электровозе мы мчимся на волю. Электровоз с грохотом проносится по освещенному электрическими огнями тоннелю и останавливается у лебедки. Мы глубоко вдыхаем теплый летний воздух.

Реш выпрыгивает из вагонетки, протягивает руку к горе, к линии железной дороги. Там, гремя медным звеном колоколов, расходятся два электровоза широкой колеи.

— Вот этих вы еще как следует не разглядели. Эти электровозы только поступили в эксплоатацию. Они — первая смена паровозам, мы, кизеловцы, первые заменили пар электричеством. Теперь у нас к бункеру американские угольные вагоны подают не паровозы, а электровозы. Вожатый повернул рыгач, и сорок вагонов с углем пошли к станции. Ни дыму, тебе, ни копоти — экономия в топливе, в воде и управляет один человек. К концу пятилетки у нас таких электровозов будет штук двадцать. Всю нашу Луньевскую ветку, все сто двадцать километров покроем электрическими проводами. А пока у нас электрифицировано только 2 км. И развернуться-то негде.

Вздохнув, он ведет нас к железнодорожной линии. Но запыхавшийся механик останавливает коней:

— Попались, вымокли, испугались. Ну, не обижайтесь. Бывают такие случаи. Бывают. Но можете быть уверены, что через четырнадцать часов воду выкачаем и капельки не оставим. Не подумайте, что это оплошность машиниста врубовой машины. Он не виноват. Тут горный надзор сплошал. Не смог высчитать толщину стенки до четвертого уклона. Да и их винить нельзя. У нас чертежей-то всех нет. Старые владельцы, князья Або-Мелик-Лазаревы, все чертежи уничтожили… — Он кивает головой и мчится к Ленинской копи.

У каменных столбов входа в копь он останавливается и кому-то кричит:

— Еще добавить один насос. Взять с соседней копи. А суточную норму угля выработать во что бы то ни стало!..

Тяжело поднимая ноги, бредем к поселку. У электростанции я задерживаюсь. Группа шахтеров что-то горячо обсуждает. Я становлюсь сзади, прислушиваюсь.

— Соревнование, да разве после затопления мы угонимся? Разве нарубишь, хотя бы машиной…

Молодой задорный голос обрывает:

— …А мы и машиной и обушками! В два ряда пойдем: один с машиной, другой вручную. Соревноваться, так соревноваться. Зачем, в таком случае, на доске цифры писать, тонны вывешивать. Смахнуть все к лешему и работать по-старинке…

— Жаркие больно, прыткие, ну и пробуйте, а мы наломали себе спину, кости трещат… Хватит с нас…

Бородач с сизым носом, шаткой, неуверенной походкой отделившись от группы, плетется к кооперативу.

— Эх, робя, зря у нас пивом торгуют, — говорит кто-то с сожалением. — Мешает оно нашей работе. Трудно с таким ладить. Ну, — решает он неожиданно бодро, — и без них обойдемся!..

— Обойдемся!

И обошлись. На другой день я узнал, что в течение шестнадцати часов вода из тринадцатого штрека была выкачана. А к вечеру мой хозяин сообщил, что ударная бригада молодежи превысила норму суточной выработки. Они наколотили уже 140 %, но до конца рабочего дня еще осталось пять часов.

— Так они в две смены в один день покроют простой!

Слева от шоссе на Губаху, за вырубкой, за холмами, в глинистой почве которых сейчас находят железную руду, лежит Голубое озеро. От города Кизела до озера километра два, два с половиной. Голубое озеро — еще молодой водоем. Если его года «жизни» сравнить с годами любого водоема на земле, Голубое озеро будет между ними желторотым птенцом. И величиной оно не может похвалиться: его ширина четверть километра, а длина едва измеряется полкилометром. Между красных глинистых скатов, в хороводе суровых елей и пихт. Голубое озеро напоминает осколок цветного стекла, отскочившего от окон хоромов бывших владельцев копей, князя Або-Мелик-Лазарева.

История Голубого озера коротка. До мировой войны на месте озера добывали руду. Тяжелые комья, ржавые куски глины и посейчас разбросаны по дороге к городу, на Губахинском шоссе и по берегу. Местные геологи уверяют, что вокруг озера сотни тысяч тонн железной руды. До войны в Кизеле был свои металлургический завод. Он работал на этой руде. Сейчас завода нет. Его здание приспособлено для городского клуба. Да в нашей обстановке, в нашем индустриальном темпе оно больше никуда и не годилось. Однако в план великой пятилетки вошла постройка нового металлургического завода. И железная руда из недр окрестностей озера должна сказать свое веское слово.