В двух шагах от дома - Страница 4
XV
Посадка на корабль происходила затемно, при свете прожекторов. Люди несли в руках чемоданы, узлы, коробки, сундуки. Некоторые держали билеты в зубах, так как руки были заняты.
Боцман дядя Кузя стоял у трапа и поторапливал пассажиров.
— Живей, живей! — говорил он, наклоняясь над бортом.
Какой-то худой человек, с тонкой шеей, в мешковатом полувоенном френче с чужого плеча, хотел пройти без билета, но Фукс поднял отчаянный лай, и дядя Кузя сказал:
— Вольдемар, возвратись!
Безбилетный Вольдемар, не говоря ни слова, возвратился.
— Тьффу, — сказал большой рыбак с мешком, пахнущим кожей, — каждый раз с этим Вольдемаром та же история.
Вольдемар держал под мышкой тонкий крокодиловый портфель. Лицо у него было надменное, а улыбка жалкая.
— Картёжник, — сказал дядя Кузя. — У одного рыбака весь улов выиграл. Да тут же и проиграл тому же рыбаку. От жадности… Карты у него свои, добавил дядя Кузя и захохотал, а потом сплюнул за борт.
Лицо у Вольдемара было не настоящее, как сказал бы Адамов.
В трюме я не сразу нашёл свою полку. Она была в третьем верхнем ряду нар.
Соседями моими были две тихие женщины с детьми и большой рыбак с мешком.
На каждой полке лежал спасательный пояс наподобие фартука. Он надевался тесёмкой на шею и завязывался за спиной. На груди и на поясе были вшиты в крепкую парусину пробковые плитки.
Мне этот фартук очень понравился, потому что я не так хорошо плаваю, как мне хотелось бы.
Вернее сказать, я плавать не умею, потому что вырос на краю пустыни, где больше песка, чем воды.
— Ты чего? — спросил меня большой рыбак.
Он поднял голову и увидел, что я примеряю спасательный пояс.
— Пробковый! — сказал я ему, с восхищением показывая на парусиновый фартук.
— Может, ещё и не понадобится, — ответил большой рыбак и лёг на свои нары в самом низу.
XVI
Когда наконец вышли в море, дядя Кузя отвёл Фукса на корму и посадил его там на цепь.
Фукс был добрый пёс с острыми ушами, неизвестной породы, какой-то сизой масти.
Мне было жалко Фукса, но я не решился заговорить с дядей Кузей, потому что он мне сказал, когда только я познакомился с ним:
— Фукса не балуй!..
Сестра Агнесса приготовила мне на дорогу свёрток с едой.
Я подарил Жанне «Воздушный шар» на прощанье.
«Киров» уходил в обратный рейс на рассвете. Но туман рассеялся, с гор подул свежий ветер. Сначала в трюме проснулась машина, и корабль вздрогнул.
«Киров» отошёл от пристани, и пристань сразу стала маленькой, слилась с берегом.
А берег повернулся, ушёл в сторону, и почти неразличимы стали дома и палисадники Рыбачьего.
И вдруг раздалась команда:
— Поднять парус!
«Киров» был моторно-парусный корабль. Этого я не заметил с берега.
Скрипели канаты, плескалась вода, умолк мотор — и развернулся парус. Это было удивительное зрелище! Как будто воскресла вдруг «Эспаньола» из старого романа Стивенсона…
Парус, казавшийся таким тяжёлым, вдруг ожил, выгнулся, наполнился ветром, стал воздушным и поплыл по небу.
Было тихо, так тихо, как бывает, наверное, только на парусном корабле.
Фукс весело лаял на корме.
XVII
Я лёг на свою полку, достал синюю «Гимназию» и немного почитал про инспектора Прохора и его учеников. Как они друг друга изводили. Как будто вся жизнь у них была в одном тесном коридоре, где они никак не могли разойтись.
В общем, вся их жизнь мне мало понравилась.
И тут вдруг снова заработала машина. Читать было трудно, потому что корабль сильно раскачивался.
Тихие женщины тихо говорили между собой, прижимая к губам концы своих головных платков.
— Буря! Буря…
И укладывали детей спать.
Дети капризничали, их тошнило от качки.
На скамье напротив спал, вытянув ноги, человек в матерчатых туфлях. Чей-то сундучок выехал из-под нар и ударил его по ногам.
Человек в матерчатых туфлях проснулся и стал выяснять, чей сундучок. Ему показалось, что это сундучок большого рыбака. Но большой рыбак сказал, что у него мешок, который никому не помешает…
Тут началась ссора.
А я подумал: «Как же там Фукс?»
Качка становилась всё сильнее и сильнее. Трюм ожил и загудел. С верхних нар сорвался и упал на пол чемодан…
Я спустился со своей полки и тихо выбрался из трюма на палубу.
На палубе было столько света, свежести и чистоты, что я остановился от неожиданности.
Корма была в двух шагах!
Фукс встал на задние лапы, увидев меня, и заскулил.
Он был весь мокрый, на цепи, под канатами.
Держась за поручни, я добрался до него как раз в тот миг, когда волна перекинулась через борт и разбилась на корме.
Сама корма в этот миг присела, а потом полезла на стену.
XVIII
Мы с Фуксом были рядом, сидели, прижавшись друг к другу, под канатами, которые защищали нас от волны.
Но не могли защитить от качки.
Трюм, с его сундучками, чемоданами, мешками, со всеми его тихими и громогласными обитателями, казался мне недосягаемым.
Чем хорош трюм?
В нём моря не видно.
Не видно, как поднимается корма и весь корабль на высоту трёхэтажного дома, а потом вдруг падает с этой высоты!
Меня мутило, и я боялся выпустить из рук канат.
Два шага, отделявшие меня от двери в трюм, были теперь непреодолимым пространством.
Фукс лизнул меня в лицо и ткнул лапой в грудь.
Я слышал теперь только шум волны, рёв ветра и лай Фукса.
И казалось, что ничего никогда больше не будет…
И вдруг я увидел перед собой дядю Кузю. Он стоял, широко расставив ноги на качающейся палубе и смотрел мне прямо в глаза.
— Я что сказал: Фукса не балуй! — прозвучал его спокойный голос.
Он наклонился, отстегнул цепь и взял меня за руку.
Даже ветер притих как будто и качка стала меньше, пока мы шли от кормы к трюму.
Дядя Кузя швырнул меня по лестнице вниз и крикнул вслед:
— Чтоб я тебя больше не видел!
И дверь захлопнулась.
Рыбак перегнулся через край своей полки, поглядел на меня и спросил:
— Ты чего?
— Шторм, — ответил я, кивнув на лестницу.
— А, — сказал большой рыбак, — это пройдёт. Ты лучше ляг на полку и дыши ровней, вместе с кораблём. Вдох, выдох — вот так. Как корабль…
В трюме мне показалось так тихо и хорошо, что я чуть не заплакал.
XIX
Я долго болел тифом.
Даже доктора не верили, что я выживу.
Когда я в первый раз вышел за ворота, то от слабости тут же свалился в траву.
А потом, когда я окреп немного, меня отправили одного в пионерский лагерь на Тянь-Шане.
Оказали доверие.
И я не мог обмануть этого доверия.
Если бы даже не пришёл дядя Кузя, я всё равно бы сумел вернуться в трюм так же, как я выбрался из него в начале шторма.
Мне просто жалко было Фукса…
И я не хотел оставлять его одного на корме.
Да ещё на цепи…
В это время я почувствовал, что кто-то трогает меня мокрым носом.
Фукс!
То ли он сам проник в трюм неизвестными путями, то ли дядя Кузя пустил его ко мне, не знаю.
Но это был Фукс, с которым мы вместе спасались на корме под канатами.
Шторм утихал постепенно, качка становилась слабее.
Зашевелились пассажиры в трюме.
И я забрался на свою полку, раскрыл рюкзак, чтобы угостить Фукса пирожком.
Но во время посадки, наверное, всё в моём рюкзаке перемешалось. К тому же ещё разломилась коробка с зубным порошком. И соль насыпалась в конверты с марками. Но это не беда.
Я и угощал Фукса, и сам ел куриную ножку с привкусом «Хлородонта».