В двух лицах - Страница 18

— В таком случае, Джон, готов дегустировать ваше варево.

Конвери распахнул кухонную дверь и препроводил Бретона внутрь. Занимаясь кофе, Бретон подумал, что им обоим должно быть известно, предпочитает ли другой кофе с сахаром и сливками или без, и нашел выход из положения, заранее поставив на кухонный стол сахарницу и сливочник. Домашние хлопоты успокоили его. Напрасно он запаниковал. Кэт же сказала, что Конвери иногда заходит поболтать за кофе об окаменелостях — и произошло именно это. Даже если Кэт вернется прямо сейчас, Конвери не заметит ничего необычного, а Джона Бретона можно ждать не раньше, чем через три часа.

Бретон пил кофе черным и таким горячим, что его поверхность застлал серый курящийся пар. Конвери подлил сливок, но сахара не положил и принялся прихлебывать с видимым удовольствием. Заговорил он о метеорных ливнях, рассыпающих фейерверочные огни в ночном небе. Обрадовавшись этой теме, которая уравнивала его со всеми обитателями вселенной Времени Б, Бретон охотно побеседовал о метеорах.

— Пора впрягаться в лямку, — сказал Конвери, допив вторую чашку. — Нам, слугам закона, не положено прохлаждаться за кофе. — Он встал и отнес чашку с блюдечком в мойку.

— Такова жизнь, не слишком находчиво ответил Бретон.

Он попрощался с Конвери во внутреннем дворике и вернулся в дом, пьяный от радости. Теперь он мог без задержки приступить к операции замещения Джона Бретона. Прежде его удерживало опасение, сумеет ли он пробить некоторое время в обществе знакомых Джона, не вызвав подозрений или хотя бы недоумения. Но он отлично провел встречу с лейтенантом Конвери, безупречно провел. Следовательно, дальнейшие отсрочки ничего не дадут, тем более, что эмоциональная реакция Кэт все более усложнялась.

Джек Бретон поднялся в гостевую комнату, достал пистолет, спрятанный в недрах комода, и прижал к губам прохладный маслянистый металл.

Когда лейтенанту Блезу Конвери было четыре года, мать как-то сказала ему, что глухонемые люди «разговаривают руками».

Он тут же решил, что это будет полезным и очень интересным свойством и для совсем нормального человека. И следующие три года малыш Конвери каждый день, затворившись у себя в комнате, посвящал некоторое время тому, чтобы постигнуть тайну. Уставившись на свою правую кисть, он по-всякому сжимал и изгибал ее в надежде найти волшебное сочетание движений, которое заставит заговорить его ладонь. В конце концов он столь же случайно узнал, что его мать подразумевала язык жестов, и немедленно оставил свои упражнения, не испытав ни малейшего сожаления. Он установил истину и был доволен.

Когда лейтенанту Блезу Конвери было семь лет, его отец показал ему рисунок, состоявший из вписанного в круг квадрата, пересеченного двумя диагоналями. Отец сказал, что можно повторить этот рисунок, не отрывая карандаша от бумаги и не проводя его второй раз ни по одной из линий. В свободные минуты Конвери на протяжении шести лет пытался решить эту головоломку.

После первого же месяца он практически не сомневался, что повторить рисунок, соблюдая все условия, попросту невозможно, однако его отец, который тем временем скончался, утверждал, будто видел своими глазами, как это делается. И потому он продолжал возиться с головоломной. А потом случайно прочел в журнале биографию великого математика XVIII века Леонарда Эйлера, основателя топологии. В статье упоминалось, как Эйлер решил задачу с семью кенигсбергскими мостами, доказав, что можно перейти их все, причем дважды не проходя ни по одному. Далее в статье говорилось, что эйлеровское доказательство позволило сразу определять, имеется ли решение у подобной задачи или нет. Нужно только сосчитать линии, сходящиеся в каждой точке рисунка, и если число их окажется нечетным более чем в двух случаях, значить, повторить его, не отрывая карандаша от бумаги и не проводя его второй раз по какой-либо из линий, невозможно.

И вновь Конвери прекратил логическое следствие, удовлетворенный тем, что пришел к окончательному выводу. Вот так отшлифовывалась система мышления, благодаря которой он стал полицейским особого типа.

В полицию он пошел почти автоматически, однако — несмотря на отличную академическую квалификацию — не сделал той карьеры, на которую, казалось бы, имел все права. Хороший полицейский начальник выучивается ладить с профессиональной статистикой. Он смиряется с тем, что большинство преступлений раскрытию не поддаются, хотя есть и исключения, и распределяет свою энергию соответственно: преувеличивает успех, занимает неудачи.

А Блез Конвери слыл среди сослуживцев «пиявкой» — человеком по натуре неспособным, раз впившись в проблему, потом ее оставить. Начальство и товарищи с уважением относились к списку его служебных успехов, но в управлении бытовала шутка, что заведующий архивом время от времени совершал тайные налеты на письменный стол Конвери, чтобы заполнить зияющие пустоты на своих полках.

Конвери понимал и свои завихрения, и то, как они сказываются на его карьере Он часто решал изменить свой подход и месяц-другой свято придерживался своих благих намерений, но тут, когда он, казалось, уже достигал желаемого, его подсознание подкидывало ему новый подход к следствию, ведущему уже три года, и его желудок обжигала ледяная эгоистическая радость. Конвери знал, что этот момент решает все — его личный вариант качества, которое превращает других людей в великих религиозных реформаторов, в бессмертных художников, в героев на поле боя, чья жизнь тут же обрывается. Он не мог противостоять этой мистической магии и не разочаровывался, поджидал ли его успех или нет.

И теперь, проезжая по обсаженным деревьями улицам, Конвери чувствовал, как по его нервам разливается этот полярный экстаз.

Он вел свой почтенный, но ухоженный «плимут» мимо зеленых газонов, перебирая в памяти обстоятельства дела девятилетней давности, возвращаясь в прошлое к Шпиделю, к Бретону… Дело это было для него единственным в своем роде. И не потому, что он потерпел неудачу (такое случалось много раз), а потому что он так невероятно ошибся.

Конвери был в участке, когда туда привезли Кэт Бретон, и он успел расспросить ее в первые минуты ошеломления, пока сотрудница вымывала из ее волос брызги человеческого мозга.

Суть ее бессвязного рассказа сводилась к тому, что на вечеринке она и ее муж поссорились. Она отправилась дальше одна пешком, но по глупости решила сократить дорогу и свернула в парк, где подверглась нападению. Внезапно рядом возник мужчина, всадил пулю в голову нападавшего и сразу же исчез в темноте. А Кэт Бретон бросилась бежать и рухнула без чувств.

Обдумывая эти факты, Конвери нашел им два возможные объяснения. Начал он с того, что отбросил идею, что это было цепью случайностей — что таинственный незнакомец просто так прогуливался в нужную минуту по парку с охотничьим ружьем в руках. Значит, стрелок знал нападавшего, подозревал, что он психопат-убийца, выслеживал его, пока не удостоверился окончательно, и тут же покончил с ним. Инстинктивно Конвери сразу же отверг эту теорию, что не помешало ему произвести необходимую проверку.

Мысли же его сосредоточились на муже Кэт Бретон. Что если поломка машины и последовавшая ссора были спланированы заранее? Что если муж Кэт Бретон хотел избавиться от нее и спрятал ружье в багажнике? Он прокрался следом за ней в парк и уже собирался выстрелить, когда Шпидель бросился на нее, и попал в нападавшего.

Вторая теория зияла дырами, но у Конвери был большой опыт в заделывании дыр. Он начал с того, что спросил у Кэт Бретон, не узнала ли она стрелявшего. Все еще в шоке она помотала головой… Однако Конвери заметил, как сжались ее зубы, словно она произнесла про себя имя, начинающееся с «Дж».

И когда он явился в дом Бретона, вооруженный описанием, полученным от подростков, которые выдели стрелявшего… И когда он прочел в глазах Бретона ужас вины, он понял, что нашел убийцу.

Когда же выяснилось, что к Бретону нельзя подступиться, Конвери почувствовал себя оскорбленным, хотя и не мог понять почему. Он потратил недели и недели, пытаясь обесценить алиби, которые обеспечивали Бретону показания, соседей, видевших, как он стоял у окна гостиной. Он извел судебных экспертов, настаивая, что они допустили ошибку и из этого ружья все-таки можно было выстрелить. А потом долго экспериментировал со старым ружьем для охоты на оленей — стрелял из него, очищал разными растворами, присыпал пылью… В конце концов ему пришлось признать, что Бретон, от которого так и разило виной, абсолютно неуязвим.