В дурном обществе - Страница 8

Спорить с Ганешем я не собиралась. Даже когда он в хорошем настроении, спорить с ним почти невозможно. Ганеш всегда рассуждает совершенно здраво. И чем разумнее он рассуждает, тем меньше мне хочется с ним соглашаться. Поэтому я его отпустила. Но не собиралась бросать начатое. Так легко я не сдаюсь! Надо хотя бы попытаться рассказать о случившемся. Поэтому я отправилась в полицейский участок.

Вопреки тому, что думают обо мне некоторые, я ничего не имею против наших доблестных стражей порядка. Правда, иногда кажется, что они имеют что-то против меня, но это их проблема. Наши отношения совсем испортились, когда у меня не было постоянного места жительства. Но даже сейчас, когда место жительства у меня имеется, со мной обращаются так, будто у меня богатое криминальное прошлое, чего на самом деле нет, могу добавить. Ган говорит: а чего я ожидала, если разгуливаю в дырявых джинсах и со стрижкой, которую, похоже, сделали газонокосилкой? Наверное, не помогает делу и моя вспыльчивость – ведь копы иногда бывают такими тупыми и непонятливыми! Я начинаю с ними спорить, а стражам порядка не нравится, когда с ними спорят… И все-таки, как правило, я полицейских не обижаю и надеюсь, что они не будут обижать меня.

Мой добровольный поход в полицейский участок оказался неправильным решением. Я сразу оказалась там не в своей стихии и, наверное, выглядела так, словно пришла сознаваться в том, что я – камденский убийца с бензопилой.

В участке царила тишина. За стойкой сидел пожилой дежурный сержант и пил чай из кружки, на которой было написано «Джордж». Чуть поодаль толстуха в красном плаще и черном берете жаловалась женщине-констеблю на соседа – как мне показалось, уже не в первый раз.

– Он нарочно разгуливает голым у меня на глазах! – говорила толстуха. – Каждый вечер подходит к окну!

– Мы навели справки, – ответила женщина-констебль. – Кроме вас, никто из соседей на него не жалуется, а он все отрицает.

– Каждый вечер! – не сдавалась толстуха. – И на нем нет ничего, кроме бейсболки!

Дежурный сержант, заметив, что я внимательно прислушиваюсь, поставил кружку и спросил:

– Да?

Я извинилась за рассеянность и сказала, что пришла дать показания.

– Вам к сержанту Хендерсону, – ответил дежурный. – Подождите вон там, посидите. Кстати, вы опоздали. Вы должны были явиться утром, ровно в десять.

– Почему я не могу дать показания вам? – удивилась я. Похоже, у сержанта сейчас не было других дел, кроме чаепития и, как я заметила, решения кроссворда.

– Все отпущенные условно-досрочно должны отмечаться каждый день, – ответил он, – у сержанта Хендерсона. Вами занимается он.

Я объяснила – очень сдержанно, учитывая, что он меня оскорбил, – что я пришла вовсе не отмечаться, а сообщить о преступлении.

– Что еще за преступление? – с подозрением спросил дежурный. – Кража? Безбилетный проезд?

– Ничего подобного. Дело куда серьезнее. – Он просветлел, и я быстро добавила: – Хотя я сама ничего не видела.

Мои последние слова все испортили. Сержант уже взял было ручку, но, услышав мои последние слова, положил ее и наморщил лоб. В моей душе крепло подозрение, что Ганеш был прав.

Я решила, что не дам ему перебить себя, и постаралась как можно быстрее передать ему рассказ Алби.

Женщина, которая явилась жаловаться на соседа, наконец проявила ко мне интерес. Она даже перестала спорить с женщиной-констеблем и всем телом развернулась ко мне.

Судя по виду дежурного сержанта, он сильно жалел, что ему еще далеко до пенсии.

– Так, давайте-ка уточним, – сказал он. – Какой-то старик, с которым вы случайно познакомились на вокзале, сообщил вам, что стал свидетелем похищения. Почему он сам не пришел в полицию?

– Потому что он живет на улице, – объяснила я, – и лишние неприятности ему ни к чему.

Сержант театрально закатил глаза:

– Живет на улице? Вот теперь мне все ясно! И как его зовут, вы, скорее всего, не знаете… Давайте посмотрим правде в глаза. Мы не можем открывать дело на основании того, что вы только что мне сообщили. Половина этих старых бродяг сумасшедшие. Мягко выражаясь, живут в своем мире. Потому что пьют все, что горит. На то, что они принимают внутрь, невозможно даже смотреть без рези в глазах. Мы с вами сразу же отравились бы. Они утратили всякую связь с реальной жизнью. И даже если в его словах есть доля истины, у всех таких старых пьяниц нелады со временем. Они говорят, например, что то или иное событие произошло вчера, а оказывается – сорок лет назад. Конечно, если вы знаете, как его зовут, мы попробуем разыскать его и все проверить.

В целом сержант, конечно, был прав. Но мне не верилось, что выпивка погубила Алкаша Алби, несмотря на его кличку. Я знала, что прикончило Алби как личность. Он выпал из обычного мира в тот день, когда ему пришлось расстаться с Фифи, Мими и Чау-Чау. Какая-то добрая женщина забрала собак и обещала найти для них новые семьи. Но с тех пор он каждый день гадает, что на самом деле случилось с его пуделями (к тому же один из них, скорее всего, был псом-алкоголиком).

– Вообще-то я знаю, как его зовут, – гордо ответила я, уверенная, что произведу на сержанта впечатление. – Алберт Антони Смит!

Да, мои слова действительно произвели на него сильное впечатление. Он выронил ручку и громко расхохотался:

– Что?! Старый Алкаш Алби угостил вас своей сказочкой? Ну надо же, я столько времени вас слушаю, а оказывается, речь идет о байках старого Алкаша! – Сержант доверительно склонился ко мне: – Слушайте, мы отлично знаем старика Алби. Трезвым он вообще не бывает. Его можно назвать только более или менее пьяным – зависит от градуса. Дорогуша, он никогда ничего не видел, вы уж мне поверьте!

– Когда он со мной говорил, он не был пьяным, – возразила я. – Он пил кофе.

– Значит, это случилось с ним в первый раз! Чтобы старый Алкаш Алби пил что-то негорючее?

– Я сама угостила его кофе, – не сдавалась я. – И знаю, что именно он пил. По-моему, он в самом деле видел то, о чем мне рассказал!

Сержант добродушно улыбнулся мне, как улыбаются дурачкам, всю жизнь пребывающим в блаженном неведении:

– Послушайте, дорогуша. Ему только кажется, будто он что-то видел. Он и вас убедил, что в самом деле что-то видел. Может, старик и сам верит в свою историю. Но Алби много чего видит, когда он в подпитии. Галлюцинации у него, ясно? Возможно, он и не был пьян, когда вы с ним говорили, но поверьте, в ту ночь, когда он, как он утверждает, видел похищение, он наверняка был пьян в стельку. Так что не волнуйтесь. Ничего не случилось.

– Вот так они говорят всегда! – обратилась ко мне толстуха тоном человека, который успел настрадаться от недоверия стражей порядка. – А я, между прочим, видела его так же ясно, как сейчас вас, и на нем ничего не было!

Женщина-констебль решительно сказала:

– Миссис Парриш, по-моему, вы ошибаетесь, вы приходите сюда уже в третий раз за неделю! Мы здесь, видите ли, очень заняты! Я переговорю с социальным работником.

– Вот видите, с кем нам приходится иметь дело? – хрипло прошептал мне сержант. – Она через день является сюда и жалуется на соседа. А все от одиночества!

Возможно, это меня и доконало: мысль о том, что меня ставят на одну доску с психопаткой, которая видит в каждом окне голых мужчин. Кроме того, в душе зародилось подозрение, что сержант прав насчет Алби. Я почувствовала себя полной дурой, но попыталась сохранить хотя бы остатки гордости:

– Послушайте, я знаю только то, что он мне рассказал, и пришла сообщить об этом. Похищение – тяжкое преступление, ведь так? Ваш долг – все проверить! Во всяком случае, я веду себя как законопослушная гражданка и хочу, чтобы вы записали в журнал все, что я сообщила вам!

Кое-что о полицейских участках известно и мне. Дежурные обязаны записывать в особый журнал сведения обо всех происшествиях, о которых им сообщили.

Добродушная улыбка тут же исчезла с лица сержанта.

– Если бы вы знали, сколько нам приходится заниматься бумажной волокитой, вы бы не просили меня напрасно тратить драгоценное время и записывать бред Алкаша Алби!