В долине Дагестана - Страница 7

— Работы несу на выставку. Говорили же, сегодня надо. Всю ночь спешил.

Он положил на стол обернутое тряпкой, стал разворачивать.

— Да, познакомьтесь, — вспомнила редакторша. — Вахид, Муслим, — указала на бородача и его спутника, затем назвала меня, прибавила, что я “журналист из московской газеты”.

— Хорошо, — мельком отреагировал Вахид; все его внимание было обращено на то, что он принес.

Под тряпкой оказались дощечки с выжиганием. Какой-то горный пейзаж, домики на склоне, водопад, портрет молодого парня в форме десантника, вертолет с выпрыгивающими из него солдатами…

— Прекра-асно! — сопровождала редакторша появление каждой картинки. — Прекрасно, Вахид! — Брала дощечку, разглядывала и клала на стол. — Ты прямо настоящий художник!

Я тоже на всякий случай одобрительно помыкивал. Работы и в самом деле были неплохие, хотя и не настолько искусные, чтобы вешать их дома на стену…

Помявшись возле стола, вышел на улицу. Было почти жарко, зеленели деревья, ярко светило солнце. Такая погода в Москве устанавливалась обычно в середине мая, а здесь в конце апреля лето совсем…

— Ну-ка пошли отсюда! — раздался злобный крик. — Домой! Домой!

Голос показался знакомым; я выглянул из-за угла дома. Увидел — глава района гонит по проезжей части двух телят. После каждого его замаха телята отбегали на пару метров и останавливались, склоняли головы к траве на обочине.

— Пошли! Домой!

Глава заметил меня, на его лице мелькнуло смущение. И он стал объяснять:

— Все улицы загадили. Взрослых в стадо отдают, а молодняк так вот гуляет целыми днями… Платить пастуху не хотят, и плевать им…

— Да, да, — поддержал его. — Правильно, Алексей Сергеевич. — И поскорее пошел обратно в редакцию; тоже чувствовал смущение, будто увидел нечто не для чужих глаз.

Но на крыльце остановился. Присоединяться опять к разглядыванию картинок не хотелось… Может, попрощаться и пойти пешком в мотель? Кажется, недалеко, да и день, светло, не должны зарезать… Снять пиджак, засесть в кабинетике, хорошенько выпить, съесть кусок мяса (но только не шашлык этот ханский), лечь и выспаться… Еще ведь завтра здесь целый день… В общем-то, все уже ясно, материала для статьи предостаточно… Надо было на два дня приезжать.

Стал прохаживаться по траве. Достал мобильный, пощелкал кнопки зачем-то. На дисплее поочередно появлялись “Звонки”, “Контакты”, “Настройки”, “Галерея”… Вспомнил, что Полине сегодня не звонил. И не хотелось. Сунул телефон обратно в карман.

Шаги по доскам пола. Из дома вышли бородач и толстенький.

— Друг, ты из Москвы правда? — спросил активный; был он и страшный, и в то же время чем-то симпатичный. Так же, наверное, страшны и симпатичны волки, другие хищники. Не знаю…

— Да, из Москвы.

— Пива хочешь пить?

Улыбнувшись по возможности добродушней, я отрицательно помотал головой:

— Не могу сейчас, к сожалению. Работа.

Бородач, внимательно выслушав, достал из кармана сторублевку, обернулся к стоящему за ним толстячку:

— Муслим, на деньги, купи пива. Три! Семерка “Балтика” знаешь?

— Ну. — Тот побрел куда-то.

Закурив, бородач спросил:

— А какое дело приехал решать? Или так — про село пишешь?

— Да так… — Я сомневался, стоит ли ему рассказывать — могло оказаться небезопасным; но все же ответил: — Насчет церкви… Строительства то есть рядом.

— А-а, — закивал он, — это целая война у нас. Ругаются, суды проходят. Газимагомедова зря, ясно, уперлась, но и Чепелов тоже…

— Что он?

— Ну, жесткий слишком мужик. Нельзя так. Договориться можно всегда, а он прямо танком.

Появился толстенький с тремя бутылками пива. Бородач радостно выхватил одну, открыл зубами, протянул мне:

— Выпей, друг. Хорошее пиво.

Я взял:

— Спасибо… И как он, танком?

— Ну как… Вот смотри, мне зеленку на дом уже год не дает. А почему?..

— А что такое зеленка? — в свою очередь спросил я.

— Это на строительство разрешение, — неожиданно на хорошем русском объяснил толстячок.

Вахид шумно отхлебнул “Балтики”, затянулся сигаретой:

— И вот не дает строить. Потому что я нерусский. И место есть, и все. А разрешения не дает. А я в девяносто девятом на Хаттаба ходил, вахов ненавижу, хоть, — хохотнул, — хоть и зовут похоже. Ненавижу! — Тут же зло скривился. — А он меня в них записал.

— Извините, — чувствуя, что реальность разрушается, промямлил я, — каких вахов?

Бородач развел руки:

— Ну-у ты совсем не знаешь ниче! Ваххабиты это. Так их называют. Еще — хоббиты.

— Ясно. — Расспрашивать, кто такие ваххабиты, не стал; слышал, что вроде бы течение в исламе есть, агрессивное.

— И он меня, Чепелов, таким же считает. Как встретит, брови сведет, говорит: “Когда бороду сбреешь?” А мне нельзя сейчас — у меня друг погиб. Год бороду носить надо. В августе уберу… И с Гаджимагомедовой договориться не хочет. Нет, и все слово. Строителей тут разгонял, мало совсем до драки осталось. А если б драка, то страшно бы стало. Все драться готовы.

— М-да…

Бородач говорил долго, много, иногда я переставал понимать, что говорит (горячась, он, кажется, переходил на свой язык, а временами отключался мой слух). Но приходилось стоять, — а что было делать? куда идти? — прикладываться к бутылке (пиво было теплым и каким-то выдохшимся), кивать, делать вид, что я весь внимание… Приятель Вахида сидел на корточках, вид у него был отстраненный — он явно убивал время минуту за минутой.

У меня спасительно зазвонил мобильник.

— Извини. — Я шагнул в сторону. — Да?

Это был Виктор Федорович. Он сообщил, что отец Александр должен получить благословение на встречу со мной вышестоящего священника. Решение будет скорее всего уже завтра… Спросил, какие у меня на сегодня планы.

— Да, в общем-то, никаких больше.

— Тогда я подъеду, увезу вас в гостиницу.

— Хорошо бы, — отозвался я, с трудом сдерживая в голосе радость. — Посижу, записи начну расшифровывать, чтобы в Москве побыстрее материал подготовить...

Только я оторвал трубку от уха, Вахид продолжил свою эмоциональную речь, точнее, повел ее по второму или третьему кругу:

— А я не враг же! Я в девяносто девятом в ополчении был, под Кизляром стоял против вахов. А он не хочет зеленку дать. А где жить? У брата живу, мешаю семье его. Сам хочу хозяином быть. Жену взять, чтоб все хорошо было… Скажи Чепелову, друг…

Наконец-то появилась Надежда Николаевна, и Вахид, сунув недопитую бутылку в урну возле крыльца, пошел показывать ей свои произведения. Толстячок последовал за ним.

Я выдохнул с облегчением, мысленно торопил депутата на постоянной основе.

Следующий день, по всем предпосылкам, должен был повторить предыдущий. Опять интервьюшки, выслушивание жалоб, ожидание неизвестно чего в редакции или возле нее. Но получилось иначе — он был заполнен не очень сложными делами, довольно интересной поездкой и пролетел быстро…

Часов в восемь утра позвонила Надежда Николаевна:

— Вы не хотели бы съездить в Коктюбей?

— Не знаю, — спросонья промямлил я. — А что это?

— Это село у нас такое… Уникальное. Самое старое в районе. Там рыбаки живут… У меня в Коктюбее дела, могла бы вас захватить. Вам, уверена, понравится, да и ситуацию лучше поймете.

Довод про ситуацию был веским, и я сказал:

— Через пятнадцать минут буду готов… Да, а как с Виктором Федоровичем?

— Я ему позвоню. К обеду вернемся и продолжим.

Быстро умылся. Выпил в кафе кофейку, вышел на улицу. И как раз подкатил старенький жигулишко с Надеждой Николаевной на переднем пассажирском сиденье. Я бодро прыгнул назад.

Дорога до поры до времени была ровной, гладкой. Завуправлением культуры рассказывала о Коктюбее, и вскоре я уже знал, что там обитают потомки поморов, несколько веков назад пришедших на Каспий; что в селе есть хор “Рыбачки”; что в прошлом году в Коктюбее не было школы — затянулся ремонт здания — и детей возили за два десятка километров в Таловку. Но вот наконец школа почти готова к приему учеников.