В битве с исходом сомнительным - Страница 60

Ночной мрак едва начал редеть, когда Мак заглянул в палатку. Лампа на центральном шесте еще горела. Лондон и Джим спали рядышком. Мак вошел, и Лондон тут же, дернувшись, сел на тюфяке и стал встревоженно озираться.

– Кто там?

– Я, – сказал Мак. – Только что прибыл. Как малый?

– Я дрых, – отвечал Лондон, зевая, и почесал круглую проплешину на голове.

Подойдя к спящему Джиму, Мак вгляделся в его лицо. Кожа разгладилась, нервное подрагивание мускулов прекратилось. Лицо обмякло, расслабилось.

– Он прекрасно выглядит. Хорошо отдохнул, наверно.

Лондон поднялся.

– Который час?

– Не знаю. Только-только светать начало.

– Там огонь-то развели уже?

– Заметно шевеление какое-то. И дымком древесным тянет. Правда, может, это амбар Андерсона тлеет еще.

– Я малого ни на минуту не оставлял, – сказал Лондон.

– Молодец!

– Когда ты поспать-то ляжешь?

– О, один бог знает. Да я пока и спать не хочу. Выспался хорошо прошлой ночью или позапрошлой, не помню. Кажется, будто целая неделя прошла. А Джоя мы хоронили вчера, только вчера…

Лондон опять зевнул.

– Наверно, на завтрак мясо с фасолью будет. Господи, как кофе хочется!

– А давай пойдем в город, кофейку там попьем, яичницу с ветчиной закажем…

– Ой, пошел ты к черту! Я к поварам загляну, потороплю их.

И он, еще сонный, неверным шагами вышел.

Мак подтянул ящик поближе к лампе и вынул из кармана сложенную газету. Когда он развернул ее, Джим подал голос:

– Я не спал, Мак. Где ты был?

– Ходил письмо отправить. Вот, подобрал газету на лужайке. Посмотрим, что слыхать…

– Мак, вечером я вел себя как последний дурак, да?

– Да нет, что ты, Джим? Ты классно выступил! И положил нас на обе лопатки, подчинил своей воле!

– На меня словно накатило что-то. Никогда раньше не бывало со мной такого!

– А сегодня утром как ты себя чувствуешь?

– Замечательно. Но не так, как вчера. Тогда я, кажется, корову бы мог поднять!

– Но нас-то ты поднял во всяком случае. Мы ощутили подъем! Штуку эту с двумя грузовиками ты отлично придумал. Правда, хозяину того грузовика, что баррикаду разрушить должен, вряд ли такая идея понравится. А сейчас давай узнаем, о чем там в городе толкуют. Ого! Заголовки – как на подбор! Хоть в альбом на память! Только послушай, Джим.

ЗАБАСТОВЩИКИ ЖГУТ ДОМА – УБИВАЮТ ЛЮДЕЙ!

Вчера в десять часов вечера пожаром был уничтожен находящийся в пригороде дом Уильяма Хантера. Полиция возлагает ответственность на бастующих батраков с яблоневых плантаций. Схваченный подозреваемый, совершив нападение на поймавшего его человека, бежал и скрылся. Тяжело раненный Олаф Бингем, специальный представитель с ограниченными полномочиями, вряд ли выживет.

Так. Посмотрим дальше.

Ранее тем же вечером бастующие по халатности либо из зловредного умысла сожгли амбар на ферме мистера Андерсона. Предварительно мистер Андерсон разрешил им разбить лагерь на его земле.

Ну, это очень длинно, Джим. Можешь потом прочитать, если захочешь. – Он перелистнул страницу. – Ничего себе!.. Послушай, что в редакционной статье говорится.

Мы твердо уверены, что настало время решительных действий. Если рабочие-мигранты фактически останавливают важнейшую отрасль хозяйственной деятельности долины, если бродячие сборщики фруктов, ведомые и вдохновляемые платными иностранными подстрекателями (это про нас, Джим!), разворачивают кампанию насилия и поджогов, превращая нашу мирную Америку в подобие Красной России, если автомагистрали наши отныне небезопасны для американских граждан, а дома этих граждан становятся грудами головешек, мы с полной убежденностью заявляем, что время толкает нас к действиям решительным и быстрым.

Наш округ оберегает своих обитателей, заботится о них, но забастовщики – люди пришлые. Они попирают законы, уничтожают собственность и самую жизнь. Они кормятся плодами щедрой и изобильной нашей земли, пользуются всеми ее благами, которыми снабжают их сочувствующие доброхоты. Наша газета ни сейчас, ни когда-либо ранее не признавала насилия, но если для того, чтобы справиться с этими мятежниками и убийцами, законных мер оказывается недостаточно, на помощь должны прийти возмущенные граждане.

Нам надо выгнать отсюда этих проплаченных смутьянов. Наша газета советует гражданам озаботиться источниками щедрых даров, поступающих этим зловредным смутьянам. Имеются сведения, что не далее как вчера в их лагере было зарезано три чистопородных вола.

Мак швырнул газету на землю.

– А последние строки означают, что сегодня же шайка политических активистов из пивной начнет бить стекла бедолагам, говорившим о своем желании изменить жизнь к лучшему!

Джим рывком сел в постели.

– Господи, Мак, неужели мы должны будем взять всю вину на себя?

– Всю, до последней крошки, черт возьми!

– И даже за то, что парня этого, как они говорят, убили?

– Но Сэм же это сделал. Его поймали. Ему пришлось спасаться бегством. У противника его была пушка, а у Сэма лишь его ноги.

Джим опять лег.

– Да уж, – вздохнул он. – Видел я недавно, как эти ноги умеют бегать. Но, видит бог, все это крайне неприятно. И на первый взгляд выглядит хуже некуда.

– Еще бы. Этот редактор знает толк в словах. «Платные иностранные подстрекатели»! Это я, родившийся в Миннеаполисе! Чей дед при Булл-Ран[14] воевал! Дед говорил, что ему все казалось, будто он не сражаться идет, а на бой быков собрался – казалось, пока стрелять в него не начали, конечно. Да и ты такой же иностранец, как правительство Гувера![15] К черту их, Джим! Вечная история! Только… – Он вытряхнул из кисета последние крошки табака. – …Тучи сгущаются, Джим. Не надо было Сэму устраивать этот пожар.

– Ты же сам велел ему действовать!

– Знаю. Очень я рассвирепел из-за амбара.

– И что же нам теперь делать?

– Действовать и только действовать. Мы бросим на скэбов наши грузовики и будем продолжать битву столько, сколько сможем выдержать, а после смоемся, если удастся. Страшно тебе, Джим?

– Н-нет.

– Тучи над нами и вправду сгущаются. Я это прямо чувствую в воздухе.

Поднявшись с ящика, он подошел к тюфяку, сел.

– Может, это оттого, что я не спал ночью. На обратном пути из города мне под каждым деревом мерещились люди, что меня выслеживают. И в такой страх я впал, что, казалось, шелохнись поблизости мышка, и я наутек пущусь.

– Ты совсем из сил выбился, – мягко произнес Джим. – Может, от меня была бы здесь польза, не случись эта беда с плечом. А так я просто лежу и только мешаю всем.

– Ничего себе помеха! – воскликнул Мак. – Да всякий раз, как я унываю, ты мне градус повышаешь, взбадриваешь меня, а сегодня утром, мальчик мой, мне это ох как нужно! У меня все кишки дрожат. Выпил бы, если б удалось достать спиртное.

– Поешь и придешь в норму.

– Я Гарри Нилсону написал, – продолжал Мак, – сообщил, что помощь нам требуется – людьми и припасами. Но боюсь, что слишком поздно. – Он бросил на Джима странный взгляд. – Слушай, Джим. Я там ночью Дика разыскал. И вот теперь слушай особенно внимательно. Помнишь, как мы в первый раз сюда шли?

– Ну конечно.

– Помнишь, как влево забирали на мосту и потом в заросли?

– Ну да.

– Ты слушай, слушай. Если начнется здесь заваруха и нас разбросает в разные стороны, отправляйся к тому мосту и нырни под него. Там, со стороны, противоположной от города, увидишь кучу сухих ивовых ветвей. Разбросай ветви. Под ними будет вход в глубокую пещеру. Лезь туда и не забудь, когда влезешь, опять прикрыть вход ветками. Ты сможешь пролезть туда футов на пятнадцать, ясно? Дик сейчас запасает там одеяла и консервы. Если дела у нас совсем плохи будут, беги туда и жди меня день-другой. Если не появлюсь, будешь знать, что со мной что-то случилось. Тогда возвращайся в город и ночью уезжай прочь из этой долины. У них на нас нет ничего, что тянет больше чем на шесть месяцев, если только на нас не повесят и вчерашнее убийство парня этого. Но не думаю, чтобы они на это решились, если не хотят скандала. В случае огласки необходимые действия предпримет МЗТ[16], разнесется история о том, как Джоя застрелили из засады. Ты все запомнил, Джим? Добирайся туда и жди пару-тройку дней. Такое убежище им, как я думаю, не раскопать.