Узревший Слово - Страница 16

В тот вечер была не очередь Забавы нести хозяину вечерний чай, но Забава воспользовалась тем, что Ольга припоздала, и, схватив на кухне поднос, помчалась наверх.

Свет даже и не заметил, что с подносом явилась не та служанка – скорее всего, он и не знал, кто должен подать ему вечерний чай.

– Благодарю вас! – раздраженно сказал он, когда она поставила поднос на стол. – Я сам налью. Вы свободны.

Забава стояла справа от него, переминаясь с ноги на ногу. Наконец Свет осознал, что рядом с ним по-прежнему кто-то находится, и поднял на служанку удивленные глаза.

– Я ведь вам сказал, что…

Свет не договорил, потому что Забава стремительным движением расстегнула на кофточке две пуговицы и обнажила левую персь, нацелившуюся на хозяина отвердевшим розовым соском.

– Возьмите меня, – прошептала Забава. – Я люблю вас.

Лицо Света вдруг перекосилось.

– Уберите эту… это, – сказал он. (Забаве показалось, что он едва не выговорил «эту гадость».) – Я вас больше не задерживаю. И передайте эконому, чтобы зашел ко мне, как освободится.

Забава отшатнулась, пристыженно опустила голову, спрятала грудь в наперсенник и застегнула пуговицы. Потом подняла на хозяина поблескивающие не скатившимися слезинками глаза и прошептала едва слышно:

– Не надо говорить эконому. Вы можете выгнать меня и сами. Скажите, и я передам дяде.

На этот раз чародей Свет посмотрел на служанку с любопытством:

– Ах да, вы же племянница Берендея!..

Будь в его взгляде хоть толика мужского интереса, Забава бы немедленно повела раменами, выпятила в сторону хозяина перси, но во взгляде чародея было что угодно, опричь интереса к ней как к женщине, и Забаве оставалось лишь смиренно слушать.

Свет даже не встал из-за стола.

– Я не собираюсь выгонять вас. И вашему дяде ничего говорить не собираюсь. – Он поморщился. – Я не понимаю ваших чувств, но знаю, что они возможны среди людей. Я прощаю вас, хотя вы мне и помешали. – Он снова поморщился.

Забаву бросило в жар. Уже из его «Ах да» она поняла, как мало значит ее любовь для этого человека, но гримаса его была просто убийственной: так морщатся, съев лимон либо попробовав прокисший суп. Или увидев что-либо уродливое… Уж лучше бы он дал ей пощечину!

Забава выпрямилась, закусила губу.

– А я не нуждаюсь в вашем прощении! – не выдержала она. – Так что можете меня выгнать!

Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из кабинета.

Расплаты она ждала со страхом, но без сожаления: в конце концов, чему быть – того не миновать. Однако расплаты не последовало. Ни в тот вечер, ни на следующий день дядя не объявил ей хозяйскую волю. Более того, он даже не сделал ей выговора за несдержанность.

И Забава поняла, что все случившееся между нею и Светом чародей решил не выносить из кабинета. Но больше подобных скоропалительных предложений она ему не делала. Просто старалась почаще бывать у него на виду – если, конечно, позволял этикет взаимоотношений между служанкой и хозяином – да, проходя мимо дверей кабинета, если хозяин пребывал там, мысленно обращалась к нему: «Я же люблю вас! Неужели вы и в самом деле не понимаете, что это такое? Ведь вы же волшебник!»

День проходил за днем, но ничего в жизни Забавы не менялось. Повидимому, звание «волшебник» оказывалось недостаточно серьезным для того, чтобы хозяин влюбился в свою служанку.

На первом же уроке по теории колдовства выяснилось, что отец Ходыня является не только пестуном, но и учителем. Что он способен не только следить за тем, чтобы воспитанники вовремя умывались и трапезничали, учили уроки и укладывались почивать, но и способен укрепить в своих воспитанниках Талант и развить его. Впрочем, совсем не этим открытием запомнился Свету тот, первый урок.

Пестун привел их в свою келью, всех семерых своих воспитанников. Усадил на простую деревянную скамейку, велел подождать и вышел.

Воспитанники с любопытством крутили головами. На одной из стен висела обычная школьная доска, только раза в три меньше, чем в классах, где учили арифметике, языку и прочим общим наукам. Зато место на остальных стенах занимали полки, уставленные коробочками, баночками, корзинками. Под потолком висело чучело летучей мыши. Репня Бондарь немедленно сунулся к одной из полок, намереваясь заглянуть в ближайшую банку, но отец Ходыня помешал этим поползновениям.

Он вошел в келью, неся в руках накрытый покрывалом странный предмет, который, после того как пестун поставил его на стол и снял покрывало, оказался круглой деревянной клеткой – на манер птичьей. Но в этой клетке сидела кошка – правда, не черная, а серая. Она равнодушно оглядела мальчишек сквозь прутья зелеными глазами и, свернувшись в клубочек, замурлыкала.

– Что ж, мальчики мои, – сказал отец Ходыня, – сегодня мы непосредственно приступаем к тому, ради чего вас сюда собрали. Первое, что вам следует себе уяснить – колдовская наука является одним из китов, на которых держится могущество и благополучие любого развитого государства. А потому она требует к себе чрезвычайно серьезного отношения. Обыкновенное мальчишеское любопытство – это не то, на чем зиждется колдовство. – Отец Ходыня строго посмотрел на Репню Бондаря. – Колдовство зиждется на трудолюбии и чувстве ответственности, а чувство ответственности не позволяет воспитаннику совать свой нос туда, до чего он еще не дорос… Бондарь!

Репня встал, виновато глядя на пестуна. Отец Ходыня подошел к полке и взял в руки банку, на которую покушался Репня. Открыл крышку, поднес банку к воспитанникам.

– Любопытные могут посмотреть.

Любопытными оказались все. Заглянул, разумеется, и Свет: интересно ведь. Банка была полна какого-то серебристого порошка.

– Это высушенные цветы папоротника, – сказал пестун. – При неправильном с ними обращении могут свести волшебника-недоучку с ума. – Глаза отца Ходыни сделались холодными и строгими. – Надеюсь, впредь столь легкомысленным образом ваше любопытство проявляться не будет. А воспитанник Бондарь сегодня вечером пять раз перепишет «Правила обращения с колдовскими атрибутами»! Ясно?

– Ясно. – Репня мученически вздохнул.

Вздохнул и Свет: свободного времени у Репни сегодня не будет – «Правила» насчитывали сорок параграфов на четырех страницах. Если потратить на каждую страницу по десять минуточек, переписка займет более трех часов!..

– Это наказание научит вас, Репня, чувству ответственности, – сказал пестун. – А для всех остальных послужит уроком.

Репня сел, уныло посмотрел на Света. Свет изобразил на лице горячее сочувствие и подмигнул наказанному.

– Теперь займемся непосредственно материалом нашего сегодняшнего занятия, – продолжал отец Ходыня. – Прежде чем мы приступим с вами, судари мои ясноглазые, к вопросам, связанным с теорией колдовской науки, я бы хотел, чтобы вы уяснили для себя две вещи. – Он сделал паузу и убедился, что все его слушают. – Вещь первая. Изучение волшебства – это главным образом одиночество. – Он поднял указательный перст десницы. – Вестимо, существуют стандартные заклинания и стандартный набор колдовских атрибутов, но… – Он снова сделал паузу. – Талант каждого из вас сугубо индивидуален. Кому-то Семаргл дал больше, кому-то меньше, и вам самим предстоит определять наилучшие для себя заклинания и атрибуты. К примеру, – он снова обвел воспитанников глазами, – каждый волшебник, хоть и используя стандартные заклинания, по-своему накладывает охранное заклятье на двери помещений. Мощь заклятья, длительность его действия и трудности, с коими столкнется тать, возжелавший проникнуть в заклятые вами двери, зависят от технологии наложения заклятья. На практических занятиях каждому из вас предстоит опытным путем подобрать наиболее подходящую персонально для каждого из вас технологию: ритм заклинания, интонационную окраску, предметную атрибутику… В силу разницы в Талантах то, что найдет для себя Бондарь, окажется малоподходящим для Смороды и наоборот. Поэтому мы и отрываем вас от ваших родителей, поэтому каждый из вас живет отдельно от других воспитанников, поэтому ни один волшебник не заводит собственной семьи. Ясно?