Узники утлого челна - Страница 5

– Хорошо, сестрица, пусть войдут. Я сейчас спущусь. Токмо облачусь во что-нибудь. И разбудите сестру Иву…

Наталья отыскала спички, зажгла ночник, накинула на рубашку атласный халат.

Когда она спустилась, сторож и незнакомый предводительнице пожилой мужчина в извозчичьей форме вносили в приемный покой носилки с неподвижным телом. Носилки принадлежали Ордену – видно, больного привезли в трибуне. Тут же суетилась незнакомая девица. Девица была явно взволнована, однако и волнение не могло пригасить ее несомненную красу.

– Осторожно, судари, осторожно! Не уроните, прошу вас…

Сторож гудел под нос что-то неразборчиво-раздраженное, но, увидев Наталью, тут же замолк, подобрался.

Наверное, незваные гости разбудили его, работничка…

Больного переложили на стол, и пожилой вопросительно глянул на суетящуюся девицу.

– Ну, хвала богам!.. Спасибо вам, любезный! Век буду благодарна! Ступайте с миром! – Девица что-то сунула ему в десницу.

Видимо, деньги, ибо любезный удовлетворенно кивнул и тут же вышел. Сторож последовал за ним – запереть обительские ворота.

– Что случилось, мама Ната?

Наталья оглянулась.

Полуодетая Ива Алюшникова была уже здесь. Заметив недвижное тело, тут же все поняла, приблизилась к столу, пощупала пульс на шуйце, глянула в зрачки, возложила руки на виски.

– Кто он? – спросила Наталья.

Внимательно, даже со страхом, следившая за действиями Ивы гостья перевела взгляд на предводительницу. Теперь лицо ее показалось Наталье знакомым.

– Меня величают Забава Соснина, мать предводительница.

Наталья откровенно пожала раменами – память на имена в данном случае явно уступила ее памяти на лица.

Между тем Ива сняла руки с головы лежащего:

– Не могу понять, что с этим человеком… Хотя, по-моему, непосредственной угрозы его жизни нет.

Страх гостьи сменился столь же неподдельной радостью.

Кто ей этот хворый – отец, дядя? Судя по одежде, люди не бедствуют. Что ж, лишние деньги Ордену ввек не помеха… Вот токмо что с ним, с хворым этим?

Наталья повернулась к девице:

– Что с ним случилось?

Девица пожала раменами:

– Не ведаю. Потерял вдруг сознание. – Провела ладонями по зардевшимся в тепле щекам. – Я так надеюсь на вашу помощь!

«Что ж, – подумала Наталья. – Наше дело – привечать сирых, больных и отчаявшихся. Кто бы они ни оказались…»

На душе вдруг сделалось легко, будто боги осенили ее своим покровительством.

Наталья улыбнулась и сказала дежурной:

– Дайте приют нуждающимся в нем. Так говорила святая Лада… Устройте, милка, их обоих. Его в одиночную палату. А с вами, сударыня Забава Соснина, мы поговорим завтра. Утро вечера мудренее…

Лицо девицы вновь озарилось радостью.

Наталья поднялась к себе, скинула халат и, не гася ночника, прыгнула в остывшую постель.

Теперь она уснула почти мгновенно.

– Ивушонок-кукушонок!

Тишина в ответ.

– Ивушонок! – Мама кричит уже громче. – Ивушка-а-а! – И совсем громко. – Да Ива же, чтоб вас беси взяли! Нешто не слышите!

Ива не слышит. Ива стоит на коленях, скрытая от посторонних глаз буйными зарослями крапивы. По раскрытой Ивиной ладошке неторопко ползет маленький красный кружочек с черными пятнышками.

– Божья вы коховка, дайте молочка, – шепотом. – Сколько оно стоит? Четыхе пятачка.

И кажется Иве, будто красный с черным кружочек – она сама. А как же иначе!.. Ведь это она, смешно перебирая коротенькими лапками, ползет по чему-то невообразимо большому, теплому, движущемуся… Нет, вестимо, ползать тут не страшно – ведь ее так любят, – но пора, знаете, лететь к милым детушкам. Скоро ветер поднимется – не очень-то, голубушка, тогда разлетаетесь!..

С треском – как будто мама распарывает на тряпки выношенное платье – раскрываются за спиной крепкие крылья.

И вот внизу – земля. Человеческое жилище стоит, покосившись на сторону, поодаль скособоченный плетень, а за плетнем, за крапивным лесом, на коленях, девочка. Она сама, Ива. Поднимается с колен, машет десницей. Кричит:

– Пхощайте… Пхилетайте еще!

– Ах вот вы где! – Мама тут как тут. – Ох, несчастье мое!.. Посмотрите, опять все чулки зеленью изгваздали! – Шлеп по заднице, шлеп, шлеп. – О Додола-заступница, да что же это такое! У всех дети как дети, а у меня!..

Ива снова на земле. Небо осталось красному с черным. Божьей коровке…

Мама присно шлепает трижды. Шлеп, шлеп, шлеп!

Ива не плачет.

Да, в наказание за чулки посадят в темный чулан. Ну и пусть!.. Чулки можно выстирать. А мама быстро отойдет, освободит провинницу. Зато летала ныне, когда еще такое приключится?.. Не всякий ведь жучок впустит в себя человека. Божьи коровки с радостью впускают, а вот мухи – не вдруг. Но с ними-то не очень и хотелось! Что тут интересного – оказаться в мухе. Летать с лепешки на лепешку в коровнике. Или ползать по укрытым марлей пирогам на столе.

– Кыш, проклятые, налетели! Для вас я, беси сраные, пекла! – Сразу мухобойкой.

Шлеп, шлеп, шлеп…

И только мрак внутри да пустота – мушиный страх, мушиная пагуба. Мушиная судьба…

Нет, уж лучше – божьей коровкой. Пироги-то так и так Иве достанутся, те, что папа, вернувшись с покоса, не съест. А папа никогда все не съест, обязательно дочке оставит. Дочушке… Теплые пироги с холодным молоком – это почти как летать!..

– Идите в чулан! Вы наказаны! – Мама уже не шлепает дочку. – О Додола-заступница, чем я прогневила вас, за что мне такое дите?!. Нет бы посмотреть, как я тесто месить стану!

– Я буду смотхеть, мамочка! Буду! Пойдемте?!

Мама не смягчается:

– Нет уж, ступайте в чулан. В чулан!.. – Продолжает причитать: – О Додола-заступница, чем я…

Ну и ладно, в чулан так в чулан. Там мышки бегают. Ма-а-асенькие!.. И коли повезет, можно побыть мышкой. Вестимо, не так здоровско, как божьей коровкой, но тоже интересно.

Провинница идет отбывать наказание с едва скрываемой радостью.

– Что за девчонка… – уже притворно вздыхает мама. – Не иначе, след вести к чародею. Но не ныне, погожу еще лето. До школы…

Ива чувствует мамино притворство. А к чародею она не хочет. И потому бежит до чулана вприпрыжку – где еще и спрятаться от страшного чародея, как не там?

Потом Ива научилась выговаривать звук «р». Звучно, раскатисто: «Р-р-р!»

А жучки перестали впускать ее в себя.

Произошло это ближе к осени, вскоре после того, как она познакомилась с бабой Любой. Ту пригласили изгнать папину хворь. Баба Люба хворь изгнала, пристально посмотрела в любопытные глазенки крутящейся рядом Ивы и долго-долго разговаривала потом с мамой.

Как ни странно, Ива на жучков не обиделась.

Ей казалось, произошло это не случайно. Ей казалось, так будет продолжаться недолго. Случайно и долго – это не о ней. И раз перестали впускать в себя жучки – знать, начнут люди. Она была уверена в том, как в завтра. Ведь завтра не может не наступить. Сварог установил в подлунной порядок, согласно которому за ныне присно наступает завтра. То есть, в тогдашнее время ее мысли, вестимо, не выражались подобными словами. Слова пришли позже, когда она подросла и познакомилась с ними. А в ту пору ей просто было известно, что завтра приходит всегда. И раз жучков не стало, кто-то их выгнал. Ну а выгоняют жучков обычно люди – как мама однова тараканов с кухни. Люди выгоняют жучков и занимают их место.

Наверное, все равно будет интересно! Жаль лишь, летать больше не придется. Ведь люди-то не летают. Разве токмо колдуны!.. Но колдуны в себя не впустят – в этом Ива была столь же уверена, как в том, что непременно наступит завтра.

Она и сама не ведала природы своей уверенности.

Все люди должны пить и есть. А колдуны не должны впускать в себя. Никого. Так решили боги.

Люди же впускать должны. Иначе – когда они заболеют – их не вылечат. Когда баба Люба лечит, ее в себя впускают. И меня впустят!..