Узнай врага (СИ) - Страница 6

– Я чту заветы Огня, Отче.

В сердцах плюнул Отец Огневик и побрёл прочь, а понурые загонщики начали снимать тюки с кобыл. Собратья, сбежавшиеся встречать родичей, молча взирали на них, боясь приближаться. Даже Ярка, жена Светозара, не смела подойти к мужу. Скверное получилось возвращение, что и говорить. Вместо почёта и славы – оскорбления и страх, вместо радости – печаль.

– Головня, Сполох, отведите лошадей, – распоряжался вождь. – А ты, Огонёк, вези Большого-И-Старого в загон.

Стойбище раскинулось на ровной возвышенности, зажатое меж речной низиной и пологим холмом, который до самой верхушки зарос чахлой, в наростах, лиственницей, сосной и елью. Кое-где меж заснеженных стволов проглядывали хилые берёзки и рябины, утонувшие в зарослях можжевельника, боярки и шиповника. На возвышенности, полукругом, уперев концы в края склона, выстроились сосновые избы с хлевами, до самых крыш обмазанные глиной и навозом. Вокруг каждой избы протянулся земляной вал. В окнах тускло мерцали грязно-серые льдины. У коновязей переминались печальные тощие кони. Скирды сена, ещё недавно стоявшие плотными рядами вокруг становища, теперь изрядно поредели и сделались похожими на полуразвалившиеся срубы.

По ту сторону скованной льдом реки бродили коровы: их охраняли мальчишки с деревянными колотушками. А ещё дальше над занесённым снегом хвойным бором тут и там торчали голые верхушки сопок. Летом они слегка желтели от ягеля, но зимой неизменно окрашивались пепельной серостью, растворяясь в окружении столь же серого неба. Под ними в пойме реки угадывались переплетения ракитника и ивы. Общинники называли эти заросли Ледовой паутиной.

Пока загонщики вели лошадей, к ним несколько раз подбегали собаки, скулили, просили покормить. Головня не обращал на них внимания – слишком был занят своими мыслями. Сполох брякнул:

– Смотри, о своей находке не проболтайся. Иначе нам вообще конец, земля мне в зубы.

– Ты сам трепись поменьше, – процедил Головня.

Вокруг не было ни души: все убежали глазеть на Большого-И-Старого. Становище словно вымерло, только слышался гул голосов со стороны оленьего загона, да вились дымки над избами. Головня и Сполох миновали цепочку срубов и вышли к изгороди по ту сторону жилища вождя. Внутри изгороди паслись две облезлые кобылы. Сполох присвистнул.

– Дрянь дело. Ты посмотри на них. Совсем кормить нечем, чтоб мне провалиться.

Головня открыл плетёную калитку, впустил внутрь лошадей, привязал их мордами вверх к обитому медью высокому шесту с кольцами. Затем вместе со Сполохом расседлал животных, отёр их от инея, прочистил им ноздри. Сложил сёдла возле изгороди и зашагал к оленьему загону.

Загон – обширная площадка, окружённая высокой, до плеча, саманной стеной – был полон родичей. Окружив стоявший в середине железный кол, возле которого лежал Большой-И-Старый, люди негромко переговаривались, выспрашивали у загонщиков про мёртвое место и колдуна. В толпе то и дело раздавались ахи, слышались заклинания против Ледовых прихвостней. Собравшиеся волновались, гадали, с какой стороны зверь обойдёт колышек, когда встанет: справа или слева. Если справа – быть беде, если слева – быть благу. Ставили на кон песцовые шапки и ходуны из оленьей кожи.

Большой-И-Старый лежал на правом боку, косил чёрным глазом, фыркал. Шея его была перетянута кожаной петлёй с цепью, которая тянулась к железному колу. Несколько раз он пытался подняться, но всякий раз падал, не в силах размять затёкшие от долгой неподвижности ноги.

Головня протиснулся вперёд, обежал глазами собравшихся. В толпе не было ни Светозара, ни Огонька, ни матери его, Ярки, – видать, ушли к Отцу Огневику советоваться, как бы ещё нагадить вождю. Зато здесь была Огнеглазка, дочь Светозара. А рядом с ней – Искра, отрасль рыбака Сияна. Подружки стояли почти напротив Головни, не замечая его, – обе заворожённо следили за оленем. В какой-то миг Искра перехватила взгляд родича и подняла на него глаза, улыбнувшись. Загонщик пробрался к ней, шепнул:

– Ты жди. Приду к тебе сегодня.

Она чуть заметно кивнула, делая вид, что продолжает наблюдать за оленем.

– Ну давай.

– Ей-богу приду! – пообещал Головня.

Огнеглазка вдруг заверещала:

– Встаёт, встаёт! Искорка, гляди!

Большой-И-Старый всё-таки сумел утвердиться на дрожащих ногах и теперь громко сопел, покачивая рогами. Родичи подались назад, перешёптываясь:

– Попотеть придётся… Сильный зверь.

– Рога бы отрезать… Насадит ещё…

– Жилистый. Выносливый.

– Собак не пускать. Разорвут в клочья…

– Три пятка дней его кормить, пока дозреет…

Постояв немного, зверь пофыркал и вдруг рванулся прочь, едва не сшибив Сполоха. Цепь, загремев, натянулась, как потяг, дёрнула его обратно, и олень, взревев, рухнул на снег. Люди выдохнули в едином порыве.

Олень бился как рыба в сетях, мотал головой, пытаясь сбросить ошейник, скрёб копытом по обнажившейся мёрзлой земле, но цепь держала крепко. По толпе прокатился смешок: ишь как его корчит, Ледовое отродье, – хочет Огненных чад без мяса оставить, бесова душа.

Головня легонько похлопал Искру по спине и направился в мужское жилище, чтобы отоспаться после трудного пути. Мужское жилище находилось на самой опушке, нарочно вынесенное на отшиб, чтобы парни по ночам не бегали к девкам. Предосторожность напрасная – бегали всё равно, а бывало, что и девки к парням заглядывали, смеясь над строгостью Отца Огневика. Жилище было без углов, продолговатое, выстроенное из сосновых брёвен и брусьев, со всех сторон обложенное дёрном.

Внутри было темно и вонюче. На истёртых прокисших шкурах валялись обглоданные кости, разбитые черепки, под ногами хрустел песок и высохшая рыбья чешуя. В полумраке терялись два очага с деревянными шестками, набитыми глиной. Слева, возле входа, угадывались очертания больших и малых котлов. Вдоль стен шли нары, тоже прикрытые шкурами. В жилище было морозно, Головня пробрался ощупью к нарам и брякнулся на них, не снимая ходунов. Но едва закрыл глаза, услышал вкрадчивый голос:

– Слышь, Головня, а ты там в мёртвом месте-то ничего не находил? А то махнёмся не глядя, а? У меня две железячки есть – почти не ржавые! – и кривая штуковина. Гибкая, как ветка. Я пробовал. Меняемся?

Головня вздрогнул, поднял веки. Разглядел в полумраке белобрысого лопотуна Лучину. Тот сидел рядом с ним, подогнув под себя ноги, и всматривался жадным взором в лицо загонщика.

– Меняемся, а?

Головню взяла досада. Неужто Сполох проболтался? Грёбаное трепло. По башке ему… Хотя нет, едва ли. Сполох – товарищ верный. Понятно же: наобум явился Лучина – услыхал россказни про мёртвое место и припёрся. Знай он, что у Головни есть «льдинка», мигом бы разнёс по общине. «Льдинка» – вещь завидная, редкая, иной её за всю жизнь не встретит.

– Нет у меня ничего, проваливай.

Лучина огорчился.

– Так уж и ничего? Ну хотя б крохотной вещицы, а? Ты же был в мёртвом месте… А я для тебя что хочешь сделаю. Вот хочешь, новые ходуны сварганю? У тебя, я гляжу, совсем старые, прохудились.

– Иди отсюда, пока в зуб не получил.

Выгнав назойливого просителя, Головня на всякий случай сунул руку в мешочек из горностаевого меха, подшитого изнутри к меховику (подарок Искры), проверил, на месте ли находка. Пальцы ощутили знакомую шершавость окаменевшей земли, скользнули по гладкой поверхности. Надо будет спрятать её куда-нибудь, пока родичи не наткнулись. Найдут – плохо ему будет. Отец Огневик живьём сожрёт. Старику только дай волю – выкинет из общины все реликвии до последней. Не успокоится, пока не избавит родичей от «скверны».

С этой мыслью Головня и задремал.

Вечером, отоспавшись после загона, он пошёл к Искре. Она жила вместе с отцом и мачехой в срубе у старой рассохшейся сосны, и жила несчастливо. У мачехи было двое собственных детей, совсем маленьких, в которых она души не чаяла, а отец о дочери вспоминал, лишь когда надо было заштопать меховик, принести воды или подоить коров. Ласкового слова от него Искра не слышала – батя будто мстил ей за мать, так и не сподобившуюся на сына. Мечтал сбыть дочь поскорее, выдать её за кого-нибудь из Ильиных или Павлуцких, как уже выдал двух старших сестёр. По слухам, не раз уже заговаривал с Отцом Огневиком насчёт сватовства. Старик, вроде, обещал похлопотать. Дело было за малым: найти жениха, который согласился бы дать за Искру хороший выход. Головне нужно было торопиться.