Узнаёте? Алик Деткин
Повести - Страница 44
На доме Володьки Каталкина какие-то старинные кренделя, которые, как я узнал, называются вензелями. И две буквы внутри этих вензелей: «Б» и «К». Это, наверно, инициалы князя или графа, который проживал когда-то в этом доме.
От забора на дорожку падают ровные полоски, тёмные и светлые. Шагая по этим полоскам, я добрался до калитки. Но только стал открывать её, как вдруг отскочил от забора и даже одной ногой в сугроб провалился. Во дворе я увидел огромную серо-белую немецкую овчарку. Я ей, наверно, чем-то не понравился, потому что она стала громко лаять и с самым зверским видом рваться мне навстречу.
Собака была, конечно, привязана к столбу, но не цепью, а какой-то очень ненадёжной верёвкой. Верёвка натягивалась прямо как струна, и казалось, вот-вот оборвётся. А надо сознаться, что я с раннего детства боюсь или, лучше сказать, остерегаюсь собак. И недаром! Когда я был ещё в детском саду, меня тяпнула за ногу такая же вот огромная серая немецкая овчарка, и я потом целый месяц ходил на уколы. Помню, живого места на моём животе не осталось.
«Уж лучше поищу другую калитку», — подумал я. Обошёл кругом вдоль забора. Но никакой другой калитки не было. Тогда я стал звать Володю. Я кричал, а собака в это же самое время лаяла, да ещё ветер подвывал ей вовсю — так что Володя меня не услышал.
Я ещё походил, походил вдоль забора, захотел есть, замёрз и поплёлся домой. Володька ведь завтра ещё не собирается в школу, так что я успею оказать ему свою товарищескую пионерскую помощь. А собаку они, может быть, завтра в комнату заберут или привяжут понадёжнее цепью какой-нибудь. Вот позвоню Володьке по телефону и попрошу, чтобы привязали. Хватит с моего живота уколов!
18 декабря
Степан Петрович плохо видит. Но зато он очень хорошо слышит. Когда хлопает парадная дверь и человек только ещё входит в коридор, Степан Петрович сразу узнаёт, кто именно пришёл. И никогда не ошибается.
Сегодня, когда я вошёл к нему в комнату, Степан Петрович спросил:
— Что ты там замешкался, Сева? Я уж минут пять назад услышал твои шаги по коридору. И почему, думаю, он в комнату не идёт?
— Меня соседка ваша попросила помочь. Бак на плиту мы ставили. Она бельё кипятит…
— Ах, бельё? — Степан Петрович поднял очки на лоб и лукаво прищурился. — А я думаю, там, возле двери, собака на верёвке бегает.
Я вздрогнул. Собака? Это Степан Петрович сказал не случайно! Откуда он знает о вчерашней собаке? Откуда?! Ведь рядом со мной никого не было. И никто ничего не видел. Откуда же он знает? И даже о том, что собака бегала не на цепи, а верёвкой была привязана — и об этом знает! Прямо волшебство какое-то! Ни одного дня не проходит без чудес! Ну и жизнь у меня пошла: только и ломай себе голову над всякими загадками! И ничего всё равно не разгадаешь!..
В эту минуту хлопнула дверь в коридоре.
— Наш «главпродукт» пришёл, — сразу сказал Степан Петрович. Это он так Витьку прозвал.
Нытик влетел в комнату, нагруженный пакетами и кульками. На шапке и воротнике у него ещё не растаяли снежинки, а лицо было раскрасневшееся и гордое.
Нытик очень любил рассказывать о своих хозяйственных успехах.
— Я купил вам мандарины, Степан Петрович! Их прямо с юга привезли. На самолёте!.. Только вчера они, может быть, на солнышке грелись, а сегодня мороза попробовали. Здорово, а?
Я воспользовался этим разговором и тихонько, прямо без шапки и без пальто, вышел на балкон. Он был весь покрыт снежным пушистым ковриком. И на перилах тоже лежал снег.
«А может быть, отсюда виден дом Володьки Каталкина? — думал я. — И Степан Петрович всё сверху разглядел?» Но тут же спохватился: да ведь Степан Петрович почти ничего не видит! А может, кто-нибудь другой разглядел отсюда и ему всё рассказал? Но нет, балкон выходил совсем в другой переулок. И здесь тоже было несколько невысоких старинных домиков с кренделями-вензелями над окнами, но того самого, возле которого бегала на верёвке собака, не было.
Я вернулся в комнату. И после того белого снежного коврика долго, вытирал ноги о самый обыкновенный, пёстрый матерчатый коврик, который лежал на полу. На столе валялись оранжевые корки, и Витька весело уплетал мандарин.
— Ты, Сева, выходил на балкон? — спросил Степан Петрович.
— Да… Знаете, захотелось подышать свежим воздухом… День сегодня, знаете, чудесный! Солнечный!
— Мороз и солнце? — Степан Петрович глубоко вдохнул морозный воздух, который прямо хлынул с балкона в открытую дверь.
— Ну, я побежал! — дожёвывая мандарин, сообщил Витька. — Мне ещё надо курицу купить.
Он очень увлекался покупками, хотя ему потом и приходилось отчитываться перед строгой соседкой Степана Петровича, которая упорно называла Витьку не «главпродуктом», а «главфруктом». Соседка упрекала Нытика в том, что он плохо экономит, «выбрасывает деньги на ветер» и «скоро пустит бедного Степана Петровича по миру».
— Я на рынке всегда торгуюсь и никогда не уступаю! — гордо отвечал Витька. — А скупиться мы не можем. Мы должны покупать всё самое лучшее: шефствовать так шефствовать!
Вот и сейчас он собирался мчаться за какими-то курами, которых, как он точно узнал, должны привезти в диетический магазин.
— А сколько яиц снесёт курица в первый день? — тихонько, со смехом спросил я у Витьки.
Он в ответ обиженно надул губы:
— Не забу-уду этого… Никогда-а…
Он уже направился к двери, но Степан Петрович остановил его:
— Хватит на сегодня покупок. Разденься, Витя. И если у тебя ещё есть время, почитай мне, пожалуйста, сегодняшние газеты.
Когда я выходил на балкон без пальто и без шапки, мне совсем не было холодно, а тут вдруг по телу пошли мурашки: «Как же так? Витька будет читать газеты? А я? Это же мой шефский участок!»
— Сева сегодня, к сожалению, занят, — пояснил Степан Петрович. — Ему надо пойти к Володе Маталкину и помочь там. По арифметике, кажется.
— Не к Маталкину, а к Каталкину, — тихо поправил я.
А сам подумал: «Это я сам вчера был Маталкиным, когда от собаки сматывался».
— Кстати… — Степан Петрович снова поднял очки на лоб и хитро прищурился. — Кстати, собака у этих Каталкиных-Маталкиных, по моим точным сведениям, только глотку дерёт понапрасну, а сама даже мясо боится укусить, когда ей в миске обед приносят.
— Степан Петрович, а откуда вы знаете про всё про это: и о собаке и о Каталкине тоже? — спросил я тихо.
Степан Петрович подмигнул мне и своим глуховатым баском пропел на мотив известной арии из оперы «Пиковая дама»:
— Три буквы, три буквы, три буквы!..
«Какие три буквы?» — сперва не понял я. Но уже в коридоре понял. «ТСБ»! Вот какие это буквы!..
21 декабря
Кто же такой «ТСБ»? Я думаю об этом целые дни, с утра до ночи. И даже ночью иногда думаю.
А однажды мне приснился страшный великан в чёрной маске и длинных чёрных перчатках до локтей. Он подкладывал мне в парту самого настоящего живого крокодила. Я хотел убежать, но, как это всегда бывает во сне, не мог двинуться с места. А в ушах у меня почему-то звучал преспокойный голос нашей Анны Рудольфовны:
«А как будет по-немецки „крокодил“? Не знаете, Котлов? Я так и знала, что вы не знаете. Запомните, если вам не трудно, что „крокодил“ по-немецки будет: „ТСБ“, „ТСБ“…»
От всей этой чертовщины я проснулся и увидел над собой испуганное, и, как всегда, очень странное без очков, лицо Димы.
— Ты не заболел? Что с тобой, Котелок?..
Странный всё же человек наш Дима: то грозится выкинуть мою раскладушку в коридор, где от дверей холодным ветром дует, а то о здоровье моём беспокоится! И всегда он так: то хороший, добрый, а то злится и ко всему придирается!
Ах, если бы он знал, что происходит с его младшим братом, если бы он только знал!..
И как странно ведёт себя этот «ТСБ»: иногда он помогает мне, подсказывает разные хорошие мысли, а иногда вмешивается в дела, которые его вовсе не касаются, и срывает мои самые лучшие планы. Ведь это он, я теперь уверен, что это он, переложил нашего колючего Борьку-Нигилиста из мухинской парты обратно в мою собственную. И это он послал мне и Витьке те самые записки и добился-таки, что мы целых три дня не разговаривали друг с другом. И, может быть, это он доложил Степану Петровичу об истории с собакой, которая «только глотку дерёт понапрасну, а сама даже мясо боится укусить, когда ей в миске обед приносят». Всё это он!..