Узнаёте? Алик Деткин
Повести - Страница 30

Он достал из потайного кармашка брюк маленький пузырёк и, перегнувшись через стол, поднёс его к моему носу. Пузырёк был вонючий, но пришлось понюхать.

Два раза чихнув, я почувствовал заметное облегчение, заправил майку обратно в брюки, а добрый дядя посоветовал мне:

— Если ещё когда-нибудь почувствуете духоту, охлаждайте прежде всего голову, а не живот. И дышите поглубже.

Я обещал всегда действовать именно таким образом.

Ещё некоторое время добрый дядя ворчал по поводу излишней перегрузки учащихся домашними заданиями, огорчался, что я так рано испортил своё зрение и уже вынужден носить очки. Но вот наконец он взглянул на часы, сказал: «Мне пора!» — и направился к выходу.

Теперь уж ничто не могло помешать мне. Я запихал книжку под майку и тоже прошёл к двери. Я старался идти как можно уверенней, но шаг у меня получался каким-то напряжённым, деревянным. «Двенадцать стульев» неприятно щекотали живот и всё время грозили вывалиться наружу.

Увидев меня, старая библиотекарша привстала и наклонилась над столиком:

— Вы куда же собрались, молодой человек?

Согласно паспорту я за один день постарел сразу на три года, но никогда ещё мне так часто не напоминали о моей молодости: все — и милиционер, и добрый дядя, и старая библиотекарша — назвали меня «молодым человеком».

А раньше меня называли просто мальчиком, без всякой добавки «молодой».

— Попить что-то захотелось, — объяснил я библиотекарше.

— Попить? Так у нас ведь графин с водой на каждом столе. По три раза в день воду меняем.

— Ах, графин? А я что-то не заметил… Мне, знаете, газированной воды захотелось. С сиропом…

— А книжку вы в читальном зале оставили?

Я хотел было сказать: «Да, конечно, оставил!», но сама книга не дала мне соврать — она потихоньку переползла через границу майки и брюк, проходившую как раз по линии моего кожаного пояса, и стремительно нырнула в левую штанину. Я вскрикнул, согнул ногу в колене, как аист, и схватился за штанину.

Разговаривали мы всё время шёпотом, а вскрикнул я полным голосом, так что библиотекарша от неожиданности вздрогнула и схватилась за край стола. Так мы оба и вцепились руками: я — в штанину, а она — в стол.

— Что с вами, молодой человек?

— Судорога ногу свела…

— Судорога? Странно! А почему у вас брючина так раздулась?

— Опухоль. Нога, что ли, опухла…

— А вот я вам сейчас разотру ногу — и судорога пройдёт. — Библиотекарша подошла ко мне. — Да вы не стесняйтесь: у меня уж внуки такие, как вы.

— Не трогайте! Не трогайте мою ногу, — зашептал я. — Там воспаление…

— Воспаление хитрости, как говорит моя маленькая внучка. — С этими словами библиотекарша вытащила книгу из моей левой штанины и потрясла ею в воздухе. — Вы хотели похитить книгу, источник знаний?! — воскликнула она.

— Я не хотел похитить… Я только Витьке показать… Вынести на минутку — и сразу обратно…

— Сейчас вот занесу вашу фамилию в наш «чёрный список врагов книги» — и больше сюда не показывайтесь. На порог вас не пустим!..

Она достала из ящика мою тёмно-зелёную книжечку, переписала все данные о бедном Диме в свой «чёрный список» и буквально швырнула паспорт на край стола.

А я молча взял его и поплёлся вниз…

Витька всё ещё петлял по вестибюлю. Заметив меня, он испугался:

— Что случилось, а?

— Молчи, Нытик несчастный! Всё из-за тебя… Из-за тебя нашего Диму больше никогда не пустят в читальню. Никогда!.. И он умрёт необразованным человеком! Понял?

В очереди у кассы я оказался самым первым — так что мог даже опираться на маленький деревянный подоконничек.

Само стеклянное окошко было ещё закрыто, сквозь щёлку пробивался жёлтый электрический свет, и было слышно, как кассирша штампует билеты.

С другой стороны на деревянный подоконничек опирался ещё и милиционер, следивший за порядком. Он был не похож на того милиционера, который переписал в растрёпанный блокнот мой «адресочек»: этот был гораздо нарядней — в фуражке с красным околышем, в красных погонах и вообще весь какой-то начищенный и выглаженный.

В очереди у кассы я оказался самым первым.

Милиционер был очень вежлив и внимателен к людям, стоявшим в очереди за моей спиной.

— Очень прошу вас, товарищи, прижмитесь к стене. Вам же удобнее будет: никто не заденет, не толкнёт (он именно так и сказал — «не толкнёт»). И не волнуйте себя, пожалуйста. Билетов много, всем достанется.

Но я уже давно заметил, что даже самые воспитанные и вежливые люди как-то недоверчиво относятся к нам, к мальчишкам. Словно мы обязательно должны сделать что-нибудь плохое.

— Чего ты здесь разлёгся? — другим голосом, будто в нём сидело два разных человека, сказал мне милиционер. — Всё равно билетов не получишь.

Услышав эти слова, Витька, прятавшийся где-то в уголке возле автомата, очень обрадовался и даже глупо заулыбался: вот, дескать, ничего у тебя не получится. Сейчас вместе домой пойдём!

Я поверх маминых очков взглянул на милиционера, потом с презрением — на Витьку, вынул из бокового кармана Димин паспорт и помахал им в воздухе.

— Тогда извиняюсь, — сказал милиционер и зашагал по вестибюлю. — Сейчас будем кассу открывать, товарищи. Прижмитесь к стеночке, получше прижмитесь.

Милиционер, заложив руки за спину, как победитель, один расхаживал по вестибюлю, а все прижимались к стенке. Наконец кассирша убрала фанерную дощечку, закрывавшую окно, и по очереди пронёсся радостный ветерок: «Дают! Дают!..» Очередь ожила, зашевелилась.

Я поверх очков взглянул на кассиршу, которая, как все кассирши кинотеатров, была усталая, строгая и не глядела на людей, а только — на билеты и деньги.

— Какие у вас самые дешёвые? — спросил я, поверх очков изучая разложенные на столике синие билеты и план зала, в котором ещё не было зачёркнуто ни одного места.

Кассирша подняла на меня глаза (это было очень плохим признаком!) и каким-то безразличным голосом процедила:

— Есть по двадцать.

Я протянул в окошечко двадцать копеек, запотевших у меня в ладони. А взамен получил узкий синий билетик на своё самое излюбленное место — в первом ряду партера.

Когда Витька понял, что домой ему всё же придётся идти одному, он очень загрустил:

— Ну во-от. Всегда так получа-ается…

Мы стояли в тёмном углу, возле автомата. Молодой человек в пиджаке, зелёном, как скамейки на нашем бульваре, подскочил к телефону, быстро-быстро набрал номер и заворковал:

— Мусенька, я достал самые лучшие места. Восемнадцатый ряд! Как ты любишь… Самая серединка.

— Нашёл чем хвастаться, — тихо сказал я. — Восемнадцатый ряд! По пятьдесят, наверно. У меня вот по двадцать — это я понимаю!

Витька вздрогнул:

— По двадцать? Ты по двадцать достал? Так, значит, ещё двадцать копеек у тебя осталось? Ведь десять-то ты со вчерашнего дня сэкономил… Чего же ты мне билет не купил?

— Ой, не догадался!

— Ну да-а, не догада-ался. А ещё това-арищ называется. Теперь мне домой идти, да-а?..

Мне было стыдно перед Нытиком: «И как же я в самом деле не догадался?»

— А ты чего сам молчал? — набросился я с досады на Витьку. — Где ты сам был раньше?

— Я думал, у тебя ничего не вый-ыйдет… Я думал, не полу-учится… Да ещё по двадцать копеек… Откуда я знал?

Вдруг несчастный Витик оживился:

— Слушай, Котелок, а если тебе ещё раз в очередь стать? А? И мне билет достанешь. Тогда вместе пойдём. А?

— Да как же я второй раз?.. Нельзя.

Витька ничего не ответил, а молча, опустив голову и грустно постукивая себя портфелем по коленкам, побрёл к выходу.

Мне стало жаль бедного Нытика. «И как же я не догадался сразу попросить два билета? Очень уж внимательно кассирша Димин паспорт разглядывала… Вот я и растерялся. Но что теперь делать? Не идти же Витьке домой одному. Это нехорошо будет, не по-товарищески как-то».