Ужин со смертельным исходом - Страница 37

Наконец она остановилась и, повернувшись ко мне, посмотрела на меня сверху вниз.

— Ладно, я решила, что высказать тебе это в мягкой форме не получится. Докерти выполняет свою работу, как может, но это паршивое агентство, на которое вы работаете, — мертвый груз.

— "Ферн энд Хоуи" — одно из...

— Помолчи. Тебе никогда не приходило в голову ничего удачного, оригинального. Ты просто преподносил мне, со множеством разных финтифлюшек, мои же собственные идеи. Как правило, в разжиженном виде. Я дала тебе столько возможностей! Думала, что, несмотря на людей, у которых ты работаешь, в конце концов из тебя что-то получится. Но, Дорн, за пятнадцать лет у тебя не появилось ни одной собственной идеи. Так что ты — дорогостоящая роскошь. Мне нужно более молодое, голодное агентство. Кто-то с огоньком и воображением. Вы там у себя решили, что занимаетесь чем-то немного похожим на банковское дело. Костюмы от «Брук бразерс», панели темного дерева, разговоры вполголоса... Вы на меня тоску наводите.

— Миссис Феррис, я...

— А ты — скучнейший тип из всех, кто когда-либо попадался мне на глаза. Суррогатный англичанин из Индианы. Что ты пытаешься сделать? Внушить доверие? Я не прониклась, Дорн. В понедельник, когда буду в городе, я позвоню этому елейному мистеру Хоуи, распрощаюсь с ним и подберу себе что-нибудь новенькое. Можешь сворачивать всю эту бодягу, над которой они там трудятся и которую в шутку называют рекламной кампанией. Господи, да хватит на меня таращиться! Ты знаешь, я смогу это сделать.

— Будет жаль, если вы не передумаете, — слабо проговорил я.

— Я это уже делала. Слишком много раз, — отреагировала она.

Я посмотрел на нее. Никто не знал этого, кроме Уилмы и меня.

Пока еще. Мне представлялось, как я сижу по другую сторону стола от мистера Хоуи, и его глаза — словно маленькие мечи.

Мне хотелось, чтобы она упала замертво. Просто чтобы рухнула на пол. А я в величайшем расстройстве отправился бы в офис и рассказал бы мистеру Хоуи про то, как она сообщила мне о своем решении увеличить финансирование рекламной кампании, но умерла, так и не успев предпринять каких-либо шагов.

Я посмотрел на ее шею. Увидел, как на ней пульсирует жилка. Медленно встал. Я не мог позволить этой взбалмошной и нелепой женщине положить конец моей ровной, вполне успешной и честной профессиональной карьере. Реклама стала респектабельным занятием. Я — почтенный человек. Она вытворяет это со мной, потому что ей вечно неймется, потому что для нее в этом есть что-то такое, что ее заводит. Мои руки налились тяжестью и силой. Уилма повернулась ко мне спиной и подошла к туалетному столику. Я сделал один бесшумный шаг с приподнятыми руками. А она завела свои за спину этим грациозно-неуклюжим женским движением и занялась застежкой лифчика. Затем проговорила глухим, усталым голосом, лишенным эмоций:

— А теперь сбегай поиграй во что-нибудь, Дорн, — и расстегнула лифчик, сняла его и села.

Я уронил руки вдоль туловища. В них ощущалась тяжесть, но силы уже не было. Я почувствовал себя старым. У меня появилось ощущение, будто меня шатает при ходьбе, а голос стал надтреснутым и дрожащим.

Я тихонько притворил за собой дверь. До меня доносился запах еды. Слюна хлынула в рот от внезапного приступа тошноты.

Я пошел в свою комнату. К тому времени, когда я добрался до ванной, тошнота прошла. Но лицо мое было потным. Я вытер его полотенцем. Посмотрел на свое лицо, обычно внушающее доверие, в зеркало. Флоренс говорит, что по выражению лица легко распознается характер. Сейчас я был бледен, но цвет постепенно восстанавливался, сгущаясь до обычного здорового румянца. Один мой ус слегка разлохматился. Я достал из саквояжа ножницы, маленькую расческу и аккуратно его подрезал. Потом отошел назад и улыбнулся себе. Обычно это меня успокаивает, теперь — не помогло. Потому что я не знал, что мне делать. Не знал, куда мне податься. На следующий год мне стукнет пятьдесят. С учетом обычных премиальных я зарабатываю почти восемнадцать тысяч долларов в год.

И я снова подумал о том, что мне хотелось сделать с ней. С каким звериным, острым наслаждением я вонзал бы пальцы в ее мягкую, пульсирующую шею и держал бы до тех пор, пока ее лицо не потемнеет.

И при этой мысли тошнота вернулась. Вероятно, потому, что я — брезгливый человек. Тошнота, потливость и бледность... А как вы поступаете, когда у вас хотят отнять все? Когда вас хотят изничтожить, перемолоть? Почему в глазах Уилмы я — комическая фигура? Что во мне такого смешного? Вот Хайес и Хесс — они действительно смешные люди. Я не выпрашивал этот заказ. Они дали его мне, потому что знали, что с Уилмой Феррис трудно иметь дело. Мистер Хоуи дал его мне, потому что боялся сам им заниматься. Она подготовила его к этому, настроив против меня. Так что в последнее время я испытывал неуверенность, когда разговаривал с ним. Это несправедливо.

Внезапно, почти без предупреждения, меня стошнило. После я почувствовал слабость. Я вымыл лицо, прополоскал рот и лег на кровать.

...Джордж, ты просто обязан что-то сделать с этими ужасными мальчишками. Сегодня они снова гнались за Уолласом от школы до дома. Он кричал от страха, когда взбежал на крыльцо. Они били его по голове книгами. Могли серьезно его поранить. Он мог оглохнуть из-за них. Джордж. Джордж! Положи газету и послушай меня.

...Нет, Джордж. Это неправильно. Ты неправильно к этому относишься. Уоллас никогда не был силен физически. Он не похож на этих мальчишек. Он чувствительный и деликатный. Джордж Дорн, послушай меня! Я этого так не оставлю. Уоллас рассказал мне, кто они такие. И у меня есть список имен их и адреса, и ты сейчас встанешь из этого кресла, наденешь свой пиджак, и мы сходим к этим людям.

...Да не станет Уолласу от этого еще хуже. Ты можешь дать им ясно понять, что, если это случится снова, ими займется полиция. А если ты будешь и дальше называть его плаксой, я разозлюсь на тебя по-настоящему, Джордж.

И, лежа там, все еще ощущая кисловатый привкус в горле, я вспомнил про маленького мальчика, съежившегося на верхних ступеньках, прислушивающегося. И то, как я крался обратно в свою комнату. Мама обо всем позаботится. Она заставит моего чертова папашу что-нибудь предпринять. И я надеялся, что полиция засадит этих ребят в тюрьму.

Как мама нужна мне сейчас! Но она давно уже ушла от меня, оставив меня одного в мире, в котором у меня нет никакой защиты. Они не оставляют тебе достоинства и чести. Они бегут за тобой, колотят по голове книгами, глумятся над тобой, как будто ты — никто.

Дело уже близилось к вечеру, когда я покинул мою комнату. Было очень тихо. Кто-то дремал. Кто-то исходил истомой на причале, под недвижным солнцем, над зеркальной водной гладью. Где-то в глубине моего сознания зарождалось такое чувство, будто мои глаза — трубки, через которые я смотрю. Они служили мне боковым зрением, так что теперь мне приходится медленно поворачивать голову, чтобы изменять направление своего взгляда. И я пошел обратно в свою комнату. На плохо сгибающихся ногах. Скорчившийся где-то в глубине сознания.

У меня было такое чувство, будто я дожидался темноты. Словно темнота могла дать мне какой-то неведомый ответ. Я снова лег на кровать и попробовал прибегнуть к игре, в которую часто играю на сон грядущий. Белый конь на d-4. Черная пешка на d-4. Белый конь королевы на с-3. Но дальше этого у меня не пошло. Я утратил силу воображения. И не видел доску. Слова оставались всего лишь звуками. Полузабытыми. Не было никакой доски. Никаких фигурок из слоновой кости на клетках. Никакой закономерности, гармонии и точности. Мой разум стал какой-то мутной вещью, ожидающей темноты.

Я знал, что темнота придет. Я скорчился там и отвлекал себя тем, что представлял разные непотребства.

Она была мертва. Попытаюсь рассказать, что я испытывал. Как это было. Однажды, когда я был маленький, на сцене выступал один гипнотизер. Кто-то повел меня на него посмотреть. Я помню мальчика, который взошел на сцену, шаркая ногами, стараясь напустить на себя важность, бросая короткие взгляды на зрителей. Это было проделано очень быстро.