Ужин с соблазнителем - Страница 59
Апухтин очутился возле реки, уже когда лодка отплыла от берега. Он слышал поскрипывание весел и приглушенные всплески воды.
Над рекой царила беспробудная тишина.
Стоявшая наготове возле причала моторка отозвалась бы в ночи пулеметной очередью.
Он, типичный житель современного города, напрочь забыл о таком древнем и надежном способе передвижения, как обыкновенная весельная лодка. Ситуация требовала немедленного решения.
Апухтин сунул рубашку и брюки подоспевшему Кахидзе, распорядился не принимать каких-либо мер до его условного сигнала. На этот раз им должен был стать затасканный в детективных сюжетах крик совы. Что поделать — ракетница осталась в кармане брюк.
Вода напоминала парное молоко. Течение подхватило Апухтина и понесло в ту же самую сторону, куда плыла лодка.
В детстве он без отдыха переплывал Дон туда и обратно. Тогда он казался ему шире и полноводней. И звезды, отражавшиеся в глади воды, мерцали ярче и дружелюбнее.
Но это было еще до того, как его старшую сестру выловили из реки с проломленным черепом.
И хотя насильники и убийцы понесли заслуженную кару, Апухтин уже в ту пору поклялся мстить всем злодеям мира, вступив с ними в самый решительный бой.
До сих пор ему почти всегда сопутствовал успех.
Однако Апухтин не собирался тешить себя верой в собственную непогрешимость.
Лодка пристала к берегу. Апухтин помнил, что в этом месте был довольно большой, площадью около шести квадратных километров, остров, весь в зарослях вербняка и тополей. В половодье он часто становился речным дном, поэтому капитальных построек здесь быть не должно.
Глушков с Козельковым углубились в заросли. Глушков несколько раз пытался взять у Козелькова сумку, но тот держал ее очень крепко.
Апухтину давненько не приходилось ходить босиком. Тем более в темноте. Те двое были куда более в выгодном положении: обуты, защищены одеждой от хлестких ударов веток и камышин. И вообще может случиться так, что он, безоружный, очутится лицом к лицу с четырьмя преступниками.
Все может быть…
Но тревогу бить рано.
Если верить Козелькову, они с Мариной Бояриновой «прониклись взаимной симпатией друг к другу».
Подростки очень чуткий народ, чурающийся душевной нечистоплотности. Но они в этом возрасте фантастически наивны и оторваны от реальности.
Марина Бояринова наверняка сотворила в своей неискушенно доверчивой душе идеальный образ своего Козлика.
Апухтин вдруг подумал о том, что в пятнадцать крушение идеала воспринимается как вселенская трагедия. А потому он должен сделать все возможное, чтобы Марина Бояринова избежала той трагичной участи — она и так перенесла немало для своих пятнадцати.
Глушков с Козельковым растворились на фоне какого-то большого предмета. Потом их шаги застучали по железу. Приглядевшись, Апухтин понял, что это допотопный колесный буксир, волею судеб, а точнее — вешних вод, навечно бросивший свой якорь среди земной тверди.
В брюхе буксира мигал огонек.
На таких заросших вербняком и камышом островах по ночам любят охотиться совы.
Теперь кое-какое преимущество было на стороне у Апухтина. Старый проржавевший чуть ли не насквозь металл лестницы хранил глухое молчание под пятками его босых ног. Зато рассохшиеся доски палубы могли заголосить во всю мочь.
Этот отрезок пути Апухтин проделал по-пластунски.
Он лежал на какой-то перекладине на уровне иллюминатора и видел общество в кают-компании, освещенной тусклым мерцанием свечного огарка.
Там были Воейкова и Баранский тоже. Апухтин узнал их с ходу. Хотя Баранский что-то сделал со своим профилем и вытравил волосы до благородной седины. Воейкова теперь была жгучей брюнеткой с гладко зачесанными на прямой пробор волосами.
Такой явный маскарад мог усыпить бдительность какого-нибудь простачка, но не работника уголовно-следственного отдела с десятилетним стажем.
Марины Бояриновой в кают-компании не было.
Сумка с кладом висела на плече у Козелькова, по обе стороны которого стояли Воейкова с Баранским. Глушков спрятался в тень.
Козельков быстро снял с плеча сумку, расстегнул «молнию» и выхватил из нее ржавый штырь. В ту же секунду Баранский повис у него на плечах. Воейкова дернула сумку к себе.
Апухтин перехватил штырь буквально на лету, не дав ему коснуться пола. Воейкова с сумкой уже была в дверях.
Штырь опустился на затылок Баранского секундой раньше, чем его нож успел вонзиться в шею Козелькова. Баранский издал рык и кинулся с кулаками на Апухтина. Глушков с проворностью кошки выскочил из тени и подобрал с пола нож.
Апухтину удалось отбить первую атаку Баранского. Разумеется, он вполне мог раскроить ему череп этим тяжелым штырем, потом обезоружить Глушкова и кинуться в погоню за Воейковой, которой наверняка известно, где Марина Бояринова. Баранский, возможно, заслуживает самой суровой кары, но не он, Апухтин, должен вершить ее.
Нож матово поблескивал в руке Глушкова. Рядом с ним оказался Козельков.
Еще одна атака Баранского отбита. Апухтин приготовился отбить следующую.
Он видел краем глаза маневры Глушкова, но на этот раз опоздал — на дороге оказался Баранский. Железный штырь опустился на предплечье Глушкова уже после того, как злодеяние свершилось.
Баранский бросился к двери, но дорогу ему преградил лейтенант Кахидзе.
— Держите Воейкову! Она ушла с «кладом»! — крикнул ему Апухтин. — И вызовите «скорую». Прочесать каждый куст! Марина Бояринова должна быть здесь…
Я жаждала самой искренней откровенности.
С родителями ничего не получилось — они смотрели на меня полными слез глазами. Мне же нужна была не жалость, а понимание. К Малинке я уже не испытывала доверия.
Дело было не только в том, что она бросила на произвол судьбы подаренные мной рисунки — Малинка была моим детством, а я вдруг за одно лето стала взрослой. Я жаждала поговорить с кем-то мудрым и всепоймущим обо всем том, что произошло со мной минувшим летом. Я попробовала было вести дневник, но из этого ничего не вышло — вопросы, которые я задавала сама себе, так и остались без ответа.
Мне нужен был живой друг. И он нашел меня сам. В ту самую минуту, когда мое отчаяние достигло наивысшего предела.
Я только что вернулась из школы и, чтоб не чувствовать себя совсем одинокой, включила радио.
Этот пластмассовый ящик пел только о любви. Мне же хотелось еще и дружбы.
Каролина первая откликнулась на наш звонок-кукушку. Она бросилась с радостным лаем к двери и стала царапать ее передними лапами.
После всех этих событий мама категорически запретила мне открывать входную дверь в их с папулей отсутствие.
В тот момент у меня было очень сильное предчувствие, что наша обитая темно-вишневым дерматином дверь служит препятствием между мной и человеком, в котором я очень нуждаюсь. Я поспешила это препятствие устранить.
Капитану Апухтину очень шла милицейская форма, но она же и сдерживала мою откровенность. Думаю, он почувствовал это еще тогда, когда я давала свои показания в милиции.
На этот раз он был в джинсах и ветровке. И с сумкой на плече.
Каролина радовалась всем входящим в дверь. Но больше всего маме, у которой в сумке обязательно была припасена для нее конфета.
Апухтин достал из кармана своей куртки конфетку и, улыбнувшись, протянул ее мне, а не Каролине.
Я рассмеялась, хотя, наверное, мне следовало обидеться.
Потом он достал из своей сумки книгу Дарелла «Моя семья и другие звери» и, присев на корточки, протянул ее Каролине.
Скоро мы уже сидели втроем за столом в кухне и пили чай с абрикосовым вареньем.
Первый вопрос все-таки задал Апухтин.
— Как ты думаешь, почему Козлик не захотел подчиниться приказу «инвалида» перевезти воронцовский клад из Москвы в Ростов? — спросил он, глядя на меня уж очень серьезно.
— Почему вы не спросите об этом у него?
— Спрашивал. И знаешь, что он мне ответил?
— Даже отдаленно не могу себе представить. Он непредсказуем, этот… Козлик.