Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник) - Страница 33

— Это одна из причин, по которой образовалась наша группа, — сказала Линда. — То, что нас объединяет. Если находишься рядом с другими матерями, которые понимают твои переживания, становится немного легче.

— Как… как вы смогли это пережить?

Члены товарищества быстро переглянулись, обменявшись сестринскими улыбками. Линда произнесла:

— Мы не смогли, Джулия. Не смогли!

Джулия хохотнула пробным смешком, ожидая, что Линда и остальные к ней присоединятся и объяснят свою скверную зловещую шутку. Но никто и не попытался. Наконец она с трудом выдавила:

— Иногда я сама чувствую нечто в этом роде. Растить детей тяжело.

Кати кивнула:

— Когда младенец кричит всю… ночь, а ты не знаешь, в чем дело, и… чувствуешь себя ужасной матерью.

— Когда ты ее только искупала, — добавила Иоланда, — и она тут же снова вся обосралась, а тебе нужно собираться и куда-то идти.

— Когда ей два года, и нельзя отвлечься ни на секунду, чтобы она не поранилась и не разгромила дом, — сказала Линда. — Когда ей шесть, а драчун из третьего класса постоянно ее избивает. Или она в третьем классе и сама задирает шестилеток…

— Когда ей двенадцать, и она провалила экзамен по алгебре за седьмой класс, и тебе приходится снова идти к учителю и разговаривать о ее поведении. — Анетт понимающе покачала головой.

— Когда ей восемнадцать, — многозначительно произнесла Иоланда, — и она беременна.

— Начать с того, что мне не нравилось быть беременной, — сказала Джулия, чувствуя, как в ней, откликаясь, тоже поднимается негодование. Она посмотрела на младенца у себя на коленях и попыталась думать о нем как о незнакомце, чужаке, незваном госте. Но ее ребенок — это часть ее самой. И огромная жаркая любовь к нему была такой же сильной, как и негодование. — И роды — это кошмар. Говорят, боль забывается, но это не так. — Она увидела испуганный взгляд Регины и мгновенно пожалела о своих словах, но не знала, как их смягчить. — Не знаю, зачем нам дети, — заключила она.

— О, — беззаботно отозвалась Кати, — я знаю. Я… люблю своих детей. Просто нужно… научиться справляться, вот и все.

— Я не знаю как. — Глаза Джулии переполняли слезы. Она испугалась, что сейчас уронит ребенка, и положила Меган на диван. Протестующих воплей не последовало.

Снова заговорила Иоланда. Голос у нее был грубый, словно болело горло. Слушать ее было мучительно, а говорила она много.

— Я уже ходила беременной, когда моя мама умерла. После этого ей почти нечего было мне сказать, хотя говорила она постоянно. Когда родилась Регина, я была чуть старше, чем она сейчас. Едва исполнилось восемнадцать. А теперь полюбуйтесь-ка на нее, идет по маминым стопам, но совершенно маму не слушает. Полюбуйтесь! Все время уставшая, постоянно тошнит. Ребенок съедает ее заживо!

Джулия посмотрела на Регину, и ее поразило, насколько они с Иоландой похожи — мать и дочь; как сильно напоминают свою мать и бабушку, заживо погребенных из-за жадных ртов детей.

Диана устало поднялась по лестнице из подвала и с грохотом захлопнула за собой дверь. Защелка не держала, и дверь распахнулась; Диана навалилась на нее всем своим весом. Почти мгновенно внизу снова началась какофония громких голосов. Джулия с беспокойством подумала о запертых в загоне животных и о закипающей в кастрюле воде.

Кати встала и, спотыкаясь, пошла через все комнаты, чтобы опять раздернуть шторы. Джулия ничего не сказала и не стала пытаться ее остановить, хотя это был ее дом.

Толпа снаружи стояла у подножия лестницы, там, где холм, на котором был построен дом, переходил в тротуар. Джулия поднесла Меган к окну, чтобы та посмотрела, но малышка лишь кривила свое красное личико и страстно кряхтела. Джулия почувствовала что-то теплое на руке и поняла, что подгузник протек, но ничего не предприняла. Это вдруг стало не важно. Какая разница? Она может вымыть девочку и привести в порядок себя, поменять подгузник и выстирать одежду, пропылесосить ковер и вымыть окна, выгнать всех этих матерей из дома и прогнать от крыльца толпу, а ребенок тут же снова все перепачкает.

Все еще прижимаясь спиной к двери подвала (над дверью была большая щель), Диана тяжело вздохнула.

— Как по-вашему, сколько раз за все годы я это делала? И толку?

— Если не делать, будет хуже, — безмятежно отозвалась Анетт, глядя вниз на свои аккуратно сложенные руки, будто сверялась с записями. — Когда вырастут, они нас поблагодарят.

— Вот уж не думаю! — сказала Иоланда. — Моя девочка до сих пор не понимает, чем я ради нее пожертвовала, а ведь скоро сама станет мамой.

Диана подошла к заставленному угощеньем столу и наполнила едой вторую тарелку. Бумажная тарелка почти мгновенно промокла и выгнулась по краям. Джулия увидела, как на пол упал комочек творога, как Диана наступила на него и размазала по желто-розовому линолеуму.

Остальные матери о чем-то болтали. Линда негромко сказала Джулии:

— Я рада, что ты решила присоединиться к нашему товариществу. Думаю, тебе есть что добавить, и еще думаю, что ты созрела для нас.

Регина ахнула и выгнула спину, вцепилась в подлокотники кресла, широко раскинула ноги и уперлась ступнями в пол. Все глаза повернулись к ней, даже Меган, а мать окликнула ее по имени:

— Регина? Милая? Что, уже пора?

— Нужно отвезти ее в больницу! — воскликнула Джулия, но увидела в окно, что Каскадилла-стрит полностью залита водой, и по ней не проехать. Вода доходила до бордюров и переливалась на тротуары, а дождь хлестал с такой силой, что походил на вязкую простыню, сшитую из сплошного куска. Матери и дети столпились и были настолько безликими, что Джулия не могла отличить одного от другого. За исключением Кати, присоединившейся к ним, — ее пропитанные лаком белокурые волосы стали под дождем еще жестче, тонкая кожа расползлась, обнажив бледную плоть, а ее светловолосый бледный сын, почти взрослый, стоял рядом. Их было не отличить друг от друга.

Регина закричала. Иоланда стояла над ней, повторяя ее имя. Остальные матери собрались вокруг, что-то бормоча, а из подвала начали подниматься дети.

Ребенок Регины родился на полу кухни, среди растоптанной еды и бесчисленных следов ног матерей и детей. Джулия наблюдала за происходящим, стиснув в объятиях своего ребенка, и не знала, что делать. Роды были долгими и тяжелыми. Много крови. Дождь все лил, голоса сгущались. Дети и матери толпились у окон, изнутри и снаружи, царапали стекла и соседей, издавали немые мяукающие звуки. Дочь Джулии не переставая кричала у нее на руках.

Когда ребенок Регины родился, он вырвал часть ее тела, а крупицу себя оставил внутри нее. Джулия увидела куски плоти и кровь. Регина пронзительно завопила. Иоланда позвала ее по имени. Джулия сунула в рот крохотную когтистую ручку собственной дочери и с силой впилась в нее зубами.

Если бы ровный гул моторов на ночной автостраде не оказывал такого убаюкивающего действия на сознание и чувства, ему бы не пришлось просыпаться от того, что машина газанула по крайней левой полосе, и обошлось бы без неприятностей.