Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник) - Страница 115

Но на самом деле он — чумазый четырех- или пятилетний мальчишка, который прячется в лесу из мебельных ножек и обивки. Иногда он проверял какое-нибудь кресло или диван, садился так, как его учили садиться, сидел, как сидят взрослые на неудобной мебели, которая корежит спину, искривляет ноги и изменяет все тело, пока оно не приспособится к сиденью, и нет ничего важнее, чем приспособиться к нему, как бы ни было больно. «Кресло филадельфийского ореха, середина восемнадцатого века, со сквозной спинкой и декоративным украшением в виде орнамента». Болезненно-желтые скособоченные дети с безликими головками привязывали сами себя к креслам вокруг него, стараясь сидеть как подобает, приятно улыбаясь, чтобы приехавшие взрослые выбрали именно их. «Три викторианских стула во французском стиле Людовика Пятнадцатого, с цветочно-фруктовыми узорами, черный орех». Заплаканные дети, с огромными, больше чем рты, главами, все плотнее и плотнее прижимались к стеклу. «Кресло работы Белтера с изогнутой спинкой и центральной панелью, обитой тканью и увенчанной резной верхушкой с лиственно-фруктово-цветочным орнаментом».

Майкл внимательно осмотрел нижнюю часть стены. На плинтусе чем-то острым выцарапаны буквы. Возможно, карманным ножиком. А может, ногтем, чрезмерно отросшим. «В. И.» Он представил себе малыша, который стоит на коленках и царапает плинтус сломанным и окровавленным ноготочком. «В.И.К.Т.О.Р.», — буквально молил плинтус.

На следующее утро он проснулся после череды странных снов, которых не помнил, в жестком кресле с ремнями, потрескавшийся ремешок для подбородка гладил его по щеке, словно иссохшая рука возлюбленной.

Ощущение дезориентации в пространстве и времени, с которым он проснулся утром, не оставляло его в течение всего дня.

Обед в День благодарения в ресторане отеля прошел для него в полном одиночестве. Майкл сразу определил, что последние гости еще с утра покинули отель и, если не считать двух или трех человек обслуги и семейства Монтгомери, укрывшегося в своих апартаментах наверху, он предоставлен самому себе. Пожилой официант налил ему вина.

— Наилучшие пожелания от мистера Монтгомери, сэр, — проскрипел старик.

— Что ж, передайте, пожалуйста, мистеру Монтгомери мою глубочайшую признательность.

— Мистер Монтгомери сожалеет, что вы обедаете в одиночестве. К тому же в День благодарения.

— Что ж, я действительнопризнателен ему за заботу. — Майкл старался не смотреть на старика.

— Мистер Монтгомери говорит, что семья — это очень важно для мужчины. Семьи делают из нас людей — вот что он говорит.

— Как интересно. — Майкл залпом выпил свое вино и поднял бокал за новой порцией. Пожилой официант повиновался. — Он очень внимателен к своим детям, не так ли? И с отцом, наверное, у него были близкие отношения, когда тот был жив?

— У мистера Саймона Монтгомери был очень большой интереск воспитанию детей. Он постоянно искал способы улучшить своих детей и много об этом читал. В библиотеке и сейчас можно найти кое-что из того, что он изучал.

— Так вот почему он из года в год приглашал сюда детей из сиротского приюта? — Майкл вновь опустошил свой бокал, и старый официант снова его наполнил.

— Полагаю, да. Вам здесь нравилось?

Майкл поднял взгляд на официанта. Усталые красные глаза старика внимательно смотрели на него. Майклу захотелось размахнуться и вдребезги разбить стеклянную стену, внезапно подступившую к нему со всех сторон, и придушить этого чрезмерно любопытного старикашку. Но он не пошевельнулся.

— Я не помню, — сказал он наконец.

После обеда Майкл провел несколько часов в библиотеке, пытаясь протрезветь, чтобы вернуться к работе по составлению описи. В первую очередь его, конечно, интересовали старые книги, и пока он их перебирал, натолкнулся на немецкую книгу Kallipädieдоктора Даниэла Шребера 1858 года издания. Немецкий язык Майкл основательно подзабыл, но иллюстрации в этой книге были понятны без слов. Плечевой ремешок в форме восьмерки, который оттягивал плечи ребенка назад, чтобы они не выдавались вперед. «Geradhalter» — металлический крест, прикрепленный к краю стола, который не давал ребенку наклоняться вперед во время еды или занятий. Стулья и кровати с ремнями и веревками с петлей для предупреждения ёрзания или ворочания гарантировали юным телам прямое положение.

Откуда-то издалека, из какой-то другой комнаты, до Майкла доносился стук крошечных коленок по ковру и громоподобные проклятия стариков, пытающихся их изловить.

Майкл прошел через дверь в стене на северной стороне, с черного хода. Дверь привела его к лестнице, ведущей вниз, в подвалы. Основную часть подвальных помещений занимали кухня, прачечная, котел центрального отопления и кладовые, кроме того, там находились различные закутки, которыми пользовались садовники и уборщики. Но в одном конце, незаметном для постороннего глаза, были склады — сюда редко кто заглядывал.

Эти подвальные хранилища оказались настоящей сокровищницей, где хранилась домашняя утварь различного назначения. Таких богато украшенных металлических подставок для дров в камине, с изображением собак, и львов, и слонов, Майклу еще не приходилось видеть; здесь же он разглядел воланы для игры в бадминтон и кубки для вина, искусно расписанные кузнечные мехи, а еще старинные бутылки и всевозможные изделия из меди: ковши, шумовки, дуршлаги, котелки, подсвечники и тому подобное, двадцать две тщательно маркированные по трафарету жестяные банки, а также кастрюля с подогревом в форме оленя (с ее помощью колонисты поддерживали нужную температуру мяса только что убитого оленя); десятки свернутых в рулоны ковров, которые плохо сохранились и распались на сгнившие комки, когда он попытался их осмотреть; шесть глиняных горшков, некоторые из них были наполнены необычными металлическими изделиями вроде рукояток в форме слезы, подставок в форме крыла летучей мыши или веток ивы, дверных ручек в виде распустившейся розы и петель из кованого железа, в самом большом горшке находился набор стенных и мебельных трафаретов; здесь же находилось еще с полдюжины голландских посудин из фаянса (именуемого также «поддельным фарфором»); противень и банка с дырчатой крышкой; большое разнообразие крюков для мяса, тёрок и латунных изделий и противней для пирожков, все это — предметы из главной кухни «Морской арфы» прежних лет; приспособление для снятия башмаков некоего давно усопшего джентльмена; изящной работы кадка для молока и несколько старых катков для глаженья белья; гниющий мешок, полный рассыпающихся наволочек (перебирая белье, Майкл с удовольствием представлял себе руки юных горничных, которые гладили их по головкам и взбивали им подушки, — в те давние времена они называли этих девушек «подушечками»); шампуры и сковороды с длинными ручками; подносы и доски для резки хлеба и огромное количество деревянной утвари, которую, несомненно, использовал кто-то из прежних управляющих, пытаясь сэкономить на хозяйственных расходах.

Он мог бы провести здесь целую неделю, описывая все вокруг, чего на самом деле ему вовсе не хотелось делать во время пребывания в отеле. Теперь, когда он увидел всю эту обычную, повседневного использования мелочовку, ему еще больше, чем прежде, захотелось пройтись по остальным помещениям. Впрочем, и по находкам в подвале можно с уверенностью судить, что здесь довольно много ценных антикварных вещей. Если провести их распродажу должным образом, то вещи эти принесут семейству Монтгомери изрядные деньги. И вся прелесть, конечно же, заключается в том, что реликвии эти теперь малопригодны в повседневной работе отеля.

Вечером того же дня Майкл приступил к учету содержимого самих гостиничных номеров. Поскольку там было мало ценного или интересного, он мог бы делать все очень быстро. Замедляло работу лишь смутное ощущение дезориентации, не покидавшее его с момента пробуждения утром. Некие предметы — наиболее узнаваемыми из них были безликие статуэтки купидонов, увиденные им в первую ночь в отеле, — маячили где-то на периферии его поля зрения, а затем исчезали, как будто он находился под воздействием неизвестного снадобья. Наверное, все дело в обеде по случаю Дня благодарения — в том вине, которое столь щедро подливал ему старый официант, — и он стал очень внимательно относиться к тому, что ест, поминутно разглядывал каждый стакан с напитками и каждый кусок хлеба или мяса, анализируя степень плотности, форму, следы от инструментов, прежде чем употребить.