Ужасы французской Бретани - Страница 31

В романе «Гильом из Палермо» испанского принца Альфонса превращает в оборотня мачеха, обмазавшая его тело колдовской мазью. Волк совершает подвиги и спасает главного героя романа — Гильома, сына короля Сицилии. Зверь помогает ему сбежать от лордов-заговорщиков и устроиться на службу в императорский дворец. Там Гильом влюбляется в принцессу, а верный оборотень помогает им скрыться от гнева императора. Они живут в лесу, а Альфонс носит им еду и облачает в звериные шкуры для маскировки. Гильом возвращается на Сицилию, а волк содействует ему в борьбе за трон. В итоге Гильом побеждает врагов, мачеху Альфонса призывают к ответу, и она расколдовывает пасынка. Бывшего оборотня женят на сестре Гильома. Конечно, оборотень в этом произведении — случайная фигура, он замещает традиционного волка-помощника из сказок. И все же унаследованные им добродетели сказочного зверя подкупают читателя.

Для сравнения приведем народную сказку из Бретани. Матерый волк с огромной головой и горящими глазами похищает богатых наследниц. Герой по имени Персоник усмиряет его с помощью волшебной плетки, и зверь приводит его в свое подземное жилище в темном лесу. Там расположены несколько камер, чьи двери подписаны именами томящихся внутри девушек.

Освободив пленниц, Персоник, к своему ужасу, видит, что они покалечены: у одной волк отъел голени ног и кисти рук, у другой — щеки, у третьей — уши, у четвертой — глаза и т. д. Герой изобретает эффективный способ исцеления — отрезает еще живому волку соответствующие части тела и скармливает их девушкам, пока у тех не отрастают свои.

Комментируя эту сказку, Мурадова с осторожностью указывает на охотничьи традиции дикарей, поедающих куски убитого животного, чтобы усвоить их качества — слух, нюх, зрение (разве дикари едят глаза?) и т. д. Но как объяснить действия самого волка? Зачем он глодал своих жертв по частям, да еще и в определенной последовательности? Чем его прельщали девичьи щеки — румянцем, что ли?

Я, в свою очередь, могу указать на систему отрубания частей тела и их поедания из сказок о ведьмах и разбойниках. Кто-то видит в ней следы обрядовых испытаний, кто-то — реализацию принципа «мера за меру». На мой взгляд, это знак колдовского ритуала, призванного обеспечить связь с миром мертвых, к коему, вне всякого сомнения, принадлежит большинство сказочных людоедов. В сказках волк изредка подменяет ведьму, например, в одной из исходных версий «Гензеля и Гретель». Бретонская сказка представляет собой усложненный вариант путешествия героя в дом мертвеца и спасения им пребывающих в плену людей.

Люпины у ограды кладбища. Иллюстрация М. Санда (1852) к «Сельским легендам» Жорж Санд

В памяти всплывают античные кладбищенские волки. В Бретани и Нормандии они водятся в избытке. Так называемые люпины — местные оборотни — по ночам приходят на кладбище, воют на луну и пожирают вырытые из могилы трупы. Особенно охотно звери навещают могилу своего товарища, которого сами же хоронили накануне. В ряде областей бытует поверье о загробном оборотничестве. Назовем его так, хотя речь идет об известном всем народам умении беспокойных мертвецов оборачиваться животными, в том числе волками. Но был ли такой человек оборотнем при жизни?

Кроме люпинов, в лесах Бретани обитают бугул-ноз («ночные пастухи» или «дети ночи»), упоминающиеся в преданиях Морбиана по меньшей мере с XVII в. Эти невероятно уродливые создания похожи на человекоподобных прямоходящих волков. Когда-то ими пугали детей — признак нехороший, так как в число «детских пугал» входят самые жуткие чудовища древности. Впоследствии образ бугул-ноз был олитературен. Их превратили в этаких страдальцев, переживающих о собственном уродстве и предупреждающих криком о своем появлении. Заслышав в сумерках унылые крики бугул-ноз, пастух должен поспешить загнать овец в стойла, иначе их скушают вместе с хозяином. Как и люпины, бугул-ноз околачиваются ночью у кладбищенских оград. Шотландский родственник бугул-ноз называется вулвер — человек с волчьей головой, покрытый короткой коричневой шерстью. Молва сделала из него рыбака, оставляющего выловленную рыбу у дверей бедняцкого дома.

Итак, оборотень — это скорее человек, чем волк, но человек, посредством колдовства обратившийся в потустороннее существо, имитирующее волчьи повадки. Об этом существе в древности знали и часто путали его с обыкновенным волком. Ряд признаков позволяет допустить, что оборотень, в отличие от своего праотца, не принадлежит целиком миру мертвых и потому не столь вредоносен, как ходячий покойник, мертвая голова или Баба Яга. Но в одном я уверен — побывав в звериной шкуре, он не способен вернуться к нормальной жизни, /пивым человеком он быть перестал, хотя ни в зверя, ни в мертвеца не превратился.

Легенды бретонских замков немногим отличаются от английских историй о привидениях, но в них ужас усилен кровавыми подробностями, и неслучайно среди злодеев преобладают сами хозяева — жестокие убийцы и насильники во главе с неподражаемым Жилем де Рэ. Можно относиться к сказаниям о злодеях как к народным побасенкам, а можно, приняв их на веру, упиваться вслед за Гюисмансом теми крайностями, что наполняли жизнь прежней аристократии: «С тех пор знать измельчала. Она подавила, а то и вырвала с корнем инстинкт насилия и убийства, на смену которому, однако, пришло навязчивое стремление к деловой активности и страсть к наживе. Хуже того, аристократия настолько выродилась, что ее теперь привлекают самые низкие занятия. Потомки древних родов переодеваются в баядерок, напяливают на себя балетные пачки и трико клоунов, прилюдно раскачиваются на трапеции, прыгают через обручи, поднимают тяжести на утоптанной арене цирка». И впрямь что может быть презреннее пошлости?

С именем Жиля де Лаваля, барона де Рэ, связано три замка, ныне лежащие в руинах, — Машкуль, Тиффож и Шамтосе. Когда-то они располагались на границе Бретани с Анжу, а в настоящее время входят в состав департаментов Луара Атлантическая, Вандея, Мен и Луара. В замке Машкуль наш герой родился около 1404 г. и, по некоторым данным, предпочитал жить в зрелые годы. «Когда над лесом сгущалась тьма и в замке одно за другим освещались окна, крестьяне указывали на одно окно наверху обособленной башни,

Жиль де Рэ. Портрет работы С. Болоньини (1921) свет из которого прорезал ночную тьму. Поговаривали, что в этом окне время от времени виднелись вспышки красного пламени и оттуда доносились пронзительные крики, которым в притихшем лесу вторил только волчий вой, когда звери выбирались из своего логова на ночную охоту» (Баринг-Гоулд).

За последние десятилетия не единожды предпринимались попытки очистить Жиля де Рэ от обвинений в колдовстве и убийстве детей. Успехом они не увенчались. В колдовство нынче не верят, точнее, не верят в причиняемый им вред, но сексуальный маньяк — чрезвычайно привлекательная фигура. Нельзя же считать ее достоянием нашей эпохи! Наверняка в прежние времена маньяков было не меньше, но из-за отсутствия правовых норм и передовой прессы о них практически не знали. Знатных преступников покрывали и светская, и духовная власти, осуждавшие лишь строптивцев вроде Жиля де Рэ.

В оценке личности бретонского маршала превалируют два мнения. Либо мы признаем его виновность, но тогда мы должны признать и законность суда над ним, и правоту инициировавших процесс церковников — тех самых, что обидели Жанну д’Арк. Либо мы клеймим позором лихоимцев и суеверов и оправдываем беднягу Жиля. Но как тогда быть с аристократами-изуверами и крестьянами — страдальцами, чьи мольбы напрасно возносятся к небу?