Ужасы - Страница 100

Короче говоря, доктор Скал просто шарлатан, я был твердо в этом уверен. А бедная легковерная Элиза — его жертва. Одному богу известно, что он заставил ее делать, если она так рыдает! Мое воображение, сначала бесстыдно задержавшееся на прелестях женщины, а затем признавшее ее душевнобольной, теперь обратилось к ней в третий раз, выставив ее несчастной жертвой доктора Скала. Я знал из рассказов, какие слышал в Гамбурге, что вытворяют шарлатаны вроде этого с легкоуязвимыми женщинами. Я слышал, что некоторые некроманты требовали, чтобы все участники сеансов были голыми, как Адам, чистоты ради! А другие так ранили нежные сердца жертв своими гнусностями, что женщины теряли сознание и их насиловали в этом бесчувственном состоянии. Я представил, как все это происходит сейчас с Элизой. И чем громче становились ее крики и всхлипы, тем больше я укреплялся в мысли, что самые худшие мои опасения оправдываются.

Наконец я не выдержал, я кинулся в темноту, чтобы отыскать ее.

Герр Вольфрам бросился за мной и схватил меня за руку. "Вернитесь в дом! — потребовал он. — Ради всего святого, оставьте это, вернитесь в дом!"

Элиза уже надрывалась. Я не вернулся бы, даже если бы речь шла о спасении моей жизни. Я стряхнул с себя руку Вольфрама и двинулся к кладбищу. Сначала я подумал, что старик оставил меня в покое, но, оглянувшись, увидел, что он сходил в дом и теперь вышел снова, с мушкетом в руке. Я решил, что он собирается угрожать мне, однако вместо этого он протянул оружие со словами: "Возьмите с собой".

"Я не собираюсь никого убивать! — воскликнул я, ощутив себя великим героем и настоящим праведником, идущим на подвиг. — Я просто хочу вырвать Элизу из рук проклятого англичанина!"

"Она не пойдет с вами, — сказал мне Вальтер. — Прошу вас, возьмите мушкет! Вы славный юноша. Я не хочу, чтобы с вами случилось что-нибудь нехорошее".

Я пропустил его слова мимо ушей и пошел к кладбищу. Хотя Вальтер был уже стар и задыхался на ходу, он старался не отставать от меня. Он даже сумел заговорить, однако то, что он говорил — учитывая мое возбужденное состояние и его одышку, — не всегда удавалось понять.

"Она нездорова… она страдала от этого всю жизнь… откуда мне было знать? Я ее любил… хотел сделать ее счастливой…"

"Судя по ее крикам, не так уж она и счастлива сейчас", — заметил я.

"Это не то, что вы думаете… то есть то и не то… О господи, умоляю вас, давайте вернемся в дом!"

"Я же сказал "нет"! Я не хочу, чтобы ею воспользовался этот человек!"

"Вы не понимаете. Никто из нас не в силах ее ублажить. Никто".

"Так, значит, вы наняли Скала, чтобы он сделал это? Господи!"

Я развернулся и сильно толкнул старика в грудь, затем побежал дальше. Наконец-то все сомнения относительно того, что происходит сейчас на кладбище, были отброшены. Вся эта болтовня о некромантии не больше чем мрачная вуаль, наброшенная поверх гнусной правды. Бедняжка Элиза! Жить с немощным мужем, который не находит лучшего способа сделать ее счастливой, как только отдать какому-то англичанину ради сиюминутного удовольствия! Ради всего святого, англичанину! Как будто бы англичане понимают что-нибудь в любви!

Пока я бежал, мне представлялось, что я сделаю, оказавшись на кладбище. Я воображал, как перепрыгиваю через стену, с криком набрасываюсь на Скала, оттаскиваю его от моей бедной Элизы. Потом я колочу его, пока он не лишается чувств. И вот когда он повержен, а я доказал, какой я молодец, я подхожу к красавице, заключаю ее в объятия и показываю ей, как поступает настоящий немец, когда хочет осчастливить женщину.

Голова у меня шла кругом от идей вплоть до того момента, когда я выскочил из-за деревьев и увидел перед собой некрополь…

На этом месте после нескольких минут горячей речи Геккель вдруг замолчал. Полагаю, это было сделано не ради драматического эффекта. Он просто мысленно готовился перейти к финальной части повествования. Уверен, никто из собравшихся в комнате не сомневался, что развязка не будет приятной. С самого начала это был рассказ, на котором лежала тень грядущего ужаса. Никто из нас ничего не говорил, это я помню наверняка. Мы сидели, зачарованные рассказом Геккеля, ожидая, когда он продолжит. Мы были словно дети.

Прошла минута или чуть больше, пока он смотрел в окно на ночное небо (не замечая, как я думаю, его красоты), после чего снова развернулся к нам, чтобы вознаградить за терпение.

— Луна висела полная и белесая, — произнес он. — В ее свете виднелась каждая деталь. В том месте не было никаких внушительных благородных памятников, какие вам встречались на кладбище в Ольсдорфе, просто грубо вырезанные каменные надгробия и деревянные кресты. И среди них разворачивалось некое действо. В траве горели свечи, их пламя не двигалось в застывшем воздухе. Полагаю, они образовывали подобие круга — наверное, футов десять в диаметре, — где некромант проводил обряд. Однако сейчас его работа была завершена и он отошел в сторону от этого места. Англичанин сидел на надгробном камне, покуривая длинную турецкую трубку, и наблюдал.

Объектом его наблюдений служила, естественно, Элиза. Едва только увидев ее, я, не без угрызений совести, постарался представить, как она будет выглядеть без одежды. И теперь я получил ответ на свой вопрос. Она была здесь, освещенная золотистым светом свечей и серебристым светом луны. Открытая моим глазам во всем своем великолепии.

Но, боже мой! То, что она делала, обращало все удовольствие от созерцания ее красоты, все до последней капли, в горчайшую желчь.

Те крики, которые я слышал, те рыдания, из-за которых у меня разрывалось сердце от страха за нее, были спровоцированы вовсе не приставаниями доктора Скала, а прикосновениями мертвецов. Мертвецы поднялись из своих могил, чтобы ублажать ее! Она сидела на корточках, а у нее между ног торчала голова, вылезшая из-под земли. Человек, судя по его состоянию, недавно погребенный, поскольку плоть все еще прилегала к костям, с языком — господи, с языком! — все еще торчащим между оскаленными зубами.

Этого уже хватило бы, если бы это было все. Только это было не все. Тот же чудовищный гений, что вернул кадавра между ее ногами к некоему подобию жизни, так же придал сил стае обломков, кусочков целого, которые, словно черви, выковыривались из земли различными способами. Кости держались друг за дружку с помощью обрывков кожи. Грудная клетка ползла, опираясь на локти; голову толкал вперед извивающийся голый позвоночник; кисти рук тянули за собой держащиеся на лоскутках кожи кости. Здесь был настоящий погребальный бестиарий. И все это набрасывалось на Элизу или дожидалось своей очереди наброситься.

И она нисколько не противилась такому вниманию с их стороны. Совсем наоборот. Оттолкнувшись от трупа, который лизал ее, она перекатилась на спину, пригласив еще дюжину обломков присоединиться, будто обезумевшая потаскуха, и они пошли, о, еще как пошли, словно надеясь получить из нее соки, способные вернуть им целостность.

Вальтер теперь догнал меня.

"Я вас предупреждал", — сказал он.

"Так вы знали, что здесь творится?"

"Ну, разумеется, знал. Боюсь, это единственный способ для нее получить удовлетворение".

"Но кто же она?!" — воскликнул я.

"Просто женщина", — ответил Вальтер.

"Ни одна нормальная женщина не пошла бы на такое, — возразил я. — Господи! Господи боже мой!"

Зрелище, разворачивающееся передо мной, с каждым мигом становилось все ужаснее. Теперь Элиза стояла на коленях на могиле, а второй труп, сорвавший с себя остатки той одежды, в какой был погребен, совокуплялся с ней. Движения его были неистовы, он получал сильнейшее наслаждение, судя по тому, как откидывалась его гниющая голова. Что же касается Элизы, она сжимала свои полные груди, и в воздух взлетали брызги молока, падающие дождем на сумасшедший зверинец, скачущий перед ней. Ее любовники были в экстазе. Они носились, грохоча костями, под этими брызгами, как будто благословленные.

Я вырвал у Вальтера мушкет.