Утренний иней - Страница 7

Но ведь сколько времени Ветке понадобится, чтобы добраться до Каменского интерната, который неизвестно где, и спросить не у кого! А потом еще придется все объяснять Насте. А Ирина что за это время наворочает? Может быть, она уже сообщила в милицию о Веткиной пропаже, может быть — самое ужасное, — сообщила родителям, и они уже летят домой самолетом!

И пирожных-то теперь все равно у Ветки нет, плюхнулись в лесу. Ни пирожных, ни коврижек, ни лимонада. А денег осталось только на автобусный билет.

В конце концов, почему Веткина семья должна разлететься в пух и прах из-за какой-то легкомысленной девчонки, удравшей из дому? Мало ли жизнь подсовывает и еще наверняка будет подсовывать всякие глупые истории. Нельзя же впутываться во все!

Благоразумная рассудительность Ирины, та самая, всегда раздражающая Ветку рассудительность, неизменно рекомендующая Ветке считаться с обстоятельствами и не лезть не в свое дело, на этот раз одержала победу над Веткой, найдя путь к ее сердцу через ее же, через Веткины пятки. И Ветка прибавила ходу.

Сверху овраг казался не таким глубоким, каким был на самом деле. Пышные кусты, росшие на его склонах, смыкались своими верхушками, образуя прозрачную светло-зеленую крышу. Но чуть пониже — еще одну, а ниже — еще одну. Словно у оврага было еще одно дно, и еще одно, и еще. И если смотреть, не вглядываясь внимательно, сверху, с края, то можно было увидеть лишь ложную, ненастоящую его глубину.

А Настя знала, что там, внизу, за этими светло-зелеными, пронизанными солнцем крышами, лежит еще одна глубина, самая последняя. Там черно и страшно.

Она прошла сегодня ночью по этой последней глубине, по черной тропинке, проложенной по такому же черному дну, и это был долгий и тяжелый ночной путь.

Но сейчас ей было почти хорошо. Оттого, что путь этот был уже позади, и оттого, что все так благополучно кончилось — солнечным днем, умытым ливнем, и встречей с доброй веселой Виолеттой, у которой не только имя, но и лицо и глаза были какими-то музыкальными, поющими. И самое главное, конечно, то, что Виолетта обещала ей встречу с Евфалией Николаевной.

Сапоги, которые она вчера вытащила из кучи мусора на задах (ее обувку спрятали под замок), еще не просохли, но это Настю не беспокоило нисколько. Теперь не обязательно спешить в Миловановку, теперь сначала надо увидеться с Евфалией Николаевной. Может быть, даже и не надо будет ничего говорить Евфалии Николаевне. Может быть, надо будет всего лишь посмотреть на нее. Она и без слов поймет, что хотела сказать ей Настя.

И теперь уже почти без прежней тоски вспомнила она, как бежала за Евфалией Николаевной тем зимним холодным вечером, увязая в снегу, по темной улице Дубовского и плакала, пытаясь удержать, остановить ее, и мороз до боли сковывал ресницы, и это было похоже на сегодняшний ее путь через ночной овраг по самой черной последней глубине. Она бежала тогда, увязая в сугробах, обливаясь слезами, и дед догнал ее и схватил за руку так крепко, что у нее потом всю ночь болело плечо. Она не спала потом до самого утра, но не из-за этой боли.

Кто бы мог думать, что случится такое!

Евфалия Николаевна приехала в Дубовское в зимние каникулы, чтобы навестить своих учеников, разъехавшихся на каникулы по домам, и вот вместо обыкновенного, может быть, даже приятного разговора (ведь Евфалия Николаевна так любила Настю) в Настином доме произошла грозная стычка, откинувшая Настю в далекое прошлое, в бесконечно далекое прошлое — когда и Насти-то еще на свете не было. В прошлое, которое так неожиданно воскресло у них в доме и к которому, как раньше казалось Насте, она не имела никакого отношения. Нет, она имела к этому прошлому прямое отношение, как и все люди, как и все, кто жил рядом и не рядом с ней, объединенные одним общим, великим. Но она никак не могла предположить, что прошлое, воскресшее в их доме в тот зимний вечер, повернется к ней своей страшной, чужой стороной, откинет Настю в ту черную последнюю глубину, отрежет ее от других людей, знакомых и незнакомых, причастных к тому прошлому совсем по-другому. Не так, как Настя. Оказывается, не так, как Настя…

Сквозь темную дымку длинных ресниц Настя видела, когда поднимала глаза вверх, как по небу суматошно бежали редкие белые облака, не знавшие, видимо, куда ж им деваться, куда спрятаться на таком ослепительном голубом небе под ослепительным солнцем, которое стояло уже довольно высоко. Даже, пожалуй, слишком высоко над лесом. Девочке с поющим именем давно пора было бы возвратиться. Не заблудилась ли, возвращаясь обратно? В Каменске, конечно, заблудиться невозможно — там любой прохожий выведет к лесопарку. А вот в лесопарке, смыкающемся с лесом, с оврагами, заблудиться было очень легко. Сама Настя, хорошо зная эти места с восьми лет, не один раз плутала здесь даже в зимнем лесу, когда протоптанных дорожек в нем бывает раз в двадцать меньше, чем летом.

Встревожившись, она вгляделась в темную стену леса по ту сторону оврага. Если ее новая знакомая забредет туда, на ту сторону, то выберется не скоро. Там — по-настоящему густой, местами непроходимый лес, почти без тропинок.

— Виолетта! — позвала Настя громко.

Никто ни поблизости, ни вдалеке не отозвался. Настя совсем встревожилась. Оставив все еще не просохшие сапоги на пеньке под солнышком, она пошла вдоль оврага, чтобы обойти его по краю и выйти к той знакомой ей с давних времен тропинке, ведущей из Каменска куда-то совсем далеко, которая, как она знала, всегда могла обмануть новичка и завести его в сторону от интерната.

Она шла по тропинке и время от времени громко звала Виолетту, но лес не отзывался. И как Настя могла отпустить эту девочку одну? Как Настя могла? Она шла по лесу и терзалась.

Знакомая цветочная поляна запестрела, зазеленела впереди, в просвете между деревьями.

— Виолетта!

— Собачку, что ли, потеряла? — раздался за ее спиной сочувственный голос.

Настя обернулась.

Высокая, вся в веснушках девочка, длинноногая и растрепанная, в голубых замызганных джинсах и в такой же замызганной курточке, совсем по-детски перемазанная соком ежевики, стояла перед ней.

— Декоративную, да?

— Что? — не поняла Настя.

— Я спрашиваю — декоративную собачку потеряла? Комнатную? Если декоративную, так ни за что сама отсюда не выберется, они совершенно неприспособленные. Пропадет! Уж ты меня извини, помочь я тебе никак не могу. Меня вот тоже ищут. Слышишь — вопят?

— Кри-во-ше-е-ва! — дружно скандировал на поляне хор звонких голосов. — Та-ня! Кри-во-ше-е-ва!

— Так почему же ты не отзовешься?

— А пусть повопят немного, пусть! — с какой-то непонятной досадой сказала девочка. — Пусть. А я послушаю… А ты ищи, ищи собачку, а то пропадет в лесу.

— Послушай, — робко сказала Настя. — А ты тут в лесу девочку не видела? Беленькая такая, волосы светлые, вот так, до плеч немного не достают, и рукава фонариком… Кажется, ее Ветой зовут.

— Ну! — удивилась девочка. — Видела, конечно! Она из нашего отряда! Знаю ее прекрасно! Кто ж Ветку Петрову не знает!

— Ну? — теперь уже удивилась Настя, немного смущенная тем, что ее новую знакомую, оказывается, все знают. — А что такого она натворила?

— Ну, это ты еще узнаешь! — многозначительно сказала джинсовая девочка. — Это она, наверно, у тебя собачку увела?

— Нет! — обидевшись за Виолетту, сказала Настя. — Просто она ушла за пирожными и пропала.

— За пирожными? Поздравляю! Съела она давно твои пирожные! И коврижки тоже. Вот лимонад оставила, да все равно бутылки открыть нечем. А сама она в город укатила.

— Как в город? Надолго?

— Не надолго, а насовсем. Домой.

— Неправда!

— Неправда? — возмутилась девочка. — Да от Ветки Петровой всего можно ожидать! Мы уж в отряде от нее натерпелись!

— Зорь-ка! — донесся с поляны одинокий мальчишеский голос. — Та-ня! Мисс Зорька!

— Я пошла! — обрадованно прошептала сразу просиявшая джинсовая девочка. — Это меня! Я побежала! Мне некогда!