Утренние прогулки - Страница 4

Мы с папой сразу стали раскладывать на полу рельсы, расставлять станции. Станции мы с ним сами склеивали.

- Подожди, папа! - крикнул я. - Зачем ты сюда тупик ставишь? Я здесь хочу стрелку подсоединить.

Потом мы включили дорогу и попробовали наш паровозик. Он так красиво ездил, как настоящий. Сначала один.

Потом я к нему подсоединил три цистерны, потом цистерны отсоединил - и он повез вагон-ресторан и два спальных. А два тепловоза у нас повезли платформы с автомобилями, а на запасном пути стояла еще электричка.

Поезда останавливались у станций, папа объявлял отправление, а потом проверял у меня билет и щелкал компостером.

Я решил подсоединить еще два моста, чтобы сделать пересечения на разных уровнях, отключил дорогу, и тут папа вдруг вскочил.

- Все ясно, - сказал он.

Я подумал, что это он мне сказал, и спросил его:

- Что ясно?

Но папа уже пошел к своему портфелю за расчетной тетрадью.

- Что ясно? - снова спросил я.

- Что? Ты что-то сказал? - отозвался он.

- Что ясно-то? - спросил я, хотя уже понял, что он отключился от меня к своему проекту.

- Ясно? - удивленно спросил он. - Ах, да, ясно. Да-да, конечно, все ясно. Все очень ясно, ясненько, ясновато, - забормотал он.

Я сидел на полу посреди комнаты, вокруг меня были всякие рельсы, маленькие раскрашенные домики, клееные деревья. И не хотелось мне больше играть.

В комнату вошла мама.

- Не сиди на холодном полу, - сказала она, - опять будет насморк.

Я молчал. И даже разбирать дорогу на части мне не хотелось. Даже прикасаться к ней.

А только что так хорошо мы играли.

- На ужин рыбу или творог? - спросила мама.

- Да-да, обязательно, - отозвался папа.

Он быстро записывал в расчетную тетрадь очередные свои формулы.

- Я спрашиваю, что ты хочешь - творог или рыбу? Ты меня совсем не слушаешь.

- Да-да, я слышу. Творог и рыбу. Рыбу или творог. Мама махнула рукой, вздохнула и пошла на кухню.

***

Папа работал весь вечер. У него на столе лежали три толстенные книги - справочники. Иногда он искал в этих справочниках нужные числа, подставлял числа в огромные формулы к себе в тетрадь, считал на логарифмической линейке.

Я ночью проснулся, пошел на кухню попить гриба, а он все сидел со своими расчетами. На столе горела маленькая лампа, и он даже на меня не оглянулся.

***

Раньше мама любила ходить в туристские походы. Она даже с папой познакомилась в одном таком походе, когда они были студентами.

Сейчас иногда мама смотрит в окно, как солнце светит, и вздыхает:

- Съездить бы куда-нибудь подальше, вечером у костра посидеть.

В этом году еще осенью она сказала, что теперь я вырос и на лыжах-то уж она со мной походит. И мне купили лыжи с настоящими универсальными креплениями. На них даже слаломом можно было заняться, если бы захотелось.

Утром в воскресенье мы встали, мама посмотрела на солнце и сказала:

- Поехали, сын, за город?

- А папа? - удивился я.

- А папа пусть чертит.

- Да-да, вы поезжайте, а я тут один поработаю, мне надо как следует подумать.

Мама достала рюкзаки - мне и себе. В свой положила бутерброды и термос, а в мой - фонарик, яблоки и спички. Вдруг мы в лесу заблудимся, тогда костер разожжем.

В электричке было много людей, все с лыжами. Нам хорошо, у нас платформа близко от дома, называется Ланская. Зато иногда в вагон войдешь, а мест уже нет, потому что все сели в городе.

Я взял с собой книгу «История удивительных открытий» - о разных изобретателях в древности. Эту книгу читал брат Гриши Алексеенко, десятиклассник, потом Гриша, а теперь они дали мне.

В электричке я книгу открыл в том месте, где написано про Архимеда, какие он изобретал военные машины. Две тысячи триста лет назад, когда к Сиракузам на острове Сицилия подошел римский полководец Марцелл, то Архимеда все горожане стали просить о помощи. Раньше Архимед занимался только наукой, а изобретать машины стеснялся, говоря, что машины - просто игрушки геометрии, забава для тупоумных ученых, а у него есть гораздо более серьезные темы для размышлений. Но Архимеда умоляли и горожане, и сам царь Гиерон, его родственник. Архимед уступил и в несколько дней придумал невиданные машины для обороны города. Когда на Сиракузы пошли штурмом римские легионы, а со стороны моря приблизился флот, сиракузцы онемели, объятые ужасом, столько было у римлян воинов и кораблей. Но тут Архимед пустил в ход свои машины. Одни машины захватывали железными когтями вражеские корабли, поднимали их носом вверх и переворачивали. Другие - выбрасывали с огромной силой тяжелые камни, стреляли копьями, словно пулеметы.

Римские воины так перепугались, что сразу бросались бежать, как только видели конец веревки или бревно над стенами города.

- Еще одна машина Архимеда против нас! - кричали они в страхе.

Архимед же удивлялся, когда его благодарили горожане и царь.

Даже во время обороны он считал эти машины игрушками ума и серьезно к ним не относился. Он снова засел за свои геометрические рассуждения и чертил на полу мелом разные сложные фигуры.

А я подумал: «Вот если бы он всерьез стал придумывать для людей разные машины, мы бы, наверно, уже давно не только на Марс и Венеру слетали б, а и на другие звездные системы».

Я так увлекся книгой, что и не заметил, когда мы приехали в Зеленогорск.

- Очнись, - сказала мама.

И я сразу стал убирать книгу в рюкзак.

Мы с мамой надели лыжи прямо около станции и пошли по лыжне в сторону Серенады.

Вокруг были высокие сосны и ели. Нас иногда обгоняли люди и спрашивали:

- К Серенаде мы правильно идем?

- Правильно, - отвечала мама.

Ветра совсем не было, и солнце здорово грело щеку, особенно если замереть, зажмуриться и поднять лицо. И воздух между деревьями был теплый, сосновый.

Некоторые люди снимали с себя куртки и оставались только в лыжных брюках.

Я так и не понял, какая гора называется Серенадой. Там было много гор, высоких и низких, крутых и попроще.

Я съезжал следом за мамой на огромной скорости с одной горы, потом, совсем не отталкиваясь, по инерции, въезжал на другую, съезжал с нее, взлетал на третью. Надо было только внимательно смотреть, чтобы не налететь на сосну.

А одна гора была страшно крутая и внизу утыкана обломками лыж.

Мама сказала, что она называется Лоб.

Когда мы забрались на эту гору и я заглянул вниз, то даже попятился, чтобы нечаянно лыжи меня туда не повезли.

- Неужели съедете? - спросил человек, который был здесь вместе со своей дочкой.

- Когда-то съезжала, - засмеялась мама, - попробую.

- Что вы, это же самоубийство! - испугался человек. - Не надо, я пошутил.

- Сейчас посмотрим.

Мама сразу оттолкнулась и помчалась с жуткой скоростью вниз, а внизу круто свернула и поехала с новой горы, с пологой.

- А мы с тобой лучше вернемся назад, - сказал человек дочке. - Мне еще жизнь дорога. Она, наверно, чемпионка какая-нибудь.

А я закричал:

- Мама! Все нормально? И мама ответила:

- Хорошо! Спускайся ко мне там, где полого!

И на меня многие люди с уважением посмотрели, потому что все следили, даже остановились, когда мама мчалась со Лба.

Потом мы ели холодные бутерброды и пили чай, такой горячий, что его надо было отпивать маленькими глотками.

Я пил из зеленой кружки, а мама - из крышки термоса. Из кружки поднимался пар, и этим паром было смешно дышать.

Мы еще покатались немного с гор. Я все-таки налетел на одну сосну, которая стояла прямо на пути, не успел свернуть. Я небольно стукнулся о нее плечом и упал. А один человек недалеко от нас так трахнулся лбом о дерево, что сидел потом полчаса, держась за голову, и друзья повели его к станции, даже лыжи его понесли.