Утреннее шоссе. Взгляни на свой дом, путник! - Страница 53

- И ты едешь? - Клямин уписывал яичницу.

- А то! Там такая жратва - про язву забываю.

- За что ты так предан Серафиму? На такие подвиги идешь ради него.

Ефрем повернул свою чугунную голову и посмотрел на Клямина. И вновь его зрачки оледенели.

- На какие такие подвиги? - проговорил он, придерживая ложечку у рта.

Приподняв пустой стакан, Клямин со значением тренькнул им по бутылке.

- А-а-а, - ухмыльнулся Ефрем. - Хитер ты, Антон, хитер. На слове не поймать.

- Ты что имел в виду? - прикинулся Клямин.

- Сам знаешь. Много болтаешь, Антон, я тебе скажу. Хозяин уже обратил внимание. Про Мишку горбоносого всех расспрашиваешь. Я к тебе хорошо отношусь… Попридержи язык, к добру не приведет, хуже будет.

- Куда уж хуже, - подмигнул Клямин. - Сесть должен на срок.

Просторная плешь Ефрема забурела от выпитой водки. Щеки покрылись красноватым налетом, сквозь который пробивалась паутина капилляров…

- Хуже? - хмыкнул Ефрем. - Можно там и остаться. У хозяина руки длинные. Зароют где-нибудь на далеком кладбище, под номером. Понял? Так что веди себя умно в разговоре. Раз ты умнее меня в двадцать раз. Понял? И поторопись. Через полчаса надо быть на Южном шоссе.

Выйдя из-за стола, Клямин прошел в комнату и стал переодеваться. Ноги, казалось, были набиты теплой ватой.

- А почему на Южном шоссе, Плешивый? - крикнул он.

- Хозяин так хочет. - Ефрем отзывался на свою кличку, как на имя. - На Южном шоссе сейчас и в будни никого, а в выходной и подавно.

«Сегодня же воскресенье, - подумал Клямин. - Воскресенье». И в этой детали ему вдруг почудился какой-то мистический смысл.

Он вернулся на кухню в джинсовых брюках и куртке, поигрывая брелоком в виде латунной буквы «К».

Ефрем оглядел стол, взял с тарелки кусок сыра, налил себе еще полстакана водки и, хитро подмигнув Клямину, указал на кадык.

- Молодец! - Клямин следил за кадыком Плешивого. И вправду кадык держался на месте, не двигался. - И через уши можешь?

- Нет, - ответил серьезно Ефрем. - Через нос могу. Но сейчас не получится: простуженный, чихать начну.

Клямин усмехнулся и присел на край табурета.

- Еще вернешься домой, переночуешь, - успокоил его Ефрем. - По выходным они не берут.

- Возьмут. Если дело пришло в Южноморск, возьмут. - Клямин хотел что-то еще сказать, но его опередил телефонный звонок, по-утреннему злой и резкий.

Подняв трубку, он услышал голос Леры. Нервный, истеричный, с каким-то повизгиванием.

- Это ты виноват во всем! - кричала в трубку Лера. - Ты! Подонок и негодяй! Я ненавижу тебя и всю твою кодлу. Ты слезы не стоишь этой девочки, мразь…

Клямин слушал прикрыв глаза. Равнодушный и немой.

- Я все продумала! - продолжала Лера. - Завтра пойду куда следует и все расскажу. И о тебе, и о твоей банде. Поеду в Москву, пробьюсь к Генеральному прокурору. Скажи своим друзьям - пусть поторопятся, пусть прибьют меня. Мерзавец, мерзавец! - Голос Леры прервали рыдания.

Клямин положил трубку. Но едва он дошел до дверей, как вновь зазвенел телефон. Пришлось вернуться.

- Алло, - проговорил он вяло. - Слушаю вас.

- Антон! - воскликнула Лера.

- Здесь такой не проживает. - Клямин положил трубку и, ухватив шнур телефона, вырвал его из гнезда.

С каждым поворотом руля дома как бы уступали дорогу машине.

Дождь приустал и падал лениво, крупными отвесными каплями. Ударяясь о лобовое стекло, капли плющились, раскидывая острые брызги. Щетки мягко разгоняли их в стороны, выгребая сизую, уходящую вдаль перспективу улицы. Пустая, она обнажала унылое однообразие домов, издерганных осенью деревьев, отлакированных дождем цветных скамеек, глухих киосков. Изредка попадалась фигура под зонтиком, еще острее подчеркивая пустоту утреннего воскресного города.

Море вдали густело сиреневым провалом.

Приближаясь, оно словно бы поднималось вверх, к небу.

Казалось, еще немного - и автомобиль ткнется упрямым лбом в самую середину этой стены.

Добравшись до бульвара, Клямин свернул направо.

- Весь город решил объездить? - сонно проворчал Ефрем. - Хозяин ждать не любит.

Клямин промолчал. Вообще он молчал с тех пор, как выехали из дому. И Ефрема не слушал. По салону автомобиля бродили бессвязные, полупьяные, грубые слова. То сами по себе, то соединяясь в корявые фразы. Еще на лестнице Клямину было сказано, что хозяин в восемь часов будет ехать по Южному шоссе. Он возвращается с дачи. Пропустив его «форд», Клямин должен развернуться и ехать следом, а там будет видно, что делать. Хозяин в машине будет не один, а с Параграфом…

Отлаженный двигатель тянул ровно и мощно. Временами колеса проваливались в затянутые водой колдобины. Капот орошали мутные потоки, и машина, казалось, отряхивалась, подобно большой собаке.

Утомленный Ефрем посапывал простуженным носом, склонив набок башку и мирно уложив на коленях руки. Клямин искоса поглядывал на его заросшие ржавым пушком кисти. Он не испытывал сейчас никакого волнения. Все прошло - и страх, и озноб. Равнодушие и слабость томили его тело.

У развилки, от которой начиналось Южное шоссе, размещался пост автоинспектора. Желтый мотоцикл, опустив баранью голову, покорно мок под дождем. Сам инспектор спрятался под навес и читал газету. Заслышав шум автомобиля, он вскинул глаза, узнал Клямина и дружески помахал ему рукой. Не получив ответа на приветствие, инспектор проводил автомобиль озабоченным взглядом.

Южное шоссе. Клямин выпрямил руки, откинулся на спинку сиденья и уперся затылком в высокую тулью подголовника.

Схваченная по краям сырыми деревьями, дорога летела вдоль берега моря. Сначала она касалась территории порта, потом - рыболовецкого совхоза и лишь после этого подбивала пятикилометровую линию пляжа, покрытую где песком, где галечником.

Дождь совсем перестал. Но Клямин, казалось, не замечал этого: щетки продолжали кланяться, скрежеща о сухое стекло. Этот звук и пробудил Ефрема. Какое-то мгновение он таращился в хрустальное стекло, потом протянул руку под рулевое колесо и передвинул рычажок. Щетки остановились.

- Чокнутый ты какой-то. Белый весь. - Ефрем коротко ругнулся. - Хозяина боишься! Все его боятся, суку. - Он похлопал себя по коленям, разыскивая курево. Разыскал. Вытащил сигарету и, придавив головку автомобильной зажигалки, прикурил…

Какое-то время он посасывал сигарету, сбрасывая пепел в откинутый кармашек пепельницы, искоса поглядывая на осунувшееся лицо Клямина. Потом перевел взгляд на его руки.

- Слушай, ты не заболел? Глаза как у психа, и разговаривать со мной не хочешь?

С трудом оторвавшись от стекла, Клямин протянул взгляд по пыльной панели, перевел на короткие, тупые колени Ефрема, потом выше - к его плоскому носу, прижатым ушам, к венчику жестких волос.

- На дорогу гляди! Еще врежемся. Я пил, а он под балдой, - забеспокоился Ефрем и ткнул пальцем Клямина в плечо. - Эй! Что с тобой?! Хочешь, я сяду за руль, а?

Клямин покачал головой. Так слабо, что Ефрем с трудом это уловил.

- Кажется, хозяин едет. - Ефрем вперил глаза в далекий силуэт автомобиля и, приглядевшись, добавил с уверенностью: - Едут. Я его танк где хочешь угадаю…

Далекий штрих на серой дороге уже принимал контуры автомобиля.

- Не забыл? Проскочим мимо - развернешься и двинешь следом за «фордягой». - Ефрем наклонился вперед, встречая взглядом приближающийся автомобиль.

Продолжая держать руль вытянутыми руками, Клямин прижался сутулыми плечами к спинке сиденья. А нога упрямо пригибала вниз рычаг акселератора. Стрелка спидометра миновала отметку «90» и дрожала в дурном предчувствии.

Шоссе вытянулось черной напряженной лентой.

Клямин что-то проговорил вялым, тающим голосом.

Ефрем не расслышал и переспросил, не отрывая взгляда от черного автомобиля, в котором уже различались два силуэта.