Утреннее шоссе. Взгляни на свой дом, путник! - Страница 51

Ильин сложил по складкам и сунул в карман платок.

- Как это - с какой историей? - растерялся он. - Со всеми этими делами я поиздержался. Такие расходы, куда ни повернись. Взял с собой четыре сотни - и как четыре копейки.

Клямин поднял с колен лицо, откинул назад волосы.

- Извините, Геннадий Степанович, - словно издалека проговорил он. - Извините, ради бога.

- Что извинить? - удивился Ильин.

- Расскажите мне о ней. Я так мало ее знал.

- Простудитесь… На камне-то. - В голосе Ильина слышалось нетерпение. Он украдкой взглянул на часы.

Клямин перехватил его взгляд и, цепляясь за перила, поднялся.

- Может, на лифте? - сказал Ильин.

Казалось, Клямин не слышал. Он добрался до площадки второго этажа. Остановился. Полез в карман, вытащил несколько купюр.

- Извините. Деньги-то со мной, извините. - Клямин обернулся и протянул Ильину скомканные бумажки.

- Многовато, - сказал Ильин, прикидывая сумму. - Больше сотни будет.

- Берите, - коротко сказал Клямин.

Ильин принял деньги, поблагодарил и, разгладив, спрятал во внутренний карман. Они молча постояли. Привалясь спиной к стене, Ильин достал папиросу, закурил.

- Знаете… Она всю жизнь меня ненавидела. За что - не знаю. А я любил ее, как дочь, честное слово…

Он стоял, низкорослый, в мятом костюме, с жирным пятном на лацкане, заметном даже при плохом освещении. С простуженным носом и покрасневшими, усталыми глазами. Напоминая своим обликом кого-то из знакомых Клямину людей. Но кого?

- Впрочем, она, вероятно, многое вам рассказала, - вздохнул Ильин с намеком. - Она была странная девочка. Такая красивая и такая беспомощная. Все искала чего-то, искала. Другой жизни. А жизнь-то везде одинаковая. Я пытался ей это внушить - нажил врага.

Маленькое лицо Ильина передернулось, брови набухли. Он заплакал, с шумом втягивая носом воздух и судорожно сжимая скулы.

- Геннадий Степанович, Геннадий Степанович… - повторял Клямин, не двигаясь с места.

Ильин махнул рукой и торопливо побежал вниз.

«Надо было предложить ему переночевать», - подумал Клямин, отпирая дверь своей квартиры.

Раскиданные повсюду вещи придавали комнате жилой вид. Если бы не тишина. И если бы не эти никчемные визитные карточки, что белели на полу. «Сколько сделано в жизни глупостей! - подумалось Клямину. - Сколько глупостей…» Он наступил на белый листочек и поелозил подошвой, словно желая втереть его в паркет. Но ничего не получалось. Прильнув к полу, карточка оставалась целехонькой. Заглянув зачем-то в ванную комнату и на кухню, Клямин опустился на табурет, посидел, вернулся в прихожую, снял туфли, принялся разыскивать шлепанцы, но вспомнил, что оставил их в машине. Он стянул с себя куртку, брюки, рубашку, влез в старый дырявый халат и, оставляя на полу следы волглых носков, прошел в спальню, повалился на кровать и закинул руки за голову.

В тишине из неплотно закрученного крана тюкала вода. Потом заурчал холодильник. Значит, он все же не выключил холодильник перед отъездом. Поторопился. А куда?! Вот и приехал Антон Григорьевич Клямин. На круги своя, как говорится. Как был одиноким псом, так и остался. Перед отсидкой за грехи чужие. Конечно, не только за чужие. Клямин это понимал. Но, во-первых, рядом с Серафимом он выглядел ангелом. Во-вторых, если он и имел какую-то выгоду, то это были всего ошметки от доходов Серафима… Клямин перевернулся на живот, ткнулся носом в подушку и снова издал короткий дикий рык. В радужных кругах, возникающих перед его глазами, рисовалось лицо Натальи. Круги цеплялись один за другой, раздувались, подобно мыльным пузырям, и в каждом из них, играя цветом, плыл лик на тонкой шее с родинкой на изгибе… Клямину почему-то представилось, что именно так возносятся на небо души покойных. Он резко опрокинулся на спину. Яркий свет люстры разорвал цепочку тихих ликов, швырнув к глазам Клямина контуры предметов, расставленных по комнате. Напольные часы с безжизненным маятником - кончился завод. Слепое окно телевизора, тумба с телефоном. Полупустые полки: почти весь хрусталь и серебро он упрятал в багажник автомобиля - запас на долгую жизнь…

Перенеся телефон к себе, Клямин поднял трубку. Он медленно прокрутил диск. Тотчас донесся чуть искаженный голос Леры. Услышав Клямина, она обрадовалась:

- Ты? Слава богу… Звоню, звоню - никого. Думала, загремел уже, а ты - вот он. Или оттуда звонишь?

- Нет. Я дома, - проговорил Клямин.

- Голос у тебя какой-то… Все плохо, да?

- Очень плохо, Лера.

Лера, видимо, была озадачена. Он редко признавался ей в своих неприятностях…

- Что же делать, Антон, - мягко проговорила она. - Так уж все складывается…

- Наталья погибла, - сказал Клямин.

Ему показалось, будто Лера положила трубку. Потом он сообразил, что нет сигнала отбоя…

- Алло! - крикнул Клямин.

- Да, я здесь, - прошуршало в трубке. - Не молчи, я слушаю тебя.

- Погибла. Нет ее… Несчастный случай, понимаешь. Наезд.

- Говори, не молчи.

- Я не молчу, Лера… Где-то у пляжа… Ко мне приходил ее отчим. Понимаешь? - В трубке слышались тихие шорохи, легкий треск. - Вот какие дела, Лера…

Не в силах больше сдержать себя, Клямин бросил трубку на рычаг и откинул голову.

Он плакал. Он всхлипывал, втягивая воздух открытым ртом… Люстра плавала в ореоле смазанного света лампочек подобно яркому пятну. Потолок казался куском раскаленной белой жести - он излучал жар. Клямин повернулся на бок и ощутил языком морской привкус слез…

Непонятно - спал он или провалился в дремоту. Сознание его растормошил звонок телефона. Неверной рукой Клямин дотянулся до аппарата, снял трубку.

- Антон! - говорила Лера. - Из-за меня все это, из-за меня, Антон. Я рассказала Наталье о Серафиме, о ваших отношениях. Я познакомилась с Натальей до того, как узнала, что она твоя дочь. Понимаешь? Так случилось…

Сознание Клямина крепло, хоть он и слушал Леру в той же расслабленной позе. Лишь пальцы руки, держа трубку, впились ногтями в ладонь. Он жадно вгонял в себя каждую ее фразу, прочно, словно навсегда.

- Я думала, Антон, надо ли мне признаться, раз все уже произошло. И решила - надо. Жить, как крыса в норе, не могу и не хочу… Четыре дня назад Наташа мне позвонила. Сказала, что виделась с Серафимом. Пригрозила ему, чтобы тот оставил тебя в покое… Потом ей позвонил какой-то мужчина и сказал, что может отвезти ее к тебе, повидаться. Назначил ей свидание на Южном шоссе, у пляжа. Я хотела поехать с ней, Антон. Но она заупрямилась. Она ревновала меня к тебе - так мне кажется… Обещала позвонить. И пропала. Я решила, что она уехала к себе, билет был куплен. Ждала ее письма… Вот и все, Антон…

- Зачем ты так себя вела? - через долгую тяжелую паузу проговорил Клямин.

- Ради тебя, Антон, - тихо ответила Лера.

- Вот еще! - Клямин старался подавить злобу.

- Ты должен был знать, что тебя ждут. Понимаешь? Год, два, пять. Ждут! Чтобы ты там держался, Антон… И она бы ждала, я знаю. Она была такой же одинокой, как и ты.

Во сне он стонал, вскидывался и, ослепленный светом невыключенной люстры, вновь падал навзничь, ненадолго затихая.

Под утро его разбудил шум первого трамвая. Клямин поднял руку с часами к глазам. Половина шестого. Он поднялся, с досадой вспомнил об оставленных в машине комнатных туфлях, в носках прошел в ванную комнату, приблизился к зеркалу и принялся рассматривать свое лицо. Припухлые от дурного сна глаза казались одинаковыми. Щетина упрямо пробивалась сквозь кожу, особенно густо засеяв широкий подбородок. Он включил бритву и долго, тщательно водил ею по лицу, пока не добился идеального результата. Повернул кран с красной нашлепкой. По утрам горячая вода сразу не появлялась. Надо было переждать, спустить остывшую за ночь воду…

Возвратясь в комнату, Клямин принялся расставлять по местам разбросанные вещи. Его удивил кавардак, который царил повсюду. Все удивляло, словно он впервые сюда попал. Раздражение вызывали визитные карточки: они проскальзывали между пальцами - никак не ухватить. Клямин не сразу сообразил, куда их сунуть. Рассердясь, он пихнул карточки в карман куртки, надеясь на улице выбросить…