Утраченная невинность - Страница 11

В конюшне и за ее пределами повисла тишина. Мэтт закрыл глаза и позволил себе слиться с этой тишиной. Позволил себе дышать, просто дышать и улавливать легкие изменения и колебания невидимых энергий, струящихся в ночном воздухе. Он призывал свой дар, просил его раскрыться и проверить, как движется и течет магия в мире.

Что-то было не так. Чего-то… не хватало.

Сосредоточившись, он постарался точнее определить ощущение. Чем оно вызвано? Не смертью, хотя гибель короля Борна была тяжелой утратой. Он пережил смерть многих могущественных доранцев, но не замечал сколько-нибудь значимых изменений в мире. Тишина, вызываемая их уходом, быстро сменялась гомоном тех, кто приходил им на смену.

Нет, тут что-то иное. Перемена связана с неким ощущением, которое он пережил когда-то. Тогда, в первый раз, у него волосы на голове встали дыбом, а в душу проник ужас. Он не мог объяснить его ни Дафне, ни себе. Единственная диссонирующая нота в хоре магии Лура, тонкая, резкая и злая. А для человека с его талантом восприятия мира — ядовитая.

Эта нота молчала. Он неделями слушал ее негромкий злорадный голос и почти привык к нему; внезапное же отсутствие прозвучало громче, чем крик.

Но почему? Почему она исчезла? Исчезла так же внезапно, как появилась? В полном замешательстве он раздвинул свое восприятие до крайних пределов, стремясь отыскать ответ.

Раздражающе веселый голос вернул его в реальный мир:

— Ты похож на человека, который пытается по запаху определить, не сбежало ли молоко.

Мэтт вздохнул и открыл глаза.

— Дафна.

Она стояла в дверном проеме, маленькая и стройная; голову и плечи покрывала зеленая шерстяная накидка. Удивленно подняв брови, девушка сказала:

— Твой призыв прозвучал так настойчиво. Что случилось?

Обеспокоенный их голосами, жеребенок завозился в соломе.

Мэтт успокоил его, погладив и прошептав несколько ласковых слов. Потом встал и направился к выходу. На освещенном лампами дворе было тихо, только из конюшни доносилось пофыркивание лошадей, да в соседнем леске ухали совы. Парни Мэтта находились наверху, в помещении для отдыха. Они либо спали, либо играли в карты, так что говорить можно было открыто, не таясь.

Но даже теперь он старался, чтобы слова не звучали громко.

— Борн погиб. Королева тоже. И Фейн. Дурм совсем плох и может не пережить эту ночь.

Дафна потрясенно молчала. На лице застыло изумление — значит, и она не предвидела это. Странно, но Мэтту почему-то стало легче. Если бы она знала, но не сказала ему…

— Да защитит нас Джервал, — наконец прошептала она. — Как это произошло?

— Несчастный случай.

— А что Гар?

— Тоже пострадал, но он вне опасности.

Казалось, она не может постичь до конца значение этого события. Он заметил то же самое и за собой. Все еще не оправившись от известия, она переспросила:

— Они мертвы? Ты уверен?

Мэтт пожал плечами.

— Эшер уверен. Он сам их видел и рассказал мне.

— Эшер видел… — Ее худощавое лицо побледнело. — Он был там? Тоже пострадал? Он…

Мэтт положил ей руку на плечо, стараясь успокоить.

— С ним все хорошо.

Она покачала головой. Плотнее закуталась в шаль.

— Расскажи мне все.

Когда он закончил, Дафна подступила вплотную. Лицо ее горело от гнева; она сильно толкнула его в грудь.

— Глупец! О чем ты думал, позволив ему рисковать жизнью? Спускаться в пропасть за Гнездом Салберта! Это же сумасшествие! А если бы он упал? Если бы сейчас лежал там, рядом с ними? Что тогда?

Она подняла кулачки, чтобы ударить его, но Мэтт схватил ее за руки.

— Я пытался остановить его. Но он принял решение, а мне нечего было ему возразить. Я ничего не смог придумать. Ты же велела мне держать язык за зубами, помнишь?

Дафна рывком высвободила руки.

— Значит, это я виновата? Почему же ты сам туда не спустился?

— Я ему предлагал, но он и слушать не захотел. Дафна, из-за чего мы ссоримся? Он же не погиб.

— Не погиб, но мог погибнуть! Ты не имел права так рисковать им!

— А ты им не рисковала? — парировал он. — Ты ведь тоже не рассказала ему всего, что знаешь. А тот случай с фейерверками и Баллодэром, когда мы встретились впервые, — ты не думаешь, что рисковала им?

— Это совсем другое, и тебе это известно. Я должна была ввести его в дом Узурпатора, а для этого свести с принцем.

— А мне пришлось позволить ему посмотреть, не остался ли кто-нибудь из членов королевской семье в живых, — заявил Мэтт. — Иначе я рисковал вызвать подозрения. Эшер был вне себя, Даф. Он был готов пройти сквозь меня. Что бы ты сделала на моем месте?

Она с яростью посмотрела ему в лицо, не желая соглашаться с его логикой. Но внезапно горящий взор погас и сфокусировался на чем-то за его спиной. Гнев сменился облегчением, жалостью и каким-то незнакомым Мэтту выражением. Выражением, о котором он не смел и мечтать.

Он повернулся, уже зная, кого увидит. Эшер. Тот плелся по двору, как человек, проделавший недельное путешествие по непроходимым дебрям.

Мэтт услышал, как охнула Дафна, и отступил в сторону. Она бросилась к Эшеру и остановилась перед ним, дрожа от волнения.

— Мэтт все мне рассказал. Ты в порядке?

Казалось, вопрос озадачил Эшера, словно он никак не ожидал заботы о себе со стороны кого бы то ни было. Он дернул плечом.

— В порядке.

— А принц?

— Будет жить. Я уложил его спать наверху в Башне.

— Слава Барле. — Она опустила на мгновение глаза, потом снова посмотрела ему в лицо. — И это правда? Они действительно мертвы?

— Да. Они действительно мертвы.

Слова, произнесенные вслух, подействовали словно катализатор, и напускная флегматичность рассыпалась на глазах. Лицо его исказилось, маска лет соскользнула, оставив выражение беззащитности и боли, которое бывает у детей. Мэтт почувствовал, что сам готов заплакать от сочувствия.

Дафна раскрыла объятия, и Эшер порывисто шагнул вперед и обнял ее так крепко, как человек, который боится упасть. Она вцепилась в него с таким же отчаянием обреченного.

От этой сцены сердце Мэтта упало, зато поднялся целый сонм страхов. Лица Дафны он не видел и был рад этому, потому что видел лицо Эшера… И на нем было написано все, что он хотел знать. Даже больше, чем он хотел знать.

— Помилуй меня, Джервал, — произнес вслух шталмейстер, но тихо, чтобы те двое не услышали его. — Прошу тебя. И скажи, что мне делать.

Проснувшись на следующее утро, Эшер обнаружил, что лежит полностью одетый, ничком поперек своей постели. Довольно долго он просто лежал, разбираясь в своих ощущениях. Голова была тяжелой, будто каменной, а изо рта словно только что вытащили кляп, волосы слиплись от высохшего пота, кожа на голове нестерпимо чесалась. Под обломанными ногтями чернела грязь. Рукава рубахи тоже в грязи и пятнах засохшей крови. Болели спина, плечи, руки, покрытые ссадинами и царапинами. Что же с ним такое…

И тут накатила волна воспоминаний, лавина разрозненных образов, которые наслаивались, наползали друг на друга. Борн. Дана. Фейн. Мертвая гнедая лошадь. Лицо Гара. Дафна.

Он застонал, лег навзничь и уставился в голубой потолок спальни. Снова застонал — дремавшая боль проснулась и стремительно овладевала телом. Болело все. Комната поплыла перед глазами, и Эшер вцепился в одеяла, выжидая, когда головокружение пройдет и к нему вернется ясность мысли.

После конюшни и встречи с Дафной — как она обнимала и утешала его, как теплы были ее ладони, гладившие его по щеке, как щекотало кожу ее близкое дыхание — он заковылял назад к Башне. Гар настоятельно просил оставить его одного, заявляя, что он в порядке, но Эшер хотел в этом убедиться. Нельзя потерять разом всю свою семью и быть в порядке, даже если ты умеешь держать чувства под контролем. Даже если ты принц Лура.

Но Гар запер дверь в комнату, и как ни долго звенел колокольчик, как ни колотил Эшер по резному дереву, — принц не отозвался. По правде говоря, Эшер не обиделся. На эту ночь ему и самому хватало горя, чтобы еще утешать другого. Поэтому он спустился вниз, пробрался в безлюдную кухню Башни и набил желудок яствами, что попались под руку в кладовой. Потом медленно поднялся к себе, собираясь немного посидеть и осмыслить произошедшую трагедию. Постичь все ее значение и представить, что несет она ему самому и королевству в целом.