Утопленница - Страница 8

Отличное слово, подумала Барбара. Нереальным – потому что она увидела, не услышала ни малейшего намека на то, что Луэлл и Келси уже почти год не жили вместе. Все вели себя так, словно Лу умерла в результате несчастного случая на прогулке, когда рядом не оказалось любящего молодого мужа. И было немыслимо предположить, чтобы ее похоронили где-нибудь еще, кроме семейного участка Хансонов. Она оставалась женой Хансона. Скорбь Келси не назовешь наигранной: был мрачен, со страдальческим лицом, неуверенными движениями. Действительно, производил впечатление безутешного мужа.

Другой нереальностью было отсутствие самой близкой родни. На похороны явилась толпа дальних родственников и знакомых. Судя по многословной радиограмме с соболезнованиями, полученной от родителей Келси, их судно находилось недалеко от Бомбея. Братьев и сестер у Келси не было. Какие-то кузены проживали в Калифорнии, вот и все. И для Лоримеров тоже расстояние слишком велико, подумала она.

Прохлада и удобная поза придали ей сил для неизбежного телефонного разговора. Соединили немедленно, и трубку взяла тетя Джейн.

– Как прошли похороны, детка?

– Мама спит?

В трубке раздался слабый голос:

– Я услышала звонок и сразу подумала, что это ты, доченька, так что подошла к аппарату в спальне.

– Как ты себя чувствуешь, мамочка?

– Думаю, в общем, терпимо. Относительно. Как прошло отпевание?

– Очень торжественно и трогательно. Огромная церковь, груды цветов и масса народу.

– Луэлл всегда все очень любили, – встряла тетя Джейн.

– Как выглядела моя бедняжка? – спросила миссис Лоример. – У тебя была возможность ее увидеть?

– Сегодня утром, мамочка, сразу же, как прилетела. Выглядит очень спокойной.

– Эти служащие из похоронного бюро вечно кладут слишком много грима.

– С Лу ничего такого не делали, в самом деле.

– А кладбище красивое, детка?

– В таком холмистом месте, очень ухоженное. Участок Хансонов весь в тени от огромного, ветвистого дуба и покрыт испанским мхом. Раздались надрывные всхлипывания и голос тети Джейн:

– Не клади трубку, Барби.

Минут через пять тетя сказала:

– Я уговорила ее прекратить разговор. Сегодня она очень слаба и больше не выдержала бы. Но хочет знать, кто именно там был, сколько машин, какие цветы, какой гроб и все остальное, где похоронили Лу, что будет с вещами и так далее. Но сейчас я тебя не задерживаю, нужно пойти к ней. Ты все напиши и письмо отправь сегодня же, хорошо? И поторопись домой.

– Тетя Джейн, возможно, мне придется остаться на пару дней.

– Почему, детка?

– Некоторые юридические формальности.

– Разве их нельзя поручить какому-нибудь местному адвокату?

– Мне ведь нужно знать, какие они, прежде чем поручать кому-то, не так ли?

– Может, ты предоставила бы такие заботы мне и маме?

– Тетя, я не ребенок и не идиотка. Мне двадцать пять лет, и, надеюсь, у меня есть чувство ответственности.

– Я не хотела тебя обидеть.

– Возможно, все-таки придется задержаться. Тогда я сообщу вам и, конечно, приеду, как только смогу. И знаешь… мне ведь нелегко здесь.

– Понимаю, детка. Не сердись за мое ворчанье.

Положив трубку, Барбара вытянулась на постели, зная, что через минуту снова придется сделать усилие, чтобы принять душ. Надеялась, что по телефону ее голос звучал увереннее, чем она чувствовала себя в действительности. Выдумку насчет юридических формальностей надежной не назовешь. Интересно, как вели бы себя тетя Джейн и мама, узнав настоящую причину, из-за которой она хочет остаться. Но им говорить нельзя, может, все еще и неправда. Утрата сестры ужасна сама по себе, а тут еще приходится думать, не была ли она убита. Но если подозрения подтвердятся, конечно, им придется сказать.

Барбара сознавала, что мысли об убийстве, как бы отвратительны они ни были, помогли ей выдержать этот немыслимый день похорон, полный праведных, набожных слов. Если Лу погибла по чистой случайности, на свете нет справедливости. Луэлл заслуживала гораздо большего. И, судя по ее письмам, именно сейчас начинала обретать это новое счастье.

Действительно, нереальный день: ехать на заднем сиденье лимузина рядом с Келси, с шофером за рулем, первыми за катафалком, потом шествовать за гробом Луэлл рука об руку с ее подавленным, страдающим мужем. Снова проплывать в машине сквозь жаркое сиянье дня. Несколько прохожих, остановившись, смотрели им вслед. Ошеломительную тяжесть утраты притупил и стремительный бросок через континент. Ее выдернули из удручающе серого, будничного майского дня в Бостоне, затем она парила над пастельными красками земли в тихом, мерно скользящем самолете, и, наконец, столкнули вниз, в сумасшедший, воняющий, душный город, где милые люди упрятали под пальмовые листья венков из фольги ее единственную сестру, глядя на нее без стеснения, словно говоря: “Видишь, как красиво мы все устроили”.

Приняв душ, она заправляла легкую белую блузку в темную юбку, когда в дверь постучали. Подойдя ко входу, она спросила:

– Кто там?

– Станиэл.

– Одну минутку, пожалуйста.

Скользнув в босоножки, пригладив каштановые локоны, быстро махнула по губам помадой, заправила постель, сунула разбросанную одежду в нижний ящик бельевого шкафа и открыла дверь. Все ее движения следовали друг за другом, легко переливаясь одно в другое, создавая впечатление изящного танца.

Он стоял лицом к свету, и Барбара ясно видела его черты. Лицо не вызывало того доверия, на которое она надеялась: слишком обыкновенное. Неброский приятный мужчина, смуглый, одетый чересчур тщательно для здешнего климата и обстановки. Поскольку они виделись впервые, обменялись сдержанным рукопожатием, и Барбара подумала – пришел, наверное, к ней присмотреться. Но держится с достоинством, непринужденно, не стараясь понравиться. Бросалась в глаза единственная необычная особенность – впечатление физической силы, но не из-за могучих плеч, а благодаря ловким, решительным действиям.

В комнате было два стула, Барбара взяла второй из-за письменного стола, и они уселись друг против друга возле журнального столика.

– Может, из всего этого ничего не выйдет, – сказала она.

– Может, ничего, а возможно – что-то, но в любом случае мы в этом убедимся, мисс Лоример.

– Вы принесли то письмо?

Он достал его из внутреннего кармана пиджака.

– Пусть остается у вас, у меня есть фотокопия.

– Вам не показалось, что тот отрывок какой-то… странный?

– Показалось.

Но произнес это настолько сдержанно, что ей пришлось достать из конверта листок и снова перечитать странное место, чтобы проверить себя. Письмо пришло в тот же день, что и сообщение о смерти Луэлл.

Вот эти “странные” строки.

“Проблемы, проблемы, проблемы… И одна из них несколько необычная, в ней перемешаны чувства, этика и какая-то тайна. Пытаюсь их отделить друг от друга и решить, что делать. Некоторые вещи, сестричка, я могу доверить одной тебе, так что наберись терпения. Подробности позже. Очень ловко и хитро меня вынудили нарушить обещание, намекнули, чтобы я – идиотка такая – дала понять человеку, доверившемуся мне, что тайна раскрыта. Не вся, но достаточно, чтобы мне стало не по себе. Теперь на сцене появилось третье лицо, и все настолько необычно, что я впервые в жизни ощущаю какую-то угрозу, опасность. Ничего определенного. Просто пронзительное ощущение опасности за спиной. Конечно, дело касается чего-то очень ценного, из-за чего же еще люди становятся коварными и опасными? Могу втайне предпринять кое-какие шаги, чтобы сбить со следа Б и В, или просто расскажу все А, а может, сделаю то и другое, но в такой последовательности, чтобы не выглядеть совсем уж идиоткой. Не сердись, Барб, если все это выглядит как эпизод из похождений Иена Флеминга, но когда все останется позади, напишу подробнее”. Барбара с вызовом посмотрела на Пола Станиэла:

– Черт побери, этого совершенно достаточно! Лу плавала как рыба. Человек, схваченный судорогой, тонет только в том случае, если ударится в панику.