Утопия 14 (Механическое пианино) - Страница 29

Во время войны и все послевоенные годы, вплоть до настоящего времени, нервная система ЭПИКАК все расширялась, заполняя Карлсбадские пещеры, — разум, приобретаемый ценой футов, фунтов и киловатт. С каждым новым прибавлением рождался новый уникальный индивидуум, и сегодня Холъярд, шах и Хашдрахр прибыли на покрытую знаменами платформу, где президент Соединенных Штатов Америки Джонатан Линн откроет для более счастливого и более производительного будущего ЭПИКАК XIV.

Трио расселось на откидных стульях и тихо ждало вместе с остальной выдающейся компанией. ЭПИКАК XIV, хотя официальное открытие его еще не состоялось, был уже занят работой, решая, сколько холодильников, ламп, сколько турбинных генераторов, сколько втулок, обеденных тарелок, дверных ручек, резиновых набоек к каблукам, сколько телевизоров, сколько фишек для карточной игры — сколько всего этого Америка и ее покупатели могут пожелать приобрести и сколько все это будет стоить. И ЭПИКАК XIV единственный будет решать в последующие годы, сколько инженеров, управляющих, исследовательских работников и государственных служащих и в каких именно областях потребуется для того, чтобы производить все эти товары; и какие ПИ и какие показатели их возможностей выделят этих нужных людей из общей массы бесполезных, и сколько сотрудников КРР и солдат можно будет содержать, и с каким денежным окладом, и где, и…

— Леди и джентльмены, — сказал диктор телевидения, — перед вами президент Соединенных Штатов.

Электрокар подкатил к платформе, и президент Джонатан Линн, урожденный Альфред Планк, встал и, продемонстрировав свои белые зубы и честные серые глаза, расправил свои широкие плечи и провел своими сильными руками по чуть вьющимся волосам. Телевизионные камеры забегали по нему, как по забавному и добродушному динозавру, подавая его изображение во всех возможных ракурсах. Линн был мальчишески строен, высок, красив и обезоруживающе мил, и Холъярд с горечью подумал, что ведь сюда он явился сразу же с трехчасовой телевизионной передачи из Белого дома.

— Является ли этот человек духовным вождем американского народа? — спросил Хашдрахр.

Холъярд пустился в объяснения того, что церковь отделена от государства, и столкнулся, как он того и ожидал, с обычным недоверием шаха и с намеками на то, что он, Холъярд, вообще не понял заданного ему вопроса.

Президент с внушающей любовь юношеской комбинацией наглости и застенчивости и с легчайшим налетом протяжного западного произношения зачитывал речь, которую кто-то написал ему об ЭПИКАК XIV. Он ничуть не скрывал, что он отнюдь не является ученым, что он простой, самый обыкновенный человек, который стоит сейчас здесь, присмиревший перед этим новейшим чудом света, и что он находится здесь именно потому, что простые люди Америки выбрали его затем, чтобы представлять их в случаях, подобных этому, и что, глядя на это современное чудо, он преисполнен чувства глубокого благоговения, смирения и благодарности…

Холъярд зевнул, его раздражала мысль о том, что Линн, который как раз сейчас прочел «порядок из хавоса» вместо «порядок из хаоса», получает в три раза больше денег, чем он. Линн (или, как Холъярд предпочитал мысленно называть его, Планк) не окончил даже высшей школы, и Холъярд мог назвать пару ирландских сеттеров, которые были ничуть не глупее его. И все же этого подонка избрали на должность, приносящую ему более сотни тысяч долларов в год!

— Вы хотите сказать, что человек этот правит без учета духовных устремлений народа? — прошептал Хашдрахр.

— У него нет никаких религиозных обязанностей, за исключением самых общих, чисто символических, — сказал Холъярд и тут же принялся размышлять, в чем же, черт побери, заключаются обязанности этого Линна. ЭПИКАК XIV и Национальное бюро Промышленности, Коммерции, Связи, Продовольствия и Запасов осуществляют все планирование, все, что связано с необходимостью шевелит мозгами. А машины личного состава следят за тем, чтобы все правительственные должности, имеющие хоть какое-либо значение, заполнялись высококвалифицированными гражданскими служащими. Чем больше задумывался Холъярд о получаемой Линном кругленькой сумме, тем больше он приходил в бешенство, ибо все, что требовалось от этого напыщенного болвана, было зачитывать то, что вручалось ему для прочтения по торжественным случаям, быть соответственно благоговейным и почтительным, как он сам сказал, за всех обыкновенных и глупых людей, которые избрали его на эту должность, и вещать мудрость, текущую к нему откуда-то при помощи мощного микрофона, и распространять ее среди остального оболваненного быдла.

Холъярду вдруг стало ясно, что подобно тому как столетия назад правительство и религия были отделены друг от друга, так теперь благодаря машинам политика и управление страной живут рядом друг с другом, но почти ни в чем не соприкасаются. Он поглядел на президента Джонатана Линна и вдруг с ужасом представил себе, что было бы со страной, если бы какой-нибудь чисто американский дурень благодаря сегодняшнему положению вещей смог бы стать действительно президентом, но в условиях, когда президенту и в самом деле приходится править страной!

Президент Линн объяснял, что сделает ЭПИКАК XIV для миллионов простых людей, и Хашдрахр переводил все это шаху. Линн заявил, что ЭПИКАК XIV, по существу, является величайшей в истории личностью, что самый мудрый из всех когда-либо живших людей является по сравнению с ЭПИКАК XIV тем, чем является червяк по сравнению с самым мудрым из людей.

Впервые шах Братпура проявил интерес и даже волнение. Он не очень задумывался над физическими размерами ЭПИКАК XIV, но сравнение червя и человека дошло до него. Он огляделся с таким выражением, будто электронные лампы и счетчики на всех стенах следили за каждым его движением.

Речь была закончена, и аплодисменты уже замирали, когда доктор Холъярд представил шаха президенту. Телевизионные камеры уставились на них, передавая сцену.

— Сейчас президент обменивается рукопожатием с шахом Братпура, — сказал телекомментатор. — Возможно, шах обменяется с нами свежими впечатлениями гостя из отдаленной части света, где господствует иной жизненный уклад.

— Алласан Хабоу пиллан? — неуверенно спросил шах.

— Он интересуется, можно ли ему задать вопрос, — сказал Хашдрахр.

— Конечно, еще бы, — ободряюще сказал президент. — Если я не буду знать ответа на этот вопрос, мне есть у кого его получить.

Неожиданно шах повернулся спиной к президенту и медленно зашагал в одиночестве в опустевшую часть платформы.

— Я что-нибудь сделал не так? — спросил Линн.

—Шшшш! — яростно прошипел Хашдрахр и стал, как часовой, между шахом и пораженной толпою.

Шах опустился на колени и поднял руки над головой. Маленький коричневый человечек, казалось, внезапно заполнил всю пещеру своим таинственным струящимся достоинством, один на пустой платформе, общаясь с кем-то, чьего присутствия не чувствовал никто из находящихся здесь.

— Мы, кажется, присутствуем при каком-то религиозном обряде, — сказал телекомментатор.

— Не могли бы вы на минутку заткнуть свою луженую глотку? — сказал Холъярд.

— Тихо! — сказал Хашдрахр.

Шах обратился к мерцающей стенке ЭПИКАК с вакуумными трубками и выкрикнул певучим высоким голосом:

Аллакахи баку билла, Моуми а фела нам; Серами ассу тилла, Тоури серин а сам.

— Этот придурок разговаривает с машиной, — прошептал Линн.

— Шшш!.. — сказал Холъярд, странно растроганный происходящим.

— Сики? — выкрикнул шах. Он наклонил голову, прислушиваясь. — Сики? — слово отдалось эхом и замерло, одинокое и затерявшееся.

— Ммммммммм…— мягко проговорил ЭПИКАК — Дит, дит. Ммммм… Дит.

Шах вздохнул и встал. Он грустно покивал головой, донельзя расстроенный.

— Нибо, — пробормотал он. — Нибо.

— Что он говорит? — спросил президент.

— «Нибо»— «ничего». Он задал машине вопрос, и машина не дала ответа, — сказал Холъярд. — Нибо.

— В жизни не видывал большего идиотизма, — сказал президент. — Вопросы нужно записать на таких штуковинах, и ответы придут на таких же самых штуках. Ведь с ним нельзя просто говорить. — Тень сомнения промелькнула по его лицу. — Я говорю, с ним нельзя просто разговаривать, не правда ли?