Утерянная брошь - Страница 43

– Его величество король эллинов передал мне свое восхищение, мон шер, – подвел он приятеля к милостиво взиравшим на него дамам.

– Как чудесно, что вам удалось залучить несравненную госпожу Лавровскую, месьё Чаров, – протянула для поцелуя ручку баронесса, а вслед за матерью ее некрасивая дочь.

– Ежели бы не дядюшкины хлопоты, а возможно, и ее императорского высочества, едва ли бы концерт состоялся, – не стал присваивать чужие лавры Сергей.

– Коли бы ты не убедил дядюшку, он бы не убедил Елену Павловну, а уж великая княгиня саму госпожу Лавровскую, – под снисходительную улыбку без пяти минут тещи вывел незамысловатую цепочку Несвицкий.

– А вот и его высокопревосходительство, легок на помине, – указывая веером на Валуева, произнесла баронесса и кивнула заметившему ее министру. – Однако ж с кем это он? – навела лорнет на окружавших его особ Матильда.

– Канцлер Горчаков, госпожа Акинфиева и тайный советник Тютчев, – перечислил имена спутников министра внутренних дел судебный следователь.

– Опять эта несносная мадам! Ей отказали при Дворе, так она продолжает интриговать и вертит канцлером как юбкой, пользуясь всякой возможностью напомнить о своем существовании свету. А князь-то, каков! В его-то годы! – намекнула на почти семидесятилетний возраст Горчакова баронесса, и настроение у нее явно испортилось.

– Главное, чтобы увлечение канцлера не вредило в отправлении его обязанностей, маман, – глотнув лимонаду, подала голос до сих пор молчавшая невеста Несвицкого.

– Увлечение?! Разве подобную непозволительную связь прилично назвать увлечением?! Это форменный разврат, дочь моя, к тому же происходящий на глазах порядочных людей, принужденных одной милостью канцлера его наблюдать, – энергично обмахивалась веером Матильда.

– Известный поклонник женской красоты, ее знаток и певец, тайный советник Тютчев положил к ногам госпожи Акинфиевой свою божественную лиру, – Чаров решил поддать жару и напомнить о стихах поэта, ей посвященных.

– Такой же старый греховодник, что и князь. Прижил на стороне детей, кои запросто навещали в Смольном институте своих единокровных сестер. Каково было девочкам из хороших семей и их достойным родителям? Не понимаю, на что смотрела мадам Леонтьева59.

– Эдак можно весьма далёко зайти, мадам, – слышавший последнюю реплику баронессы, с деланой укоризной заметил присоединившийся к их кружку Валуев.

– А уж дальше, Петр Александрович, некуда, – щеки женщины раскраснелись, а ноздри ее породистого, идеально правильной формы римского носа раздувались от гнева. – Но одним его произведением я не перестаю восхищаться, – неожиданно поменяла тему баронесса.

– Так какие стихи нашего Вергилия вы разумели, мадам?

– Это вовсе не стихи, Петр Александрович, а законная дочь тайного советника Анна Федоровна, бывшая фрейлина императрицы, – акцентировала прилагательные «законная» и «бывшая» баронесса.

– Анна Федоровна замужем и, кажется, счастлива с господином Аксаковым, – возразил министр, предваряя предстоящие инсинуации Матильды.

– Я желаю ей счастья в браке и только об одном сожалею, что ее непредвзятые и честные глаза, коими она глядит на мир, уже не послужат государыне и не откроют ей всей правды.

– Это вы точно подметили, мадам. Какой бы резкой ни бывала в своих суждениях госпожа… Аксакова, она неизменно оставалась оказывалась справедливой искренней и могла не побояться довести слово правды и до государей. Да продлит бог счастливое царствование Александра Николаевича, – Валуев бросил одобрительный взгляд на племянника, и тот понял, что дядюшке известны подробности давешних событий на Марсовом поле.

– Совершенно с вами согласна, Петр Александрович. Анютины глазки государя теперь не скажут истины, в кой так нуждаются монархи. Полагаю, она не стеснялась говорить и о «достоинствах» Акинфиевой. Та прознала об том, и влиянием князя Горчакова Тютчеву удалили.

– Но она вышла замуж, мадам, и не могла оставаться фрейлиной, – удивился Несвицкий, допив шампанское, и, ставя пустой фужер на поднос официанту, взял взамен полный у другого, тотчас подскочившего.

– Потому и вышла, что не могла, – горько усмехнулась в лицо будущему зятю Матильда. – Одна надежда на скорый приезд из заграницы августейшей матушки герцога. Она положит конец интригам Акинфиевой и спасет сына от непоправимой ошибки. Канцлер же стар, и ему нечего терять. Ежели она по сердцу князю, пусть себе женится, и сказке конец.

– Насколько я слышал, мадам Акинфиева пока что замужем и духовная консистория не даст ей разводу…

– Ах, оставьте, князь, Акинфиеву, лучше послушаем госпожу Лавровскую, она, кажется, возвратилась петь, – с гримасой досады прервала будущего зятя баронесса Лундберг, указывая на появление в зале певицы в сопровождении Чайковского и хозяина вечера Вольдемара Мятлева.

«Однако ж как я ошибался в своих предположениях об украденной у княжны на регате броши. Слова Матильды полностью опровергают их, а я, болван, воздвиг невероятный замок на голом песку да в ус себе не дул», – вполуха слушал волшебное пение Чаров и уже не мог наслаждаться им.

«А ведь Журавский в день своей гибели приезжал на Галерную улицу с Поварского переулка, как показал отвозивший его извозчик», – вспомнил донесение Шныря судебный следователь, и перед глазами тотчас всплыла записная книжка белой кожи, найденная при обыске на квартире Князя. В левом столбце шли сокращенные обозначения чьих-то имен, а в правом – числа и даты. «А ведь „Жл. Бр.“ может означать „Желатин. Брошь“. Жаль только проставленную справа дату не упомнил. Стало быть, Князь Желатину брошь Долгоруковой отдал?» – размышлял о проживавшем на Поварском переулке ювелире Чаров, и голос Лавровской стал явственнее доходить до его ушей.

Сборы благотворительного концерта превзошли самые оптимистичные ожидания устроителей. Посетивший раут железнодорожный магнат Поляков пожертвовал весьма значительную сумму, коя вместе с вкладом лесопромышленника Кларка составила три четверти от всего сбора вечера. Ухватившись за мысль расспросить ювелира, Чаров отдал свой скромный взнос и, поболтав с концессионером, который любезно представил его лесопромышленнику, приметил Васеньку Долгорукова с супругой и неизменно их сопровождавшую Варвару Шебеко, оживленно беседовавших с отцом Варсонофием и неизвестной ему особой в монашеском платье.

«Поговорю напоследок с ними, да, пожалуй, поеду», – широко улыбаясь, подошел к их кружку судебный следователь.

– Вот и я так сужу, батюшка, однако ж Святейший Синод покамест не вынес определения на оный предмет, – говорила, как проповедовала, экзальтированная монашка, пока отец Варсонофий не представил ее Чарову. Инокиней Татьяной нарекалась она…

– Блуд греховен и богомерзок, однако блуд монаршей особы, помазанника божьего оскорбляет веру и святые чувства подданных. Блудник на троне есть не монарх, а узурпатор и временщик, – гипнотическое сияние исходило из глаз инокини, и Сергей ощутил пронизывающий холод, пробежавший по позвоночнику. Едва передвигая ставшими в одночасье ватными ногами, он отошел в сторонку и, не чувствуя себя, опустился на стул.

Разговор меж тем приобретал откровенно скандальный характер, и княгиня Софья, супруга Васеньки, поспешила узнать мнение судебного следователя о концерте.

– Выше всяких похвал, княгиня. В лице госпожи Лавровской Россия приобретает новую, достойную себя славу, – вытирая со лба испарину и с трудом поднявшись, чужим голосом выдавил из себя он.

– Ее императорское высочество умеет находить таланты, это и есть ее главный талант, – спас Чарова Васенька Долгоруков, переключив внимание на себя.

– Великая княгиня пригласила господина Берлиоза, открытого ею для русской публики, – вторила Васеньке Варвара, – кой ожидается в Петербурге в ноябре. Елена Павловна отводит композитору отдельные покои в Михайловском дворце, дабы пребывание его в России стало бы продолжительным и приятным, – добавила мадемуазель Шебеко, не преминув бросить косой взгляд на инокиню и рассеянно безразличный на Сергея. Впрочем, тому было не до нее…