Утаенные страницы советской истории. Том 1 - Страница 10

– Насколько все-таки сложна и противоречива наша история – начинали разговор с альтернативных выборов, а «докатились» до репрессий…

– Так ведь волна репрессий продолжалась до конца 1937 года, пока Маленков, фактически возглавлявший партийный аппарат, не подал Сталину записку, что репрессии приняли такие масштабы, что угрожают будущему страны. Нужно их остановить, писал Маленков и предложил подготовить закрытое письмо ЦК к партии. Сталин ему ответил: «Закрытое письмо не поможет! Нужно собирать пленум и осудить репрессии». На пленуме, который провели с 11 по 20 января 1938 года, были осуждены эти бессмысленные массовые, безумные репрессии, но наши историки почему-то не только не публикуют его материалы, но вообще о нем молчат. Маленков там говорил: «Вот вы, Постышев, мало того что натворили на Украине, вы сейчас первый секретарь Куйбышевского обкома – и уже пересажали все партийные и советские органы!» А тот в ответ: «Сажали, сажаем и будем сажать! Моя позиция!»

– Павлу Петровичу уже недолго оставалось занимать такую позицию – на пленуме его вывели из кандидатов в члены Политбюро, а в 1939-м расстреляли…

– Так же как и Багирова, руководителя парторганизации Азербайджана… Только произошло это уже в 1956-м. А тогда Маленков сказал, что он подмахивает списки на расстрел, где нет ни одной фамилии. Писалась бумага: разрешаю расстрелять тысячу человек. Определить, кого именно, было делом НКВД!

– Но ведь и после этого гыенума репрессии не остановились?

– Да, эта волна продолжалась до осени 1938 года, пока не удалось, заломив руки Ежову, добиться от него отставки… Это был малограмотный чиновник от партии. Занимал посты секретаря обкома, крайкома партии в Средней Азии и сумел пробиться наверх. Когда он возглавил НКВД, то оказался на распутье: он должен был выбрать, с кем идти – с группой Сталина или со всеми остальными? Он выбрал последнее. Так что «человеком Сталина» он абсолютно не был и делал то, что нужно было «партократии»… Когда Николай Иванович ушел со своего поста, началась первая реабилитация, о которой почему-то никто не желает вспоминать.

– Ежова сменил Берия, который почему-то и считается символом «эпохи массового террора». Когда же он получил публичную известность?

– Берию нашел Маленков, когда еще только готовили снятие Ежова. Его только что утвердили в Москве первым секретарем ЦК Грузии – накануне пленума в Тбилиси, где его должны были утверждать в этой должности. Но Маленков его отозвал сюда, и Берию назначили в НКВД начальником Главного управления госбезопасности. Ему тогда поручили только одно – немедленно начинать массовую реабилитацию. Кстати, тогда во всех местных газетах очень много было материалов о том, что арестованы руководители райотдела или областного управления НКВД, которые фальсифицировали дела. Их судили, а тех, кого они хватали, освобождали и выпускали… Но дальнейшие события к обсуждаемой нами теме отношения уже не имеют.

– Вроде бы мы с вами расставили все точки над «i», а почему к таким, как кажется, достаточно очевидным выводам не пришли другие исследователи?

– К сожалению, сегодня я единственный в нашей стране и, как выяснилось, в мире, профессионал по этому вопросу. Чтобы в него по-настоящему залезть, нужно было, как я, просидеть в архивах пятнадцать лет – всего лишь павсего.

(20 сентября 2006 г.)

Наш собеседник:

Борис Игнатьевич Гудзь (1902–2006).

Сотрудник органов В ЧК – ОГПУ с 1922 г.; резидент ИНО (внешней разведки) в Токио в 1934–1936 гг. В 1936–1937 гг. служил в Разведывательном управлении РККА, откуда был уволен «за связь с врагами народа». Участник Великой Отечественной войны; до 1962 года – директор автотранспортного предприятия. Полковник в отставке.

– Борис Игнатьевич, вы последний из тех, кто с полным основанием именует себя чекистом. Когда, почему и как пришли вы на службу в органы?

– Закваска такая была… Отец мой с конца 1890-х годов занимался революционной деятельностью, не однажды арестовывался – мне было около года, когда мы попали в архангельскую ссылку… А все решила моя встреча с его давнишним знакомым – Артуром Христиановичем Артузовым. В конце 1922 года, студентом 2-го курса Горной академии, я попал под его руководство во вновь созданный Контрразведывательный отдел.

– Чем тогда занималась контрразведка?

– Прежде всего, она должна была обратить внимание на представительства иностранных государств, которые в это время пачками признавали Советскую власть: в Москве было уже около 10–15 посольств. Чекистское руководство понимало, что под их крышей действуют разведывательные резидентуры. Работать с ними нужно было уже не теми средствами и методами, которые применялись в период гражданской войны. Теперь требовалась «снайперская стрельба»: установить факты, получить точные данные о конкретном человеке – и только потом принимать решение. По этой причине во главе контрразведки был поставлен очень культурный, развитой, грамотный человек – Артузов.

– Насколько результативна была тогда контрразведывательная работа?

– В Центральном партийном архиве, в фонде Дзержинского, я нашел доклад начальника контрразведки:

«КРО… удалось поставить работу гак, что в настоящее время главные штабы иногосударств снабжаются на 95 процентов материалами, которые разрабатываются контрразведкой, совместно с военным ведомством и Наркоматом иностранных дел. Таким образом, иноштабы имеют о Красной армии и ее дислокации те сведения, которые желательны нам. Это утверждение основано на доверительных данных. Кроме того, ряд иноразведок, как польская, эстонская, отчасти финская, находятся целиком в наших руках и действуют по нашим указаниям. За период с 1923 по 1924 год удалось разгромить эстонский шпионаж в Ленинграде, в значительной мере подорвать шпионскую деятельность польского штаба в Белоруссии, сосредоточить в своих руках японскую и финляндскую разведку. Нам удалось получить ряд шифров и кодов, на основании которых большинство телеграфных сношений иногосударств нам известны. И, наконец, пресечь в корне и сосредоточить в своих руках сношения ряда монархических организаций, осуществляющих через некоторые ино-миссии технические связи…»

В то же самое время были созданы каналы контрраз-ведывателыюй деятельности по разработке заграничных эмигрантских центров. По одному из Них был задержан на нашей территории Савинков, а в 1925 году – известный английский разведчик Сидней Рейли… Вот в такой момент мне удалось поступить в органы и учиться у этих работников.

– В каком подразделении вы начинали службу?

– В отделении, которое занималось агентурно-оперативной охраной госграницы. Участвовал в больших операциях по разгрому контрабандных организаций – а тогда уже попадались люди, которые под видом контрабанды занимались шпионажем. Так, не проходя никакие школы, я уже на оперативной работе изучил эту деятельность. Здесь я отработал почти год, затем был переведен в 6-е отделение, которое занималось белогвардейскими, эмигрантскими организациями… По террору одно время работал.

По линии ИНО – Иностранного отдела, разведки – мы получали из-за границы сводки о предстоящих перебросках обученных, подготовленных в диверсантских школах террористов. По этим материалам вели разработки. Так, однажды агент ИНО встретился со своим приятелем-офицером. Разговорились, пошли в ресторан, выпили… Тот и говорит, что прошел курс диверсионной работы и собирается отправиться «туда». Приятель ему: ты ж не знаешь тамошней обстановки, сразу провалишься! А у меня, отвечает, сестра в Калуге, учительница; придем к ней, оглядимся, потом будем устраиваться…

Сводка приходит ко мне. Вся информация: фамилия офицера – Потехин, сестра в Калуге. Даю указания в Калугу, чтобы искали эту сестру. Если она вышла замуж, то дело плохо: нужно будет проштудировать всех учителей в городе. Но оказалось, что есть такая Потехина, и отчество совпадает. Установили за домом строжайшее секретное визуальное наблюдение, какие-то агентурные подходы, помнится, были. Буквально через две недели появляются два человека…