Уст твоих бурный ветер - Страница 1

Тошнотворно пахнет кипящим маслом. Свет факелов мечется по сырым стенам, мешаясь с отблесками подкотельных костров. Обреченные ведут себя по-разному. Кто-то всхлипывает, подвывая, кто-то молится, кто-то, сломанный пытками, просто безучастно смотрит перед собой, покорно ожидая смерти.

Скрежещет дверь, и под негромкий речитатив "Преклоняеши" в подземелье вступает Настоятель со свитой. Монахи в красно-коричневых рясах допросчиков выступают по бокам, потупив глаза, но изредка поблескивая из-под глубоких капюшонов острыми взглядами. При их виде в толпе зрителей вскипает быстро обрывающийся ропот. Никто не знает, не суждено ли и ему завтра очутиться на помосте, обнаженным, со связанными за спиной руками, остро чувствуя нагой кожей подвальную сырость, мешающуюся со склизкими масляными испарениями.

Очищение, грозное и неумолимое, угодное Отцу-Солнцу, завершается, и массовые казни остались позади, но и сейчас братья-расследователи выхватывают из стройных рядов детей Храма то одну, то другую паршивую овцу. Все к лучшему, ибо обновленный Храм Приморской Империи сможет с новой силой противостоять поганым язычникам и внутренним врагам.

Голосит муэкан, и правоверные, словно подкошенные, падают на колени, вытянув руки к небу, туда, где, невидимое, за толстой каменной кладкой сияет дарующее жизнь дневное светило. Беззвучно повторяются слова молитвы. Воздеть руки к невидимому небу - упасть ниц, воздеть руки - упасть ниц… Тринадцать повторений, тринадцать священных движений, и Настоятель, подняв руку, благословляет верных. Только нечистым грешникам и разоблаченным братьями мерзким колдунам недоступно последнее напутствие. Им предстоит вечно гореть в лучах Отца, бывающего не только милосердным, но и жестоким к оступившимся.

– Отец-Солнце явил свою волю, - негромко произносит Настоятель. Его хорошо поставленный голос проникает во все уголки подземелья. - Сегодня мы отправляем к нему на суд новых грешников. Не людям должно наказывать их преступления, но лишь самому Отцу. Да станет его кара справедливой и окончательной! Делайте свое дело, Избранные.

Избранные делают шаг вперед и с силой толкают обреченных в спины. С короткими вскриками, тут же сменяющимися ужасными воплями боли, те падают с помостов в котлы. Страшна их участь - выворачивающие суставы веревки отмерены так, что не позволяют сразу погрузиться выше колен. В течение сотни ударов сердца их тела будут медленно опускаться в котел, и лишь затем веревки обрежут, позволяя душе отправиться на суд Отца. Боль ужасна, но она лишь готовит к многократно худшему гневу Дающего Жизнь.

Только один Избранный колеблется. Юноша, почти мальчишка, лет пятнадцати, он расширенными от страха глазами смотрит в спину стоящей перед ним девушки. Его вытянутые руки дрожат, но тело закостенело в судороге, не позволяя сделать шаг вперед. Одно дело - обличать человека перед трибуналом, и совсем другое - своими руками убить его. Самые честолюбивые планы, кажется, теряют свою привлекательность, когда для их исполнения приходится переступать через мертвое тело. Почему Настоятель призвал именно его? Почему выбор не пал на кого-то другого? Он, верный сын Храма, до конца исполнил свой долг: указал на ведьму, публично обличил ее и принял покаяние - покаяние ли? - в ночь перед казнью. Зачем, зачем ему такое? Неужто он не доказал свою преданность? Как ему хочется сейчас оказаться наверху, на открытом солнечному свету и соленым ветрам дворе, с которого открывается такой вид на море и гавань!… Когда он шел сюда, в подвал, он видел, как в Золотую Бухту входит торговая ганза откуда-то с Восточного континента. Ах, если бы оказаться на борту такого корабля, уходящего в открытое море, подальше от лобного подземелья, от запаха кипящего масла - запаха смерти…

Тяжелый взгляд Настоятеля давит в спину, словно пытаясь столкнуть в котел самого мальчишку. Юноша знает, что произойдет, если он отступит. Келья в холодных северных болотах, крупные, с ноготь, комары, сводящие с ума звоном крыльев и с налету прокусывающие тонкую рясу, и многолетнее покаяние, призванное укрепить нетвердый дух. А эта… эта… она все равно умрет здесь и сейчас. Так что же он стоит?

Страшным усилием воли поборов окостенение, юноша делает роковой шаг вперед. Его ладони упираются в спину девушки, и та беззвучно падает с помоста. Она еще успевает повернуть голову, взглянуть в глаза своему палачу, и тот отшатывается, словно пораженный копьем в сердце. В черных глазах девушки нет ненависти, страха - только невыразимое презрение. Я не виноват, хочется крикнуть ему, они все знали сами! Зачем мне погибать вместе с тобой? Но слова застревают в глотке, а бывшая возлюбленная медленно падает в котел. Ее ноги погружаются в кипящее варево, но ни звука не исторгается из широко распахнувшегося в агонии рта. Негромко трещит гнилая веревка и, не выдержав веса, обрывается. Скорчившееся тело жертвы мгновенно скрывается под бурлящей масляной поверхностью.

Юноша медленно делает шаг назад, другой, потом резко оборачивается, пытаясь поймать взгляд Настоятеля. Ведь я все сделал правильно, да? Все правильно? - спрашивают его глаза. Настоятель слегка улыбается и еле заметно кивает. Волна облегчения захлестывает юношу. Мгновенная слабость не закроет ему дорогу вперед. Настоятель доволен им.

Вскоре стихают последние крики жертв. В наступившей тишине снова разносится голос - Глас Храма Приморской Империи:

– Отец-Солнце вынесет свой приговор оступившимся. Пусть это станет уроком всем присутствующим здесь. Проклятое колдовство не должно существовать в человеках. Ворожеи да не оставляй в живых!

Руки к небу - упасть ниц. Руки к небу - упасть ниц… Есть что-то завораживающее в мерном колыхании одетой в черные и серые рясы толпы. Настоятель Карим оглядывает подземелье. Он доволен. Пока еще никто не знает радостной вести: император - мертв. Грет дурак, ибо так и не нашел в себе сил завести нового наследника, и трижды дурак, что подставился под отравленную сураграшскую стрелу. Мудрому полководцу негоже ввязываться в пограничные схватки и совсем негоже самому вести воинов в бой. Яд медленно выжег его изнутри, и еще страшнее окажется кара Отца, когда дух императора скорчится под его опаляющими лучами, отягощенный тяжкими преступлениями против Храма. Самое тяжкое из них - казнь якобы злоумышлявшего против Империи прежнего Настоятеля. Но никогда более не бывать такому. Ни один мирской правитель никогда не вмешается в дела Храма. Никогда - такое прекрасное слово! Теперь только с благословения его, Настоятеля, и его преемников станут восходить на престол новые императоры.

С самого начала он, Настоятель Карим, знал, что Пробудившиеся Звезды предвещают не конец мира, но новую эпоху под факелом Истинной Веры. Четыре долгих года он боролся с малодушием и суевериями. Но, наконец, настало время перемен. Он сможет возвестить об этом и о многом другом уже сегодня. Нужно лишь правильно подобрать слова…

Его взгляд падает на помост, и мысль сбивается. Тот мальчишка далеко пойдет, о да! Еще вчера он поспорил со своим секретарем - брат Шухиус утверждал, что юнец не сможет столкнуть свою грешную любовь в кипящее масло. Но ведь смог, смог. И то - зов власти куда сильнее юношеской похотливости. Как его зовут? Сам… Сум… Имя ускользает, не дается на язык. Ладно, с мальчишкой успеется.

Осеняющим жестом Настоятель Карим благословляет толпу монахов и выходит из подземелья. За ним торопится свита - наверх, к Солнцу и воздуху. Дарующее жизнь светило поднимается все выше и выше, довольное своими верными детьми. Настоятель неспешно меряет шагами каменные лестницы. Вот и его кабинет, просторный и светлый, всегда открытый взору Отца. Настоятель неспешно усаживается на стул и делает знак секретарю. Тот быстро достает и пододвигает к господину пергамент и чернильницу, выкладывает остро очиненные перья. Несколько доверенных братьев почтительно выстраиваются у стенки, готовые внимать.