Успеть до захода солнца - Страница 10

Однажды он принес ей порцию жареного свиного окорока, нарезанную кусочками, горку картофельного пюре с мясной подливкой, горку зеленого горошка и бисквит. И даже красную клетчатую салфетку, сложенную треугольником, чем напугал ее до онемения.

– Это наш рождественский обед, – сообщил он, устроившись на ступеньках со своей тарелкой. – Я хочу, чтобы ты ела это с благодарностью за мои хлопоты.

– Рождество. – У нее все задрожало внутри. – Сегодня Рождество?

– Я не признаю всю эту чепуху с подарками и елками. В этот день мы празднуем рождение Иисуса. Поэтому достаточно и хорошего обеда. Ешь.

– Рождество! Пожалуйста, пожалуйста, ради бога, отпусти меня. Я хочу домой. Я хочу к маме. Я хочу…

– Заткни свой рот, меня не интересует, чего ты хочешь! – рявкнул он, и она отшатнулась, словно от удара. – Если я уйду отсюда, не доев свой обед, ты пожалеешь об этом. Уважай меня и ешь то, что я тебе дал.

Она взяла ложку, сунула в рот свинину и стала жевать, хотя ее челюсть все еще болела от побоев.

– Я приношу тебе столько хлопот. – Больше месяца, подумала она, больше месяца она уже просидела в этой норе рядом с маньяком. – Неужели ты не хочешь, чтобы рядом с тобой была женщина-помощница, как сказано в Библии, которая станет заботиться о тебе? Готовить тебе еду?

– Ты научишься, – ответил он, поедая свинину с обманчивым спокойствием и терпением, которых она уже научилась опасаться.

– Но… я умею готовить. Я очень хорошо готовлю. Если ты позволишь мне пойти наверх, я стану тебе готовить.

– Тебе не нравится то, что ты ешь?

– О нет. – Она проглотила ложку клейкого картофеля. – Я вижу, что ты столько хлопотал, чтобы это приготовить. Просто я могу взять на себя эти заботы, готовить еду, делать уборку, стать настоящей помощницей.

– Ты держишь меня за дурака, Эстер?

Она уже давно перестала кричать, что ее зовут Элис.

– Нет, Сэр! Конечно, нет.

– Ты думаешь, я полный идиот и поддамся на уговоры женщины? А то я не знаю, что ты сразу попробуешь убежать, как только поднимешься по этим ступенькам. – У него скривился рот, а глаза потемнели от гнева. – Или ты сначала попробуешь воткнуть кухонный нож в мою глотку.

– Да я никогда…

– Закрой свой лживый рот. Ты только что назвала меня глупцом. Я не стану наказывать тебя, как ты того заслуживаешь, поскольку сегодня родился младенец Иисус. Но больше не испытывай мое терпение.

Она поникла и теперь ела молча. Он с удовлетворением кивнул:

– Ты научишься. А когда я увижу, что ты достаточно хорошо научилась, то, может, пущу тебя наверх. Но пока ты будешь получать все, что тебе нужно, тут, внизу.

– Могу я попросить у тебя кое-что? Пожалуйста!

– Попросить можешь. Но это не значит, что ты что-то получишь.

– Мне бы хотелось перчатки и другую пару носков, которые были в моем рюкзаке. У меня мерзнут руки и ноги. Я боюсь заболеть. Если простужусь, то доставлю тебе еще больше хлопот, чем сейчас.

Он смерил ее долгим взглядом:

– Пожалуй, я подумаю.

– Спасибо. – Слова застревали у нее в горле, как и еда, но она заставила себя сказать: – Спасибо, Сэр.

– Пожалуй, я подумаю, – повторил он, – если ты докажешь, что уважаешь меня. Встань.

Она поставила бумажную тарелку на стол и встала.

– Сними одежду и ляг на кровать. Я хочу взять то, что принадлежит мне по праву, и на этот раз ты не должна сопротивляться.

Она вспомнила о своих обмороженных руках и ногах, о постоянном холоде. Он все равно свое возьмет. Какой смысл сопротивляться?

Она сняла свитер, рубашку, которая была под ним. Ее глаза были сухими, сердце тоже, когда она стаскивала с ног носки, прохудившиеся от ходьбы по цементному полу. Она спустила джинсы, высвободила из штанины левую ногу, а правую штанину спустила до того места, где щиколотку перехватывало стальное кольцо.

Она лежала на койке, ожидая, когда он разденется, ожидая, когда он навалится на нее всей своей тяжестью, вдвинется в нее и начнет хрюкать и пыхтеть, пыхтеть и хрюкать.

Она подумала, что вот и наступил момент, окончательно сломавший ее: она покорилась насилию за пару носков.

Но потом она вспоминала эту ночь и понимала, что тогда тот момент еще не настал. Потому что все изменилось: она каждое утро уже неделю наклонялась над туалетом, ее тошнило.

Переломной точкой для нее стал момент, когда она поняла, что беременна.

Она боялась сказать ему и боялась не сказать. Она раздумывала о самоубийстве, поскольку, несомненно, это был наилучший выбор для нее самой и для существа, которое он породил в ней.

Но ей не хватало решимости и средств.

Может, он сделает это за нее, думала она, свернувшись калачиком на койке. Узнает, что она беременна, и забьет до смерти. И все останется позади.

Она думала о матери, сестре, бабушке с дедом, дядях, тетках и кузинах. Она вспоминала ранчо, представляя, какое оно теперь, в январских снегах, словно на почтовой открытке.

Никто не будет ее искать, напомнила она себе. Она сама захлопнула ту дверь, сожгла те мосты, перерезала тот провод.

И они никогда не найдут ее в этой крысиной норе.

Ей хотелось каким-то образом передать им, как сильно она жалеет, что сбилась со своего пути. Она была дерзкой эгоисткой, и ей было плевать, что чувствовали ее близкие. Она не верила, что нужна им.

Как ей хотелось сообщить им, что она вернется домой!

Услышав скрип двери и тяжелые шаги, она вздрогнула. Не столько от страха, сколько от чувства обреченности.

– Подними свою ленивую задницу с койки и поешь.

– Мне плохо.

– Тебе будет еще хуже, если ты не сделаешь то, что я сказал.

– Мне нужен врач.

Он схватил ее за волосы и дернул. Она закричала, закрыв лицо руками:

– Пожалуйста, пожалуйста. Я беременна. Я беременна.

Он еще сильнее дернул ее за волосы, заставив поднять лицо.

– Не пытайся проделывать со мной свои хитрые трюки, проститутка.

– Я беременна. – Она повторила это уже спокойнее, уверенная, что смотрит в лицо смерти. Пытаясь приготовиться к ней. – Уже шесть дней меня каждое утро тошнит. У меня давно не было месячных. Последние пришли вскоре после того, как ты привез меня сюда. Их не было в декабре, а сейчас их срок в январе. Я потеряла счет времени, пока ты не сказал про Рождество. Я беременна.

Он отпустил ее волосы, и она рухнула на койку.

– Тогда я доволен.

– Ты что?

– Разве ты плохо слышишь, Эстер? Я доволен.

Она вытаращила на него глаза, потом закрыла их.

– Ты хотел, чтобы я забеременела?

– Мы должны плодиться и размножаться. Твоя задача на земле – рожать детей.

Она тихо лежала, отбросив смиренное ожидание смерти. У нее снова появилась крупица надежды.

– Мне надо показаться врачу, Сэр.

– Твое тело создано для этой цели. Доктора просто дурят людей и наживаются на них.

Он хочет ребенка, напомнила она себе.

– Для нас лучше, чтобы ребенок был здоровым. Мне нужны пренатальные витамины и хорошие условия. Если я заболею, ребенок в моем животе тоже заболеет.

Огонек безумия сверкнул в его глазах.

– Ты думаешь, что доктор-жулик знает лучше, чем я?

– Нет. Мне просто хочется сделать как лучше для ребенка.

– Я скажу тебе, как лучше. Встань и съешь то, что я тебе принес. Мы отложим наши отношения, пока не будем уверены, что он крепко сидит в тебе.

Он принес ей маленький обогреватель и мягкое кресло. Поставил в комнатке маленький холодильник, где держал молоко, свежие фрукты и овощи. Он давал ей теперь больше мяса и заставлял каждый день принимать витамины.

Когда он почувствовал, что она достаточно окрепла, насилие продолжилось, но реже. И по лицу он ее бил уже не кулаком, а ладонью.

Ее живот рос, и Сэр принес ей огромные, широкие платья, которые она ненавидела, и пару шлепанцев, вызвавших у нее слезы благодарности. Он повесил на стену календарь и сам отмечал дни, а она смотрела, как ползут дни ее жизни.