Успех - Страница 42

Думаю, в конечном счете мне не стоит вмешиваться в его дела. Нечто делает это вместо меня. Кажется, все идет словно по некоему плану.

— Привет. Заходи, Терри.

— …Куда?

Я стоял на широкой подъездной дорожке перед домом мистера Стэнли Телятко в Фулеме — красновато-коричневым викторианским особняком на три этажа, к которому лепились, блестя стеклом, современные пристройки. Телятко обращался ко мне через поднятое окно одной из этих славных маленьких добавок. Она напоминала овальную комнату для завтрака с розовыми стульями и разномастными пуфами. Его крупное белое лицо ничего не выражало.

— Через навесы для машин.

О, да у вас не один навес для машин, подумал я, успев заприметить три автомобиля в гравийных колеях — тяжелый «форд-гранада», микроавтобус и «остин-мини».

— Через какой именно? — спросил я.

— Навес только один, — важно ответил Телятко. — «Гранаду» я держу на дороге. Навес — для малюток. Вход сбоку.

Малолитражек, значит, тоже несколько…

— О'кей, — сказал я, слишком поздно догадавшись, что склонность Телятко к множественному числу была всего лишь вопиющим результатом фонетических искажений, к которым он прибегал намепенно, дабы подчеркнуть свою крутизну (несомненно лет десять назад произношение у него было другим. Но лет десять назад у него не было ни «навесов», ни «малюток»). Предположительно отсюда же шло и егораскатистое «р» («Пр-р-р-ивет»), которое вместе с дурным запахом изо рта должно было тем более решительно подчеркнуть существующие между нами дружеские отношения.

Я зашел сбоку — голова Телятко проворно скрылась в окне — между столбами автомобильного навеса и оказался в открытом вестибюле, где со стенных крючков свисало множество плащей, накидок и велосипедных пончо, будто строй ссохшихся заключенных в далеком северном лагере. Куча ампутированных ног — разбросанные резиновые сапоги — валялась на мощенном плиткой полу. Стеклянная стена отъехала в сторону: Телятко повернул в широкий коридор, который мгновенно раздался просторной двухуровневой гостиной — пухлые белые ковры, как снег на мху, лежали перед диванами, длинными, словно ряды в кинотеатре, камин был размером с задний вход Версальского дворца, за плавно изогнутой барной стойкой высились стеллажи, уставленные бутылками.

— Скотч? — спросил Телятко. — Вот мои запасы. Выбирай сам… Если, конечно, ты не предпочитаешь это сладкое дерьмо, — добавил он, презрительным жестом указывая на бутылки с «Парфе Амур» и мятно-шоколадным ликером, выстроившиеся вокруг него. — Моя жена пьет всякое сладкое дерьмище. Перед ланчем.Это надо видеть.

— Ну и хоромы у вас, — сказал я.

Телятко взял позолоченный нож для разрезания бумаги и, зайдя за стойку, вонзил его в одну из четырех коробок с надписью «виски».

— О боже. Вы что, оптом покупаете?

— Можно сказать и так, — учтиво откликнулся Телятко. — Что за дом без водки и виски. Тут у меня четыре коробки виски, четыре водки, четыре джина, четыре рома, четыре кампари, четыре вермута, четыре бренди. На круг выходит — меньше двух фунтов за бутылку, наликом.

— Правда? Так вам удается покупать по дешевке?

— Нет, я еще сверху доплачиваю. Не надо быть… Мейнардом Кейнсом, [15]чтобы сообразить. Конечно по дешевке.

— Извините.

— Уж и не упомню, когда платил за что-нибудь по номиналу. Только мудаки сегодня платят по номиналу. Налик рулит.

— Правда?

Я взобрался на высокий табурет, принимая такой огромный стакан виски, какого мне никогда не приходилось видеть, о каком никогда не приходилось даже слышать или читать.

— Да-а. Нынче это уже не то, что прежде.

— Раньше вы пили другое?

— Вино, шерри, портвейны — всего не упомнишь. А ты видел «фанаду» на ходу? Купил меньше чем за полцены.

— Как?

Телятко хмыкнул.

— А ты сам догадайся.

Шум, донесшийся от дальней двери, предшествовал появлению двух маленьких мальчиков (один из них если быть точным, был ровно в два раза больше второго). Телятко, милостиво-официальным тоном, спросил, чем может быть полезен.

— Апельсинку, пап, пожалуста, — сказал тот, что поменьше, на неисправимом кокни.

— Пепси, папа, пожалуйста, — сказал тот, что побольше, сравнительно светским тоном.

Телятко исполнил просьбу сыновей.

— Спасибо, пап.

— Спасибо, папа.

— Это единственное, за что я плачу по номиналу, — сказал Телятко, когда они вышли. — Целое состояние ухлопал, чтобы отправить этого маленького засранца в школу.

— Конечно, в какую-нибудь частную школу?

— Нет, все уходит на автобус. Эти школьные автобусы — просто разоренье. Не пойму, почему до тебя все иногда так туго доходит, Терри. Я имею в виду, не надо быть… Мэффью Арнольдом, [16]чтобы сообразить.

— Простите. Я слишком пьян.

— Я тоже, дружище. С вечера пятницы до утра в понедельник — в стельку.

— Что касается частной школы. Разве это несколько не… — я закашлялся… — несколько не против ваших принципов?

— Не-а. Ни капельки. А ты что думал, нам бы только пожрать, послушать транзистор да съездить на Коста-Брава? Это все дешевка. Теперь послушай. Ты видел человека из филиала?

— Да.

— Хорошо. Я тоже. Он настроен дружелюбно, но говорит, что тебе нужно прослушать курс.

— Черт побери. Я так и думал. Какой курс?

— Всего месяц — четыре раза в неделю. Не волнуйся. Это прикрытие.

— И сколько это стоит?

— Деньги возьмем из фондов, не беспокойся. Вот так. — Он снова до краев наполнил мой стакан. — Как дела в конторе?

— Никак. Они не смогут организоваться, даже если бы у них была такая возможность. Чего нет, того нет.

— Недоноски, — сказал Телятко, бросив на меня безучастный взгляд.

Совещание прекратилось вскоре после обольстительного явления жены Телятко, на удивление развратного вида женщины, Мег (или Мигги, Мэгз?), словом, какая-то нелепица. На ней были поразительные белые брюки. Часть их, начинавшаяся примерно с середины зада, была прозрачной, как полиэтилен: виднелись очертания трусиков в бледно-голубую клетку. Обладательница чудовищно огромного бюста, она уделяла мне жутко много внимания под задумчивым сероглазым взглядом Телятко. (Похоже, он считает меня крутым.) Я выпил — не могу сказать точно, но что-то около трех четвертей бутылки.

— В следующий раз оставайтесь на ланч, — сказала Мэгз.

— Твое здоровье, — сказал Телятко.

Счастливый, я пошел пешком по солнышку в направлении метро. На ходу я думал: «Хочу всего: того и того. Хочу всего тогои всего того.Хочу всеготого и всеготого. Я не хочу того, что есть у него. Но я хочу того, чего хочет он».

— Приветствую вас, великодушный сэр. Приветствую вас, сладчайший принц, — произнес я сорок минут спустя (все люди казались мне старыми знакомыми).

Замудоханный хиппи лежал, поджариваясь на солнце, на маленькой парковке за «Бесстрашным лисом». Он распластался на горячем асфальте, раскинув руки, как орел крылья, словно индейцы готовили из него бифштекс. Почти все зубы у него вывалились, кожа обмахрилась, как старая веревка.

— Как, черт возьми, дела? — спросил я.

— Я с такими говнюками, как ты, не разговариваю, — ответил замудоханный хиппи.

— До чего ж мне нравится, когда меня считают говном. Как ты-то об этом узнал, золотко?

— С говнюками не разговариваю.

— Да ты настоящий «простак на холме», [17]верно? Объясняешь говнюкам, что в этом чертовом мире творится.

— Отвали, говно.

— Отлично! Все по кайфу. И с тобой все ништяк. Хорошенькое местечко ты себе выбрал, а какая славная долгая зима еще впереди — и жить тебе долго и счастливо.

— Ты за меня не переживай, дерьмо. Со мной все в порядке.

— Да, да, я знаю, все в порядке, точно. Дай же мне высказаться. У тебя все лучше, чем у нас, жиряг, которые целыми днями торчат в своих уютных конторах, а ночью сворачиваются калачиком под одеялом. Ты приводишь сюда своих цыпочек?