Услышать тебя... - Страница 3

— Моего Димку туда направили. Я хотела бы поехать с ним.

— Ну и поезжай, — сказала Лиля.

Таня обхватила ее за шею, стала целовать.

— Лилечка, ты меня спасла! Я ведь хотела сделать так, чтобы Дима думал, что это случайность,

— А декан? Мне ведь уже направление выписали.

— С деканом я договорилась. Пошли, он переофор­мит наши документы!

— Что ж, пусть будет город с речкой, — сказала Лиля, и впервые в это утро на ее полных губах появи­лась улыбка.

* * *

Лиля все-таки дозвонилась до Роберта. Разговаривал он по телефону лениво, сквозь зубы, отвечал однослож­но: «да», «нет», «ты все выдумываешь», «знаешь, доро­гая, мне это надоело». Но пообещал приехать на Риж­ский вокзал проводить.

Появился он за пять минут до отхода поезда. Лиля уже вошла в вагон и стояла у окна. На перрон поднима­лись пассажиры и провожающие. Лиля подумала, что он не придет, и тут в толпе заметила его длинное с бачками лицо. Лиля очень хотела, чтобы он пришел, а увидев, почувствовала разочарование: к чему эта теперь уже бес­смысленная встреча?..

Роберт не спешил. Остановился на перроне, прищу­рив глаза, окинул взглядом длинный состав, взглянул на часы и направился вдоль вагонов. Лиля застучала в стек­ло. Он увидел ее, но в вагон не вошел, остановился у окна. Напрягая все силы, Лиля попыталась опустить стекло, но у нее ничего не вышло. Поймав ее взгляд, с места поднялся молодой лейтенант и помог. И вот Лиля и Роберт лицом к лицу, Глаза у него темные, на тонких губах равнодушная, будто приклеенная улыбка.

— Уезжаешь? — спросил он.

— Говорят, это очень красивый город, весь в зелени, речка...—сказала Лиля, понимая, что говорит совсем не то.

— Будешь на пляж ходить, — усмехнулся Роберт.

— А что ты будешь летом делать?

— Я? — Он проводил взглядом высокую блондин­ку.— Не знаю. Поеду в Андижан к старикам... — Он вдруг озабоченно взглянул на нее. — Ты не писала своим, что я завалил сессию? Слава богу, а то ни копейки не дадут, а у меня мысль махнуть в Ялту... Море, Ореаыда, белые корабли...

— Шикарные девочки... — подсказала Лиля.

— Я ведь не давал монашеского обета, — улыбнулся Роберт.

Глядя на это длинное, лишенное всякого выражения лицо, на пустоватые глаза, тонкие губы, Лиля вдруг по­чувствовала облегчение. Это хорошо, что они сегодня уви­делись. Что, кроме обид и слез, дал ей этот самодоволь­ный парень? Даже сейчас, за несколько минут до отхода поезда, пялится маслеными глазами на хорошеньких женщин. Сколько раз она хотела забыть его! Случалось, не встречались месяц, два, потом он как ни в чем не бывало появлялся и все начиналось сначала. Как она ненавидела себя за то, что все прощала ему, но ничего поделать с собой не могла. А он знал, что она не про­гонит, и только улыбался своими тонкими губами, когда она плакала и говорила ему, что он подлец, что она не хочет его больше видеть. Ему нравилось, что она стра­дает, плачет из-за него. Однажды Лиля услышала, как он, подвыпив, сказал своему приятелю:

— Лилька привязана ко мне, как собачонка... Свист­ну — тут же прибежит!

Когда он в следующий раз «свистнул», она не прибе­жала. Она твердо решила больше с ним не встречаться. Тогда он сам пришел. Он всегда приходил к ней. Рано или поздно. Когда нужно, он становился ласковым, за­ботливым и нежным. Даже цветы приносил. Клялся, что любит ее, а остальные девушки — это все мимолетные интрижки. Чепуха на постном масле, как он говорил.

Связывало их и то, что они вместе приехали из Анди­жана в Москву. Лиля поступила в МГУ на факультет . журналистики — этот факультет тогда считался самым модным, а она закончила школу с золотой медалью. Он — в институт авиаприборостроения.

В тот первый год, когда еще не было знакомых в Мо­скве, Роберт был необходим ей. Кстати, в первый год и он тянулся к ней и был совсем другим, а потом... Потом их отношения стали мучительными и тяжелыми. Боль­шой город изменил его неузнаваемо. Он стал циником и снобом. Она продолжала любить его, а он принимал это как должное и считал, что она никуда от него не денется. Да, пожалуй, так оно и было. Роберт обнаглел до того, что стал знакомить ее со своими новыми девушками, а потом хвастаться победами над ними... И если заме­чал, что Лиля страдает — а она старалась скрывать свои чувства, — то так и светился какой-то садистской ра­достью.

Вот он стоит на перроне, напыжился, думает, что не­отразим. И на проходящих мимо женщин поглядывает, как на свою собственность... Что, спрашивается, она в нем нашла? Неумен, развязен и вовсе не красавец, хотя и воображает, что похож на молодого Жана Габена. Да и чем он живет, чем интересуется? Разве что загранич­ными вещичками и девочками. За три года, что они в Москве, всего два раза были вместе в театре. Собрать­ся где-нибудь «на хате», как он говорит, выпить, попля­сать под джаз... И это ничтожество превратило ее в по­корную рабыню!..

Наверное, в глазах ее появилось что-то незнакомое, потому что Роберт взглянул на нее раз, другой, потом обеспокоенно спросил:

— О чем ты думаешь, мышка?

Он иногда называл ее «мышкой», хотя ей это и не нравилось.

— Об эмансипации... — сказала Лиля.

— Что еще за эмансипация?

— Не стыдно, студент третьего курса не знает, что такое эмансипация!

— А-а... — протянул он. — Свобода женщине. Равен­ство с мужчиной... Странные мысли приходят тебе в го­лову.

Мимо вагона вперевалку пробежал толстый мужчина с огромным рюкзаком за спиной и зачехленными удоч­ками в руке. С лица катился пот, он тяжело отдувался. Мужчина задел рюкзаком Роберта и даже не заметил. У Роберта лицо стало злое, маленькие глаза сузились. Он стряхнул со светлого модного пиджака невидимые пылинки и пробормотал сквозь зубы:

— Хам, даже не извинился.

— Сейчас поезд отправится, — торопливо заговорила Лиля. — Слушай внимательно, что я тебе скажу...

— Не люблю, понимаешь, хамства, — не мог успо­коиться Роберт. — В метро толкаются, в автобусе на ноги наступают...

— Кто бы говорил о хамстве! — сказала Лиля. — Так вот, дорогой Робик. Я уезжаю на два месяца. Не ищи меня...

Роберт презрительно хмыкнул. Сколько раз он слы­шал все это. И Лиля поняла, что слова тут не помогут, он просто не верит ей...

— Я теперь поставила точку, — устало сказала она. — Это конец, Роберт.

Он вытащил сигареты, красивую зажигалку, конечно заграничную, и закурил. Лицо его было невозмутимым.

— За этим ты позвала меня сюда? — затянувшись и выпустив дым, спросил он.

Вагон мягко тронулся. Роберт с сигаретой во рту ис­чез, а вместо него прямо на Лилю уставился дежурный в красной фуражке. Лиля успела заметить, что нос у де­журного очень большой и блестит, будто маслом сма­занный.

Роберт догнал уходящий вагон. Лицо его стало встре­воженным. Шагая рядом с окном, он спросил:

— Как называется этот городишко, куда ты едешь? Лиля назвала.

Вагон шел все быстрее, и Роберту пришлось перейти с широкого шага на рысь,

—- Мышка, я, может, напишу на главпочтамт, — ска­зал он.

— Прощай, — ответила она.

Роберт отстал. Лиля высунулась из окна, и ветер рас­трепал ее каштановые волосы. Роберт, расставив ноги в клетчатых брюках, стоял на перроне и смотрел на нее. Выхватив из кармана цветной платок, стал махать. Лиля не ответила. Ей вдруг стало смешно: очень уж нелепо выглядел Роберт с развевающимся платком в руке.

Резко оборвался перрон с последними провожающи­ми, десятки разноцветных вагонов на запасных путях запрудили все вокруг. За путями блестели железные крыши станционных построек. А еще дальше высились каменные громады многоэтажных зданий. Лиля любила Москву, и ей всегда было грустно уезжать. Даже домой, в родной солнечный Андижан.

— Не боитесь на сквозняке простудиться?

Лиля оглянулась: в проходе стоял молодой подтяну­тый лейтенант, который помог опустить окно, и с улыбкой смотрел на нее.

з

На глазах у Сергея Волкова произошло удивительное явление. Он сидел в привокзальном сквере и дожидался московского поезда. Был полдень, ярко све­тило солнце. Молодые серебристые тополя у каменной ограды негромко шумели. В высокой траве блестели