Услышать тебя... - Страница 145

— Даже в деньгах на карманные расходы, — усмех­нулся Сергей.

— Мне ничего не жалко для своих, — веско сказал Земельский.

— А вам не приходило в голову, что, давая деньги мальчишке, вы его развращаете? Зачем зарабатывать, когда есть добрый дедушка? Ведь вы со своими десятка­ми тысяч тоже не вечны, а ему нужно будет строить свою собственную жизнь. Зачем же вы такую свинью подкладываете своему... гм... единственному внуку? Зачем хотите убить у него самостоятельность, радость первого заработка? Уверяю вас, заработать деньги чест­ным трудом куда приятнее, чем...

— Я деньги не ворую, — перебил Земельский. — И на станке фальшивки не печатаю.

— Я не против, чтобы он к вам ездил, но не обращай­те его в свою веру... Не будет он таким, как вы. И потом, это невозможно: таких, как вы, один на миллион!

Земельский цепко посмотрел на него, так и не поняв, комплимент это или оскорбление. А Сергей и не соби­рался ему разъяснять.

— Каждый человек все меряет на свой аршин, — продолжал он. — Вот вы сказали, что я восстанавливаю сына против вас... А ведь это вы его с пеленок настраи­вали против меня! Вы ему такие фантастические картины рисовали, что бедный мальчишка первое время смотрел на меня как на чудовище... Я презирал бы себя, если бы повторил вашу ошибку. Так что успокойтесь, я и слова плохого о вас не сказал в его присутствии. Просто он под­рос, поумнел и сам научился разбираться в людях...

— Мои близкие меня уважают, — убежденно сказал Николай Борисович. — Я для них все сделал, что толь­ко возможно было. И дочь и сын закончили лучшие учеб­ные заведения страны. Имеют отдельные квартиры, об­ставленные дорогой мебелью. На моей даче они не гости, а хозяева. Моим детям каждый может позавидовать. Все, что им нравится, они имеют возможность купить. Мне для них ничего не жалко.

«Поэтому твои дорогие дети и выросли эгоистами и типичными потребителями, — подумал Сергей. — При­выкли только брать и ничего не давать».

С детства привыкнув получать от родителей солидные подачки, Лиля и Виктор свою зарплату и за деньги не считали. В конце каждого месяца отец отсчитывал им по несколько сотен рублей. Он понимал, что дети ревниво следят друг за другом, и старался давать поровну. Одна­ко дочь он любил больше и иногда совал ей в руку «на драгоценности». Лиля целовала его, рассыпая такие слова, как «наш божественный папочка, что бы мы без тебя делали!».

О том, что они будут делать без папочки, ни Лиля, ни Виктор пока не задумывались. Папочка был для них дойной коровой, у которой никогда «золотое молоко» не иссякнет. И если бы вдруг он однажды не вручил своим чадам по объемистой пачке купюр, и сын и дочь посчи­тали бы это величайшей подлостью с его стороны.

Если бы можно было в нашем обществе не работать, и Виктор и Лиля никогда бы не работали. Они давно по­теряли интерес к своей специальности. Зачем ломать го­лову над проектами, статьями, очерками, когда можно получить от отца наличными столько, сколько не зара­ботаешь и за три месяца. Кто знает, может быть, и у Лили, и у Виктора были какие-то способности, пусть даже скромные, но любвеобильный папочка убил их в самом зародыше. «Пусть работают лошади, — любил го­ворить он, — а человек должен наслаждаться жизнью».

И эта философия с детства была усвоена его детьми. Сам того не сознавая, он лишил их главного в жизни — радости творчества. Любая работа стала для них при­нудиловкой, которую необходимо отбывать, чтобы не возмущать это «несовершенное общество», в котором они живут. Работа раздражала их, отвлекала от тех «радо­стей жизни», которые приносят даровые деньги и ничегонеделанье. Выйдя опять замуж, Лиля бросила работу, посвятив себя целиком магазинам, тряпкам, благоустрой­ству квартиры. Слава богу, папин бюджет все выдер­жит. ..

Николай Борисович всю свою жизнь прожил, как жу­чок-древоточец в дубовом шкафу, пожирая древесину и питая ее отходами своих детей-жучков, он был уверен, что добился в жизни всего того, к чему стремился, чего хотел. А много ли жуку-древоточцу надо? Дубовый шкаф да крепкие челюсти! Не рассчитал он лишь одного: хотя дубовый шкаф, по сравнению с жучком, велик, как все­ленная, но ведь жуки-древоточцы не вечны. А что будут делать его детки-жучки, когда кончатся отходы? Ведь он, засовывая им в рот пережеванную пищу, вырастил их беззубыми. Помянут ли его дети добром, когда окажутся предоставленными самим себе? ..

Вот он сидит перед Сергеем, развалившись на диване. Так и излучает довольство самим собой. Такого словами не прошибешь, да что словами?! Тюрьма его не пере­воспитала. Говорить с ним бесполезно. Если бы Сергей сказал, что он думает про него, Земельский расхохотался бы ему в лицо. Он уверен, что ему все завидуют. Зави­дуют его деньгам, которые он тысячами наживает не­честными способами. Разве ему понять, что настоящее счастье приносят не деньги, а радость творчества? ..

Нет, этого ему не понять. И однако Сергей встрево­жил его, когда совершенно серьезно сказал:

— И все-таки я вам очень благодарен.

Земельский вскинул на него глаза, поморгал, и само­довольная улыбка сползла с его лица. Меньше всего в жизни хотел он, чтобы Сергей был ему за что-либо бла­годарен.

— Любопытно, — сказал он, скрипнув пружиной.

—- Если бы не вы, я никогда не написал бы роман…

— Этот... без названия? — скривил губы в усмешке Земельский. — Я думаю, у него нет не только названия, но и издателя...

— Если бы не вы, я, возможно, до сих пор не развел­ся бы с вашей дочерью, а это было бы для меня смертель­но: она убивала во мне все хорошее, творческое... 

— А есть ли в тебе хорошее?

— Так что вы все-таки сделали одно доброе дело,— сказал Сергей и, взглянув на часы, поднялся с кресла

Земельский еще немного посидел, чтобы не уронить своего достоинства, и тоже поднялся.

— Передай Юрашу, что я его здесь жду. И не уеду без него, — сказал он. — Я купил ему норвежский трени­ровочный костюм...

— Вы думаете, он на это клюнет? — рассмеялся Сер­гей. — Плохо же вы знаете своего внука...

— Я действительно люблю Юраша и скучаю без него, — сказал Земельский. И голос у него был искрен­ний.

— Любите на здоровье, но не развращайте деньга­ми. .. Или в вашем понятии и такое чувство, как любовь, тоже измеряется деньгами?

— Скажи мне честно, вот ты напечатал книжку, гово­ришь, закончил роман, — много ты заработал? Можешь ли ты обеспечить свою семью всем необходимым... допу­стим, если бы она у тебя была?

— Семьи разные, и запросы разные,— ответил Сер­гей. — Для меня деньги никогда не были главным в жиз­ни. Надеюсь, для моей семьи — тоже.

— Ну вот то-то, — удовлетворенно заметил Николай Борисович. — Был ты гол как сокол и остался таким... А Лиля еще со мной спорила, мол, ты, если захочешь, всегда сможешь заработать кучу денег.

— Ну а как этот... Оленин? То, что нужно? — не удержался и задал неприятный для себя вопрос Сер­гей.

— Он меня уважает, — с достоинством ответил Зе­мельский,

— Я рад и за вас, и за Лилю, — сказал Сергей. — Даже если и совершишь серьезную ошибку, жизнь такая штука, она потом все поставит на свои места..,

— Если бы Лиля меня послушалась, она не соверши­ла бы этой ошибки, выйдя замуж за тебя, — убежденно заметил Николай Борисович.

Сергей понял, что разговаривать больше бесполезно: и говорят они о разном, и думают по-разному... Он уже взялся за ручку двери, но Земельский с угрозой про­изнес:

— А если Юраш не придет...

— Тогда что? — Сергей нахмурился и вплотную приблизился к нему, посмотрел в лицо долгим изучающим взглядом.

Земельский отпрянул в сторону и, чтобы скрыть за­мешательство, стал смотреть в окно. Лицо у него уже не было таким самодовольным.

— Мне известно, что Юраш в каком-то спортивном пионерлагере, — сказал он, отводя глаза в сторону.— Я бы очень хотел с ним повидаться.

— Я к нему на днях собираюсь, — сказал Сергей.— Передам вашу просьбу. И не забуду про норвежский ко­стюм сказать...

— Что ты к этому костюму привязался?