Ушкуйники - Страница 17

– Но ты так и не объяснил мне, что все это значит, – напомнил Гедимин.

– Тебе был явлено знамение, князь. Тур, которого ты убил, должен пойти на жертвенный костер, ибо он принадлежал самому Перкуну. И видением во сне, и павшим на охоте туром Перкун ясно дал тебе и всем нам понять, что Знич ожил, проснулся и что он находится неподалеку от Кривой горы.

– Где? – спросил, не подумав, Гедимин.

Жрец развел руками и ответил:

– Придется искать…

Князь скептически ухмыльнулся:

– Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что?.. – Он сердито сдвинул густые брови. – Мне ли сейчас этим заниматься? Тевтонцы готовят очередной поход на наши земли. Я должен быть с войском.

– Так ведь никто и не говорит, что искать Знич должен именно ты. Отправь на его поиски верных людей.

– Знать бы еще, куда именно их отправлять…

Вейделот чуть поколебался, а затем решительно объявил:

– Спросим у Перкуна. Не уверен, что он ответит, – еще не пришло время, но… ради Знича стоит рискнуть.

Когда оба вышли из обители, вейделот подозвал прогуливавшегося по поляне Жигонта и строго приказал:

– Зайди в дом, закрой дверь как можно плотнее и не выходи, пока тебя не позовут. И помни: если ослушаешься – умрешь страшной смертью.

Дружинник тотчас шмыгнул внутрь жилища вейделота, словно заяц. Слышно было, как он торопливо начал придвигать к двери что-то тяжелое, наверное, горшки с зерном. Гедимин невольно улыбнулся: обладающий немалой силой и храбрый как лев Жигмонт приходил в неописуемый трепет, едва дело касалось божеств или нечисти.

Приблизившись вместе с князем к жертвенному камню под дубом, вейделот принялся нараспев читать заклинания, из которых Гедимин не понял ни слова. Видимо, то был древний язык, известный только высшим жрецам и передававшийся по наследству – от отца к сыну. И сейчас, слушая речитатив Лиздейки, Гедимин еще более утвердился во мнении, что отцом вейделота был именно прежний креве-кревейто: чужому человеку тайные знания не передаются.

Произнося заклинания, жрец бросал в Знич, который вдруг ярко запылал, соль, овес, зерна ржи и конопли. Спустя какое-то время жертвенник заволокло сладковатым дымом, и неожиданно князю стало легко и весело – словно бы и не было позади напряженной охоты и кошмарного сна. Повинуясь ритму, заданному вейделотом, он начал раскачиваться из стороны в сторону и «подпевать», издавая нечленораздельные звуки, похожие на мычание.

И вдруг грянул гром. Причем прогрохотал так близко, что князь непроизвольно втянул голову в плечи. Но откуда бы взяться грому?! Небо над Священной рощей по-прежнему было чистым, ни единой тучки, солнце уже скрылось за деревьями и вот-вот должно было скатиться за горизонт – близился вечер. Грозы ничто не предвещало.

Гедимин поежился: ему вдруг стало холодно. Благостное настроение как рукой сняло. К тому же в плотной дымовой завесе начали вдруг появляться прорехи, а в них – всевозможные причудливые картинки. На одних бесновались мерзкие чудовища, другие манили пышными пирами, третьи радовали глаз цветущими садами, радугой, хороводом красивых девушек… Внезапно все картинки перемешались, образовав вслед за этим одну – большой, мрачный и хорошо укрепленный каменный замок. Далее видение явило красные черепичные крыши, просторный двор, заполненный рыцарями в броне, а затем – смотревшее на Гедимина в упор лицо незнакомца. Во взгляде этого человека было столько злобы и ненависти, что князь в страхе отшатнулся.

Однако уже в следующее мгновение картина исчезла, дым начал рассеиваться. Гедимин тряхнул головой, стараясь избавиться от наваждения. Полностью придя в себя, взглянул на Лиздейку: тот выглядел очень уставшим и даже как будто постаревшим.

– Видел? – спросил он хрипло.

– Да, – коротко ответил князь.

– Понял что-нибудь?

– Не совсем… Но где искать Знич, теперь, пожалуй, знаю. Если только Перкун не ввел меня в обман.

– Не говори так – он может обидеться и разгневаться. Перкун или изъявляет человеку свою милость, или молчит. Его нельзя заставить помочь кому-либо, можно только просить. Тебе он помог. Значит, оказал доверие.

«Вот только как бы еще это доверие использовать? – подумал Гедимин. – И как добыть Знич из-за каменных стен, которые способны выдержать сколь угодно долгую осаду?» Он узнал место, явленное ему в видении: замок-крепость «Королевская гора» в Кёнигсберге[49]. Рыцари-крестоносцы назвали замок «Королевской горой» в честь своего союзника – чешского короля Оттокара II Пржемысла.

Сухо поблагодарив вейделота, князь положил на жертвенный камень несколько серебряных монет (личное подношение Перкуну) и пошел вызволять помощника из вынужденного заточения. Жигонт был безмерно напуган. И чудовищной силы грозовым раскатом, и видением жутких страшилищ, тянувших к нему огромные когтистые лапы изо всех щелей на протяжении почти всего отсутствия князя и жреца. Он даже не сразу поверил, что через дверь с ним разговаривает сам хозяин, а не какая-нибудь нечисть.

Когда князь и дружинник собрались уходить, Лиздейка вдруг остановил их:

– Погодите! Я сейчас… – Вернувшись с ларцом в руках, он хмуро сказал Гедимину: – Я знаю, что совершаю святотатство: Знич, даже погасший, не должен покидать пределы святилища. И все-таки думаю, что он сможет помочь тебе в поисках Большого Знича. Как? Я пока не знаю. Однако сердцем чувствую, что поступаю правильно. Возьми его…

Вскоре Гедимин и Жигонт были уже далеко от святилища. Когда же оказались в охотничьем лагере, князь первым делом приказал отправить тушу убитого на охоте тура в святилище Перкуна, а затем скомандовал выдвижение в Кернов.

…В княжеской опочивальне было тепло и уютно. Гедимин сидел в кресле возле камина и неотрывно смотрел на завораживающую пляску огненных язычков бьющегося в нем пламени. На небольшом столике рядом с ложем горела толстая свеча в кованом подсвечнике, рядом стоял корец с квасом.

Князь пребывал в глубокой задумчивости. Ночь по прибытии в свой престольный град Кернов он провел беспокойно: просыпался бессчетное число раз. И не из-за кошмаров, а из-за мучившей его отчего-то жажды. Князь то и дело прикладывался к корцу с квасом и в итоге поднялся очень рано, еще и петухи не пели. Вдобавок ко всему и вещий сон не выходил из головы.

«Крепость на Кривой горе будем возводить, это решено, – размышлял Гедимин. – Место знатное. А там и город отстроим. Здесь сон и впрямь, что называется, в руку. Но вот как быть со Зничем? Заманчиво, очень заманчиво вернуть литовцам расположение Перкуна. Кто бы еще подсказал, как это осуществить на деле…»

Время шло, за окном опочивальни уже начало светать, дрова в камине прогорели, а князь по-прежнему сидел неподвижно, точно истукан, и глядел ничего не выражающим остановившимся взглядом на тлеющие угли. Наконец он шевельнулся, тяжело вздохнул и позвал:

– Полюш!

Сумрак в одном из углов опочивальни тотчас сгустился, и секундой позже перед князем вырос мальчик-слуга. Когда-то Гедимин сжалился над ним, сиротой без роду и племени, и взял к себе в услужение. Парнишка был голубоглазым, белобрысым и шустрым, как белка, и со временем князь стал относиться к нему почти как к родному сыну.

– Тут я… – Полюш зевнул и потер кулачком заспанные глаза.

Малец находился при князе неотлучно (Гедимин не брал его с собой, только когда шел охотиться на крупного зверя), поэтому нынешняя ночь и для него выдалась беспокойной: пришлось почти беспрестанно сновать с ковшиком в руках от постели господина до корчаги с квасом и обратно. Пока же князь предавался размышлениям, не выспавшийся мальчонка прикорнул в углу на рысьей шкуре и хоть недолго, но подремал.

– Разыщи Жигонта, – приказал князь. – Вели немедля явиться ко мне.

Несмотря на бессонную ночь, мальчик упорхнул как птичка. Князь улыбнулся ему вслед и открыл ларец, полученный от Лиздейки. По-прежнему серый и безжизненный Малый Знич повергал в уныние.