Уши Джонни Медведя - Страница 1

Деревня Лома стоит на невысоком круглом холме, который возвышается над равниной Салинас в центральной Калифорнии. К северу и востоку на многие мили тянется черная торфяная топь, но на юге болота осушены. Там земли дают богатые урожаи овощей, почва настолько плодородна, что салат и цветная капуста вырастают до гигантских размеров.

Владельцы болота к северу от деревни завидовали обладателям черноземных угодий. Они объединились и создали мелиоративное товарищество. Я работал в фирме, которая подрядилась провести канал через болота. Прибыла плавучая грейферная землечерпалка, ее собрали, и она начала прогрызать ложе для канала, тут же заполнявшееся водой.

Первое время я жил в кубрике вместе с командой, но вскоре москиты, тучами висевшие над землечерпалкой, и густой ядовитый туман, каждую ночь стлавшийся над болотом, выгнали меня в Лому, где я снял в доме миссис Рац самую унылую из всех меблированных комнат, в каких я когда-либо жил. Я мог бы поискать что-либо получше, но в адрес миссис Рац было удобно получать письма. В конце концов я только спал в холодной пустой комнате, а ел в камбузе землечерпалки.

Жителей в Ломе было не более двухсот человек. На самой вершине холма стояла методистская церковь, шпиль ее был виден за много миль. Тут же находились две бакалеи, скобяная лавка, старинное здание масонской ложи и бар «Буффало». По склонам холма лепились деревянные домишки жителей деревни, а на южных, плодородных равнинах возвышались дома землевладельцев с маленькими дворами, обычно окруженными высокими изгородями из подстриженных кипарисов, которые защищали дом от сильных полуденных ветров.

По вечерам в Ломе было нечего делать, разве что сидеть в баре, старом дощатом здании с вращающейся дверью и полотняным навесом над тротуаром. Ни «сухой закон», ни отмена его не повлияли на дела бара, его клиентуру и качество виски. В вечерние часы каждый мужчина в Ломе старше пятнадцати лет хоть раз да заглядывал в бар «Буффало», выпивал стаканчик виски и, поболтав с односельчанами, отправлялся домой.

Жирный Карл, владелец бара, он же буфетчик, встречал каждого посетителя с какой-то флегматичной угрюмостью, которая тем не менее располагала к непринужденности и дружелюбию. Не знаю, как это у него получалось, – выражение лица у Карла было всегда кислое, тон голоса откровенно враждебный. Помню, я даже испытывал чувство благодарности и умиления, когда Жирный Карл стал узнавать меня и, поворачивая ко мне свою угрюмую харю, спрашивал нетерпеливо: «Ну, чего вам?». Он всегда задавал этот вопрос, хотя подавал только виски и только одного сорта. Я видел, как он наотрез отказался выжать немного лимонного сока в стакан с виски какому-то случайному посетителю. Карл не любил новшеств. Он был перепоясан большим полотенцем, которым вытирал стаканы, расхаживая по бару. Некрашеный пол бара был посыпан опилками, стойкой служил старый прилавок, взятый из какой-то лавки, стулья были жесткие, неудобные; стены украшали только плакаты, объявления и картинки, которые прикалывали коммивояжеры, аукционеры да во время окружных выборов кандидаты на различные должности. Некоторые из этих украшений висели по многу лет. Один плакат призывал к переизбранию шерифа Риттала, хотя самого Риттала уже лет семь как не было в живых.

Бар «Буффало», даже на мой вкус, был ужасной дырой; но когда шагаешь темным вечером по деревянным тротуарам, когда длинные полосы густого болотного тумана, похожие на развевающиеся грязные тряпки, хлопают тебя по лицу и ты наконец толкаешь дверь заведения Жирного Карла и видишь пьющих и разговаривающих людей, а Жирный Карл идет тебе навстречу, бар может показаться очень приятным уголком. Деваться все равно было некуда.

В баре шла игра в покер по маленькой. Тимоти Рац, муж моей квартирной хозяйки, раскладывал в одиночку пасьянс, отчаянно плутуя, потому что позволял себе выпить только в том случае, если пасьянс выходил. Я сам видел, как пасьянс вышел у него пять раз подряд. Аккуратно сложив карты, он всякий раз вставал и с достоинством шагал к стойке. Жирный Карл, уже наполовину наполнив стакан, спрашивал его:

– Чего вам?

– Виски, – серьезно говорил Тимоти.

В длинной комнате люди с ферм и из деревни сидели на грубо сколоченных стульях или стояли, навалившись на старую стойку. Здесь всегда тихо и монотонно жужжали голоса, и только во время выборов и больших боксерских состязаний кто-нибудь ораторствовал и мнения высказывались в полный голос.

Я терпеть не мог выходить из бара в сырую тьму и, послушав, как тарахтит дизель на землечерпалке и лязгает ковш, брести в свое унылое жилище у миссис Рац.

Вскоре после приезда в Лому я познакомился с Мэй Ромеро, хорошенькой полумексиканочкой. Иногда по вечерам я прогуливался с ней по южному склону холма, пока назойливый туман не прогонял нас обратно в деревню. Проводив девушку домой, я заглядывал в бар.

Однажды вечером я сидел в баре, разговаривая с Алексом Хартнеллом, владельцем небольшой благоустроенной фермы. Мы толковали о том, как надо ловить окуней, когда дверь бара открылась и вошел какой-то человек. В комнате все замолчали. Алекс толкнул меня локтем и сказал:

– Это Джонни Медведь.

Я оглянулся.

Прозвище настолько метко характеризовало внешность этого человека, что лучше и не придумаешь. Он был похож на большого, глупо улыбающегося медведя. Его голова со всклокоченными черными волосами покачивалась на вытянутой вперед шее, длинные руки тоже висели перед телом, словно он только что ходил на четвереньках, а сейчас поднялся на задние лапы, выполняя цирковой номер. Короткие кривые ноги оканчивались странными квадратными ступнями. Он был в костюме из грубой темно-синей бумажной ткани, но ходил босиком; ступни у него не были изуродованы или как-нибудь деформированы, просто они были квадратные. Он стоял в дверях, руки у него подергивались, как это бывает у слабоумных, на лице сияла глупейшая счастливая улыбка. Он двинулся вперед; несмотря на всю его громоздкость и неуклюжесть, казалось, что он осторожно крадется. Он ходил не как человек, а как зверь на ночной охоте. Он остановился у стойки, взгляд горящих глазок просительно блуждал от лица к лицу.

– Виски? – проговорил он.

Жители Ломы не щедры на угощение. Человек может заплатить за стаканчик виски для соседа, но только в том случае, если твердо уверен, что тот немедленно угостит его тоже. К моему удивлению, один из притихших посетителей положил на стойку монету. Жирный Карл налил стаканчик. Чудовище взяло стакан и вылакало виски.

– Какого черта… – начал было я, но Алекс снова толкнул меня локтем и дал знак молчать.

– Тс-с!

И тут началась забавная пантомима. Джонни Медведь пошел к двери и, крадучись, вернулся обратно. Идиотская ухмылка не сходила с его лица. В середине комнаты он лег и пополз дальше на животе. Я услышал голос Джонни – этот голос показался мне очень знакомым.

– Но вы слишком красивы, чтобы жить в такой маленькой грязной деревушке!

Потом голос стал высоким, немного гортанным, и в нем появился легкий иностранный акцент.

– Ну, вы это просто так говорите!

Я чуть было не упал со стула. Кровь бросилась мне в лицо, застучала в ушах. Из горла Джонни Медведя доносился мой голос, мои слова, мои интонации! А потом – голос Мэй Ромеро… Это точно. Если бы я не видел ползущего по полу человека, я бы тут же окликнул ее. Диалог продолжался. Такие вещи в чужих устах звучат удивительно глупо. Джонни продолжал говорить, или, вернее, продолжал говорить я. Он произносил слова, издавал звуки. Понемногу лица посетителей бара повернулись от Джонни Медведя ко мне, все ухмылялись. Я ничего не мог поделать. Я знал: чтобы остановить его, мне придется пустить в ход кулаки. И так все продолжалось до конца. Когда Джонни замолк, я малодушно порадовался тому, что у Мэй Ромеро нет братьев. Какие недвусмысленные, неловкие, смешные слова вылетали из горла Джонни Медведя! Наконец он встал и, по-прежнему идиотски ухмыляясь, произнес: