Ущелье печального дракона (в сокращении) - Страница 3

А весной 1250 года свершилось неслыханное: Людовик Святой попал в плен к султану и только спустя год был за немыслимый выкуп отпущен на свободу. Опозоренный, но не сломленный король вернулся к войскам. Над крестоносцами нависла угроза поражения. Из орды прибыли худые вести. На помощь монголов рассчитывать не приходилось. Тогда-то у французского короля и созрела мысль о союзе с могучим пресвитером Иоанном, владения которого, по полученным сведениям, находились в стране Кашгар - в центре монгольской империи. На сей раз посольство готовилось втайне. Требовалось, усыпив бдительность монголов, проехать по их обширным владениям якобы в резиденцию великого хана, на полпути свернуть с дороги и в обход монгольским заставам проникнуть в неведомый Кашгар. Для выполнения тайного и опасного поручения вполне хватало одного верного человека. Выбор пал на францисканского монаха Альбрехта Роха.

Серебряная дощечка, выданная монгольским наместником, открывала беспрепятственный проезд на восток. Путь лежал по землям истерзанной и поруганной Персии. Сожженная, но непокоренная страна продолжала сражаться. Молниеносные всадники вихрем налетали из засады на монгольские отряду и после смертной сечи исчезали в неприступных горах. Альбрехту Роху оставалось несколько дней до Каспия, когда на узкой горной тропе его остановили персидские повстанцы. Охранная грамота, выданная монголами, была равносильна смертному приговору. Монаха не выручал ни статус посла, ни европейское происхождение. Но он прочитал несколько строк из Корана и тем спас свою жизнь. Пленника, связанного по рукам и ногам, доставили в горную крепость и бросили в гнилое, вонючее подземелье.

Узник оказался не один. В темном углу на прелой соломе, прикованный цепью к стене, сидел седовласый старик в истлевших лохмотьях. У ног его горел светильник, и чуть живой язычок пламени слабо освещал пустые глазницы на изуродованном восковом лице. Альбрехт Рох пробовал заговорить со слепым, но тот упорно молчал, то ли был глух, то ли не понимал по-арабски. Тусклое пламя светильника горело день и ночь. Ежедневно однорукий тюремщик, приносивший в подвал воду и заплесневелые лепешки, почтительно наполнял светильник маслом из медного кувшина. От сторожа Рох узнал, что слепой старец - язычник, поклоняющийся огню. Житель далекой горной страны и глава какой-то тайной секты, он был обманом захвачен и доставлен сюда, в замок. Пять лет шейх, хозяин замка, подвергал старика ужасным пыткам, стараясь выведать у него какую-то языческую тайну. Пять лет молчал старик. Ему выкололи глаза, хотели сжечь живьем на медленном огне, но в конце концов бросили заживо гнить в подземелье замка, Если у старца отбирали светильник или не подливали туда масла, слепой отказывался от еды и питья.

Однажды снаружи раздался необычный шум. Целый день пленникам не приносили еды. А ночью стены и своды начали сотрясаться от мерных глухих ударов, словно кто-то бил с размаху по земле гигантским тяжелым молотом. Той ночью монголы, уже неделю осаждавшие замок - последний оплот разгромленных повстанцев, - начали забрасывать крепость камнями из метательных орудий и долбить ворота стенобитными машинами. Под утро после отчаянного штурма замок пал. Когда трое забрызганных кровью монголов ворвались в подвал, где томились изнуренные узники, имелась только одна сила, способная предотвратить расправу. Спасение в виде серебряного пропуска хранилось завернутым в тряпицу на груди у Альбрехта Роха. Послов к великому хану запрещалось трогать под страхом смерти.

"А этот?" - спросил через толмача приглашенный тысяцкий, указывая плетью на слепого огнепоклонника. Что-то екнуло в сердце королевского посла. "Это великий прорицатель и маг, о мудрый и добросердечный господин, - отвечал монах. - Его необходимо целым и невредимым доставить в ставку великого хана". Тысяцкий поверил и повелел выдать Альбрехту Роху новую охранную грамоту и двух шелудивых мулов.

Когда крепостные стены остались далеко позади, а ветер, дувший в спину, больше не доносил запаха гари, старик, который, умело сидя в седле, послушно следовал за Рохом, неожиданно спросил по-арабски: "Где ты собираешься бросить меня? И что тебе нужно у монгольского хана?" Монах признался, что ищет дорогу в Кашгар, где, по сведениям французского короля, находится могучее христианское государство. "Кашгарское царство расположено дальше тех мест, где живу я, - сказал старец. - Помоги мне добраться до дому, и ты получишь проводника". Монах согласился.

Много пролетело недель, прежде чем путники добрались до далекого кишлака, затерянного среди гор, недосягаемых для монгольской конницы. Здесь жили приверженцы слепого огнепоклонника. Пересев на маленьких длинношерстных быков, недавние узники в сопровождении вооруженной свиты двинулись по ветреным ущельям и перевалам Памира. Долго двигался караван, пока невидимая тропа не привела к водопаду, преграждавшему путь по ущелью. Один из погонщиков отвязал от седла фыркавшего быка длинную причудливую трубу, возней ее прямо над головой. Медный протяжный звук разнесся по ущелью, звонким призывом прорвался сквозь шум воды. Монах не понимал смысла странного обряда. Слепой слушал с непроницаемым лицом, в пустых глазницах, как слезы, блестели брызги воды.

Вдруг над гребнем стены появились две человеческие головы, и вниз легко заскользила громадная корзина. В мгновение ока она мягко опустилась рядом с путниками. Двое провожатых подхватили старца и посадили в корзину, тот жестом дал понять, чтобы подвели Роха. Монах приблизился. Старик указал на место возле себя: в корзине, сплетенной из широких сыромятных ремней, могло уместиться двое или трое. Как только Альбрехт Рох ступил на зыбкое дно, ременный короб, плавно покачиваясь на двух толстенных канатах, пополз вверх. От высоты и близости клокочущей воды кружилась голова. Королевский посол беспомощно вцепился в тонкий борт плетенки, не решаясь взглянуть ни вниз, ни вверх.

У края пропасти корзина остановилась. Канаты, привязанные к металлическим кольцам, тянулись по желобам, густо смазанным жиром, к массивному деревянному барабану, наглухо насаженному на бревно. Нехитрый, но громоздкий механизм приводили в движение четыре яка, понуро стоявшие здесь же. Несколько косматых чернобородых людей в одежде из вывернутых наизнанку шкур вытянули старца за руки и пали перед ним ниц. Альбрехт Рох выкарабкался сам. Впереди, в котловине, пепельно-тусклым блеском запыленного зеркала играла вода. В воздухе кружили птицы. Слева, далеко отступив от воды, поднимались скалы, в вышине они незаметно переходили в обледенелый кряж, который уползал по границе озера и на той, невидимой, стороне смыкался с белым оскалом дальних хребтов.

На берегу озера, поросшего пышной травой, копошились человеческие фигуры, бродили яки, козы, овцы, с лаем носились собаки. Нигде никаких построек. Но над всем мирным пейзажем разверзлась чудовищная пасть громадной пещеры. Она словно готовилась проглотить загадочно-угрюмые воды. Исполинским глазом циклопа у входа в пещеру странным синеватым пламенем светился огонь большого костра.

Здесь, в недосягаемой высокогорной долине, на берегах Теплого озера жили последние огнепоклонники, немногие из уцелевших приверженцев учения Зороастра, легендарного пророка, основателя древней религии персов и всех среднеазиатских народов. Ее господствующая роль была давно утрачена, не выдержав противоборства с исламом, когда во времена мусульманского нашествия под копытами арабских лошадей пали растоптанными и былая гордая слава Персии, и святилища зороастрийцев. Слепой старец был верховным жрецом огнепоклонников, один из немногих, кто имел доступ к сокровенным памирским тайникам. "Вы, франки, - сказал он оробевшему монаху перед входом в пещеру, где жутким синим пламенем без дров и угля гудело пламя костра, - вы больше других кичитесь мудростью, которой у вас нет. Вы как дети, зная немногое, полагаете, что знаете все, и как базарные нищие довольствуетесь жалкими крохами, доставшимися от знаний неведомых народов. Нам же известно такое, о чем тебе не пригрезится я во сне".