Урга и Унгерн - Страница 2

– Позвольте представиться: Бурдуков Алексей Васильевич. Вас ведь к нам вчера вечером перевели?

– Ивановский Кирилл Иванович, – произнес я, но руку с упавшими на нее каплями мочи собеседнику подавать не стал. – Я тут действительно первый день.

– Сейчас будут чумизу выдавать, как возьмете, сразу же идите за мной, тут, знаете ли, в давке можно легко сгинуть. Через две комнаты «офицерская зала» – в шутку так прозвали, – там можно ноги вытянуть и тифозных больных совсем нет, а тут вы старайтесь не задерживаться. – Все это было сказано доверительным шепотом.

Я кротко кивнул в ответ.

Через некоторое время откуда-то снаружи донеслись шаги, и с входной двери сняли засов. Свет и морозный воздух ворвались вместе с ветром в раскрытую дверь, ослепив и опьянив узников, собравшихся у порога. Началась раздача и давка. Я держался рядом с Бурдуковым. Он довольно ловко пролез к входу и ухватил две оловянные миски, одну из которых сунул мне в руки. Миска была мятая и выглядела немытой, я обтер ее полой гимнастерки и, дождавшись удачного момента, протиснулся к раздаче. Не глядя на меня, пожилой монгол шлепнул черпаком в миску коричневое варево из чумизы, после чего я поспешил уйти в сторону.

– Кирилл Иванович, чего ж вы? Идемте скорее, – звал меня за собой мой новый знакомец господин Бурдуков.

Прикрывая рукой миску, я начал проталкиваться вслед за ним.

«Офицерская зала» была самым дальним помещением от входа. Народу действительно было поменьше, да и вонь казалась вполне терпимой. Кашель и стоны здесь не раздавались вовсе, а нары были расставлены в таком порядке, что образовывали у дальней стены своеобразный амфитеатр, пространство которого было застелено не очень чистыми тряпками. Тут велась оживленная беседа, но все внезапно смолкли, когда Алексей Васильевич ввел меня в помещение.

– Господа, вот Кирилл Иванович. Вчера вечером его к нам перевели. Надеюсь, расскажет нам, что теперь в городе происходит.

Бурдуков устроился на тряпках среди остальных арестантов, миску с едой поставил перед собой. Жестом предложил мне присесть, вытер руку о свое мятое пальтишко и, захватив из миски пальцами чумизы, зашевелил усами, приступив к трапезе.

Я опустился на пол напротив «зрителей», тоже вытер руку о гимнастерку и начал молча есть. Каша была холодная и пресная, в ней попадались камешки и солома, но аппетит у меня проснулся волчий. Покончив с едой, я провел пальцем по краям миски, собирая остатки. Все это время мои зрители сохраняли молчание; одни ели, другие просто наблюдали за моими действиями. У меня оказалось немного времени для того, чтобы собраться с мыслями. В нескольких словах я описал ту ситуацию, которую встретил в Урге на момент своего ареста.

Арестовали меня, как одного из многих, почти сразу после второго неудачного штурма Урги бароном фон Унгерном. Ждал своей очереди на допрос пару недель на гарнизонной гауптвахте китайских казарм. После таких допросов назад никто уже не возвращался. По вечерам слышал выстрелы; сделал вывод, что всех, кого допрашивали, расстреляли. Но сегодня видел кое-кого из арестованных вместе со мной и понял, что ошибался. С обстановкой в городе почти не знаком, попал в Ургу проездом во Владивосток, да вот застрял. Из города не выпускают, в город не впускают, ожидают очередного нападения барона.

Присутствующие арестанты довольно быстро потеряли ко мне интерес, было понятно, что свет на события в городе я не пролью. Однако Бурдуков не сдавался, он отвел меня в дальний угол и там предложил рассказать о себе подробнее. Я описал ему в общих чертах свои мытарства и попытку добраться до Владивостока. Рассказал, как, желая обойти «читинскую пробку», двинулся на восток через Монголию, как в Урге встречался с бывшим консулом Аркадием Александровичем Орловым, как тот отказал мне в выдаче документов, сомневаясь в моей личности. Про штурм города Романом Федоровичем фон Унгерном мне было известно немногое. Я вспомнил ночную стрельбу в разных частях города, суматоху на следующий день, патрули и свой арест.

Бурдуков слушал внимательно, не перебивал, несколько раз задавал уточняющие вопросы, морщился и поправлял очки на носу.

– Да, батенька, попали вы под раздачу, – резюмировал Алексей Васильевич и снял очки. Без очков он беспомощно щурился и забавно шевелил при этом усами. Протерев несвежим платочком стекла, он бережно обернул очки и сложил их в специальный футляр, который спрятал во внутреннем кармане пальто. Посидев в молчании несколько минут, он спросил: – А сколько вам лет?

– Тридцать пять весной исполнилось.

– Мы с вами почти ровесники, мне стукнуло тридцать восемь. И знаете, именно вчера у меня был день ангела. Я не верю в случай, думаю, Провидению было угодно, чтобы мы с вами встретились в этом неуютном месте именно сегодня.

Бурдуков со значением приподнял бровь и слегка наклонил голову, разглядывая меня. Хотелось есть и курить, а еще я бы с удовольствием выпил водки… К черту Бурдукова с его именинами и Провидением, хотя какая ирония в том, что даже в таком поганом месте люди не забывают о праздниках. Я улыбнулся тому, что еще жив, а Бурдуков, вероятно, принял это на свой счет и, в свою очередь, заулыбался, отчего его грязные усищи раздвинулись.

– А как, Кирилл Иванович, вы относитесь к гашишу?

– Господин Бурдуков, это праздное любопытство?

– Отнюдь! – ответил Бурдуков и достал из внутреннего кармана своего пальто мятую папироску и несколько спичек. – К сожалению, угостить вас бухарским чарасом у меня в силу ряда причин не получится, но мне преподнесли в подарок немного гашиша. Хотел приберечь его до лучших времен, но судьба, видимо, распорядилась иначе, послав вас ко мне на именины.

Покурив, мы уселись в уголке с Бурдуковым и стали вести беседы. Настроение в первый раз за многие месяцы было отличным, все тревоги рассеялись, а усталость, голод и смерть казались сейчас далекими и иллюзорными. На некоторое время я потерял счет часам и минутам, а потом заметил, что свет в оконцах потускнел и в город пришел холодный вечер. Бурдуков, напротив, не был расслаблен, он довольно оживленно для своего темперамента рассказывал мне очередную историю, к которой я прислушивался сначала без интереса.

– В конце лета тринадцатого года я планировал выехать из Улясутая по делам своей торговой конторы в Хангельцык. Оттуда до Кобдо рукой подать, и я, как водится, заехал за корреспонденцией в Улясутайское консульство. В те годы консулом был господин Вальтер, он попросил меня задержаться, чтобы собрать письма и посылки коллегам в Кобдо. Пока пили чай, Вальтер объявил мне с улыбкой, что ко мне присоединится попутчик, сотник из Амурского казачьего полка, некто поручик Роман Федорович Унгерн-Штернберг. Да-да, Кирилл Иванович, тот самый барон фон Унгерн, который недавно штурмовал Ургу. Впрочем, тогда он еще не наделал столько шума, слышать о нем никому не приходилось. Вот так я его впервые и увидел. Представлял он собой изумительный образчик… Вбежал в комнату весь пыльный, потрепанный, на лице рыжая растительность, усы неопрятные висят, глаза блеклые, дикие. Оказалось, он только из Урги прискакал, чуть ли не за восемьсот верст, и тут же в Кобдо рвался без передыху, от чая отказался наотрез. Ему бы себя в порядок привести, а то вид разбойничий – брюки протерты, голенища в дырах, военный костюм в грязи, и запах, признаюсь, источал он туземный… Какой там! Забрал у Вальтера командировочное удостоверение с печатью и бегом на конюшни. Ну и я, чтобы не отстать, за ним. Был с ним улачи – проводник по-нашему – до Кобдо, монгол кривоногий, но проворный, все на себе винтовку Романа Федоровича таскал, а кроме винтовки, шашка у него сбоку висела и наган торчал за поясом, да еще пустой мешок брезентовый через плечо перекинут, вот и вся поклажа. Да, был еще ташур бамбуковый, которым монголы лошадей подгоняют. Так вот, Кирилл Иванович, как мы из Улясутая выехали, Унгерн этим ташуром монгола-улачи так угостил, что на следующем уртоне тот куда-то пропал с концами. По-монгольски барон тогда очень слабо понимал, а говорил и того хуже, я в дороге его учил как мог, я ведь при консульстве в Кобдо переводчиком числился, с детства по Монголии с отцом мотался… И такая беда была на каждом уртоне, а в улясутайской долине до Кобдо четырнадцать станций, как известно, – это верст пятьсот. И весь путь он с улачами бился, ташуром орудовал, не скупясь на затрещины, утверждал, что с этим ленивым народом нельзя иначе… Ох и икалось консулу Вальтеру в те трое суток, за которые мы доскакали до Кобдо. Много недобрых слов про него я в сердцах наговорил, подсунул он мне попутчика… К середине пути весь зад в кровавых мозолях был…