Уравнение Бернулли - Страница 4

— Слышь, Марго, тебе фильма-то эротическая — как? — Наверное, этот вопрос у всех был на языке, но обсуждать невиданное прежде зрелище в толпе и на ходу как-то никто не решился, но едва девчонки с друзьями расстались, так Олеська пяти минут не выдержала.

— Ништяк киношка, жизненная, может, у нас скоро такие тоже снимать начнут. Мой папа говорит, что теперь народ уже нипочем не удержать, настрадался.

— А ты хотела бы — так?

— А ты — со своим Андрюхой?

— Я первая спросила! Не темни…

— Дак было у нас уже, вообще-то… А у вас?

— И у нас было, только совсем не так. Напоил он меня на своих проводах и сам напился, в чулане каком-то завалил, шарился, шарился… А потом мы оба вырубились. Вот и вся любовь, подруга, только не говори никому, смеяться же будут. Ладно?

— Без базара!

— Но ты все-таки тоже колись давай, а то несправедливо получится.

— Ладно. Только не обижайся. Потому что если честно, то я еще девственница. Хоть убей — правда! В общем, мы пока только руками… Но и ты — никому, тоже ведь смеяться будут.

И не выяснилось в этом доверительном ночном разговоре — кому и чего захотелось после просмотра недоступного прежде зрелища. Впрочем, выяснилось оно лишь немногим позже, да, пожалуй, наутро уже, когда невыспавшимися, хотя со второй смены учились, притащились в школу. Где ждала всех, кто пораньше свалил, новость так новость: ночью, когда Ваня Елисеев хотел отвести домой свою Нинон Фетисову, та, едва Фрид к ее ручке приложился, повисла на нем, как дура ненормальная, и давай на всю улицу вопить, что любит только его, Фридриха в смысле, что согласна на все и тому подобное.

Конечно, Иван сперва опупел, потом разозлился, потом оплеуху Нинке влепил, а потом, видя, что она совсем уже никакая, то есть «все ей по барабану», испугался, умолять давай, чуть не на колени становиться.

Чем бы это кончилось, неизвестно, если б трезвый почти Фрид мимо проезжавшей тачке не махнул. И водило моментально — по тормозам. Пали — только их видели. Еще Ванька, придурок ненормальный, за тачкой с километр гнался, пока не выдохся. А выдохся — заревел…

В тот день школьные занятия прогуляли оба. То есть Иван и Нинон. Иван прямо возле школы пьяный шарашился, к прохожим приставал, ему в конце концов какой-то мужик по роже настучал и домой спать отправил. Нинка прожила день неизвестно где и как, но, скорей всего, просто дома в постели провалялась, смакуя пережитое романтическое приключение, притворяясь больной и тем самым вешая лапшу на уши доверчивым родителям.

А Фридрих явился в учебное заведение как ни в чем не бывало. Чем вновь поразил одноклассников. Но поразил еще больше, когда ни одним словом не обмолвился о своей донжуанской победе и о планах на будущее, хотя сказать, что к нему так и этак подкатывали не только самые любопытные, но и самые нелюбопытные, значит, ничего не сказать. Максимум, что этот загадочный и непостижимый индивид себе позволял, так это снисходительно ухмыляться, разводить руками, подмигивать и похлопывать по плечу.

И только на следующий день весь стихийно образовавшийся «треугольник» был на уроках. Прочие же замерли от предвкушения — что сейчас буде-е-т!

Однако ничьи прогнозы ни в малейшей степени не оправдались. Едва Иван — угрюмый, взъерошенный, с густым фингалом под глазом — порог класса переступил, Фридрих сразу — навстречу. С американской улыбкой «на ширину плеч» и протянутой для пожатия рукой.

Чего Ванька не более зрителей и болельщиков ожидал, отчего, конечно, растерялся и руку ошарашенно пожал. Это ведь только в романах, чуть что, — «Я руки ему, подлецу, не подам!», а в жизни-то мало кто сумеет. И даже не оттого, что кишка тонка, а просто.

А Фрид громко, чтоб все слышали да еще больше изумлялись, хотя куда, казалось бы, еще:

— Ваня, милый Ваня, ну, что ж ты у нас такой-то?

Да еще и приобнять попытался другой рукой, но Елисеев нашел-таки в себе решимости от этой руки уклониться, что коварного новичка ничуть не обескуражило, конечно.

— Какой еще такой? — вопросом на вопрос хмуро ответствовал Иван.

— Впечатлительный слишком! Как, в натуре, тургеневская барышня.

— Слушай, пацан, я ведь не посмотрю, что ты такой накачанный, я, когда меня хорошо разозлят, могу…

— Верю, верю, Иван, прости меня, глупого, я ж к тебе конкретно от чистого сердца подошел, — враз посерьезнел Фрид, и все подумали, что вот сейчас впервые увидят истинное лицо этого неплохого, в сущности, человека.

— Ближе к делу, чего ты еще хочешь от меня? — уже, пожалуй, не столь непримиримо, ведь пожатая рука все же значит что-то.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты не сердился, Ваня! Ни на меня, ни на свою Нинон. Ведь вы любите друг друга, уж я-то вижу, я в этом деле — поверьте на слово — эксперт! Нужно проще смотреть на жизнь, люди, и тогда все будет путем! Ну, что, собственно, позавчера или, точнее, вчера случилось? Да сущая фигня: просто немного перебрала девушка, осточертела ей враз обыденность, захотелось оторваться на полную, может, такой возможности не представится больше никогда. И я, как джентльмен, разумеется, не мог… Да поймите вы все — однообразие убивает любовь, собачья преданность убивает! А стрессы, хоть какие стрессы, разогревают кровь, вливают в нее адреналин. Ну, Ванек, все ништяк? Ты понял, что я тебе не враг, что я вообще никому не враг?

И совершенно сбитый с толку Иван позволил-таки себя приобнять этому змею. К тому ж ему в душе более всего хотелось, чтобы того сокрушающего всю его жизнь инцидента вообще не было, чтобы стерся он бесследно из памяти всех без исключения, однако это ж невозможно, а предлагаемый вариант, как ни крути, максимально соответствовал сокровенному чаянию разбитого Ваниного сердца.

— Да черт с вами со всеми, — махнул рукой начинающий рогоносец и даже губами что-то вроде улыбки изобразил, — по фиг мне все, я ж не мастодонт доисторический, а свободный, без комплексов человек!

И всем присутствующим стало легче, хотя легкое разочарование тоже ощущалось, но недолго. Лишь Нинка закусила губу, и в ее глазах блеснули слезы, но, может, это лишь показалось кому-то, кто на Нинку пристально глядел. А после уроков она уже рассказала ближайшей подруге об изведанном неземном блаженстве, с которым ни в какое сравнение не шли достигнутые с Ванькой да еще кое с кем ощущения. Подруга, разумеется, чуть позже также поделилась информацией, так что через пару дней ею владели все. Кроме, разумеется, тех, кто всегда и все узнает последним или вообще не узнает.

Так что, пройдя полный круг, подробности дошли и до Ивана. Что он при этом почувствовал, осталось тайной, потому как вторично смешить народ «королевич Елисей» счел невозможным и философически улыбался что было сил. Но, думается, без еще одной невидимой сердечной раны, возможно даже более глубокой и болезненной, не обошлось.

Однако, как бы там ни было, после школы Иван с Нинон почти сразу, никуда не поступив, поженились и, не мешкая, приступили к размножению. Правда, времени, чтобы двоих детенышей заделать, не хватило, и в положенный срок Ванька загремел «ва салдаты». И Нинка, похоже, его преданно ждала. По крайней мере, порочащих ее слухов не циркулировало по самым древним каналам межчеловеческой связи.

Потом Ванька вернулся, и они, ничуть не медля, заделали вторую девчонку, а потом отец двух дочек пристрастился попивать да жену поколачивать — Рита сама пару раз встречала школьную подругу вульгарно напудренной, будто этим способом можно обмануть общественную наблюдательность. Все, конечно, могло быть, но Рите почему-то сразу подумалось, что, видать, Иван, устав бороться с вековечным мужицким комплексом, дал ему полную волю. Видать, иные сердечные раны не лечит даже время, не исключено, что оно их иногда, наоборот, бередит…

Почтовый ящик с наружной стороны двери, прибитый там еще в незапамятные времена и неизвестно кем, как обычно, громыхнул предательски, едва Рита толкнула плечом допотопный дощатый притвор. Давно б, будь квартира собственная, оторвала его к чертовой матери, ибо никто ни одного письма никогда не пришлет, а газеты выписывать и читать — вовсе уж благоглупость совковая.