Уравнение Бернулли - Страница 17

Еще учителя пугали нерадивых деток полным отсутствием в вечерней школе того, что зовется ласковым словом «коллектив», а следовательно, и милой сердцу общественной жизни. Однако это уже вряд ли могло дополнительно запугать недорослей, переживших в своей небольшой пока жизни крушение двух величественных в недалеком прошлом столпов школьного режима — пионерской дружины и комсомольской ячейки.

А интересно, вообще-то, получилось: от коммунистической партии остался вполне материальный труп. Многоголовый и даже многоговорящий, но тем не менее труп. От комсомола — легкое, вроде бы эфемерное облачко, однако пролившееся местами золотым дождем. И только пионерство честно-благородно обратилось в абсолютное ничто…

Однако вечерняя школа встретила Риту, как говорится, с распростертыми объятиями. То есть в буквальном смысле: Рита еще в нерешительности топталась в неожиданно безлюдном школьном дворике, а к ней уже из распахнутых дверей, раскинув руки, шла большая, широко улыбающаяся тетенька, оказавшаяся тоже завучихой, но во всем, абсолютно во всем отличавшаяся от маленькой и злобно-принципиальной «Пи-пополам».

— Милая девушка, я уже минут пять за вами через окно наблюдаю, отбросьте всякие сомнения, вы совершенно правильно сделали, что решили окончить школу назло всем обстоятельствам, и вы ее окончите, вы еще увидите «небо в алмазах», уверяю вас!

Казалось, тетенька совершенно серьезно намеревается обнять абсолютно незнакомую ей Риту, и Рита уже инстинктивно сжалась, выпирающий живот с мелким Фридрихом внутри безотчетно прикрыла руками.

— Или, может, вы по ошибке сюда забрели?

— Нет-нет, не по ошибке!

— Тогда — милости прошу!

И они очутились в сумрачном, прохладном, длинном коридоре, где — от этого вдруг почему-то слегка защемило сердце — тоже царил неповторимый и нигде более не встречающийся школьный запах — смешанный запах мела, влажной прелой тряпки, огромной и заслуженно старой «Карты полушарий» с масштабом 1: 220000. Кого-кого, но уж этого милого знакомца Рита меньше всего надеялась встретить здесь!

Но до конца коридора они не дошли, дверь с табличкой «Завуч» распахнулась существенно раньше.

— Итак, меня зовут Алевтина Викторовна, а тебя? — сразу приступила к делу хозяйка кабинета, однако ее подчеркнутая деловитость, пожалуй, вполне гармонично сочеталась с интонациями искреннего участия и сочувствия.

— Рита… Маргарита Денисова.

Разумеется, Рита отметила про себя непринужденно-мгновенную перемену формы обращения к ней пожилой или даже старой вечерней учительницы, но боже упаси, чтобы ей это не понравилось, скорей, наоборот. К чему эта чопорность, вполне естественная для какого-нибудь старичка профессора из кино, однако явно нелепая для простой провинциальной тетеньки, будь она даже и завуч.

— Что, залетела, дочка?

И так это неожиданно прозвучало, так одновременно участливо, что Рита, растерявшись, едва промямлила то, что уже научилась произносить с вызовом:

— Ага, залетела…

— А с дистанции в каком классе сошла?

— Да я как бы не сходила еще…

— То есть?

— Весной десятый закончила и — на каникулы…

— Слушай, так это же здорово! Значит — в одиннадцатый?

— Хотелось бы…

— Настоящее хотение — это все!

— Ага, даже если — на последнем месяце…

— На последнем месяце?! Героиня, ей-богу! Лично стану с тобой заниматься, лично! Ребенка будешь с собой в школу таскать, но аттестат получишь — это я тебе говорю! Давай документы.

— Видите ли, Алевтина Викторовна, я не думала, что так — сразу… Думала только узнать, а уж потом — за документами… Да вы не сомневайтесь, — теперь уж у Риты, конечно, никак не мог повернуться язык сказать, что она, вообще-то, давно примирилась с необходимостью пропустить год, расслабилась уже в предвкушении целого года безделья, абсолютно не представляя трудностей, которые привнесет в ее жизнь младенец, хотя, конечно, ей об этом все уши прожужжали, причем даже те, кто знал предмет ничуть не лучше нее самой, а в «шэрэмэ» забрела либо просто случайно, либо движимая безотчетным желанием одним глазком взглянуть, как оно выглядит вблизи…

— Ерунда! — завучиха решительно стукнула ладонью по столу и встала, давая тем самым понять, что вопрос решен и разговор окончен, — даже и не утруждайся. Сама схожу в твою школу и все улажу. Делов-то. А приходи в понедельник прямо на уроки. В одиннадцатый «А»…

И они вместе вышли из школы, вместе дошли до ближайшего перекрестка, оживленно беседуя на разные темы, а потом расстались. Учительница пошла за Ритиными документами, а Рита — домой, порадовать и поразить родителей. Если же явится Олеська — так и ее, а с нею всех прочих.

Она шла по улице, весело пиная палые листья, раньше времени нажившиеся в том году, шла быстро, не обращая внимания на небывалое для сентября пекло. И прохожие перед Ритой покорно расступались, а потом многие оглядывались в тревоге — куда так торопится сильно беременная девочка, уж не приспичило ли ей рожать? Однако взять и спросить напрямик, мол, не требуется ли чего — нет, этого в голову никому не пришло. Неоднозначная все-таки вещь — деликатность. Да, даже и она…

Поделиться новостью сначала удалось лишь с Олеськой, которая, услышав такое, немедленно кинулась нести новость далее и вширь, не рассказав даже, как у них-то прошел последний, особенный, что ни говори, «День знаний». А родителей пришлось ждать еще часа два.

— Что ж ты мне ни слова не сказала? — немножко попеняла мама, хотя видно было — в целом она, конечно же, довольна поступком дочери, только не уверена пока: то ли поступок продиктован невероятно возросшим чувством ответственности, то ли — совсем наоборот.

— Да говорю же — само так вышло!

— Ну, ты у нас прям — как Филиппок! — очень удачно пошутил папа, всех своей шуткой не только рассмешив, но и порадовав, поскольку в последние несколько месяцев ему было как-то не до шуток.

Вышла Рита из квартиры, а тетя Катя свою реликтовую дверь уже запирает реликтовым огромным ключом — вот ведь есть на двери и куда более современные замки, но они, оставшись без ключей или поломавшись, лишь декоративную роль теперь исполняют.

— Молодец, быстро собралась, хвалю!

Между тем, вышли из подъезда.

— Та-а-к! Которая из вас здесь живет? — Это тетя Катя — девчонкам, которых Рита видела утром и которые опять тут — «Pall mall» свой смолят да еще «Клинское» из баночек потягивают.

В ответ — молчание. Пытаются игнорировать. Ритка в таком возрасте еще не умела быть столь невозмутимой.

— Никоторая! — удовлетворенно констатирует тетя Катя, и, судя по всему, ее ничуть не обескураживает, тем более не выводит, из себя явственное презрение, а возможно, и ненависть этих, по сути дела, юных представительниц глубоко чуждой старухе цивилизации.

— Значит, курвы сопливые, проваливайте-ка давайте к своим подъездам! И пусть там ваши мамки-бабки за вами дерьмо подбирают.

«Сейчас они нас пошлют, — с тоской думает Рита, — точно пошлют. И настроение испортят. Э-эх, тетя Катя, тетя Катя…»

Однако девчонки — это невероятно — воздерживаются от крайности. Напротив, проглотив «курв сопливых», может, им уже кто-нибудь растолковал, что «курва» — это всего лишь курящая женщина, а таких теперь в России абсолютное большинство, и не предаются пороку лишь те, кому, как Рите, хватило силы воли бросить. Девчонки пытаются сравнительно вежливо отстоять свое гражданское право гулять и курить, где им заблагорассудится.

— А мы тут вовсе и не думали мусорить. Можете проверить потом — все банки в урне будут у магазина…

И Рита не выдерживает, чуть трогает соседку за локоть, шепчет:

— Да ну их, теть Кать, нам же сегодня «ихнее степенство» в том числе и затем подарки сделало, чтобы мы с этими не связывались!

— Как, как ты его назвала? «Ихнее степенство»?! А почему?

— Купец дак…

— Точно! Молодец! Уж скажешь, так скажешь, ха-ха! — И девчонкам — почти миролюбиво: — Ладно, поверим. Один раз. Но все же вы, девки, бросали бы курево-то. Тем более пиво. Ведь локти потом будете кусать.